Дела любви. Том II - Серен Кьеркегор
Как же тогда полностью устраняется различие между «моим» и «твоим»? Различие между «моим» и «твоим» – это противопосталение, они существуют только друг в друге и друг с другом; поэтому если полностью устранить одно различие, то и другое также полностью исчезнет. Давайте сначала попытаемся в различии «моё» и «твоё» полностью устранить различие «твоё», что же мы тогда получим? Тогда мы получим преступления, нарушения закона, ибо вор, грабитель, мошенник, насильник не признаёт различие «моё» и «твоё», он вообще не признает «твоё». Но именно по этой причине он также совершенно теряет различие «моего». Даже если он сам этого не понимает, даже если он ожесточается против понимания, то правосудие понимает, что у преступника действительно нет «моего»; он как преступник находится вне этого различия, другими словами, чем богаче преступник становится за счёт украденного «твоего», тем меньше у него «моего». Теперь, в различии «моё» и «твоё» уберите полностью различие «моего», что же тогда мы получим? Тогда мы получим самопожертвование, самоотречение, истинную любовь. Но опять-же, если категория «твоё» полностью исчезает, что же тогда понимать рефлексии, даже если на мгновение это покажется странной мыслью? Для преступника – проклятие, что его «моё» исчезает, потому что он отменил «твоё». Для истинно любящего – благословение, что его «твоё» исчезает, так что всё принадлежит истинно любящему; как говорит Павел: «Всё ваше»[1], и как истинно любящий в определенном божественном смысле говорит: «Все моё». И всё же, всё же это только потому, что у него нет ничего «моего»; то есть, «всё моё, у которого нет ничего «моего». Но то, что все принадлежит ему – это божественная тайна; ибо, говоря человеческим языком, истинно любящий – это жертвенный любящий, самоотверженный, абсолютно самоотреченный любящий; он, говоря человеческим языком, обиженный, обиженный больше всех, хотя он сам делает себя таковым, постоянно жертвуя собой. Таким образом, он является полной противоположностью преступнику, который совершает правонарушение.
Земной любящий не является полной противоположностью преступнику, как бы он от него ни отличался; ибо земной любящий всё равно в каком-то, часто неосознанном смысле ищет своего, и значит, у него есть «моё». Только в самоотверженной любви категория «моё» полностью исчезает и полностью упраздняется различие «моё» и «твоё». Именно тогда, когда я не знаю ничего «моего», когда вообще нет ничего «моего», тогда все «твоё», как оно и есть в определенном смысле, и именно это означает жертвенная любовь. Тем не менее всё, безусловно всё, не может быть «твоим», так как в «твоём» есть противоречие, а во «всём» не может быть противоречия. Тогда происходит чудо, которое есть благословение небес на любовь самоотречения – в тайне вечного блаженства все становится Его, Того, у Которого вообще не было ничего «Моего», Того, Который в самоотречении превратил все «Своё» в «твоё». Ибо Бог есть всё, и именно не имея ничего «моего», самоотверженная любовь приобрела Бога и приобрела всё. Ибо тот, кто потеряет душу свою, обретет её; но различие «моего» и «твоего» или «твоего» и «моего» в земной любви и дружбе – это сохранение души. Только духовная любовь имеет смелость не желать ничего «моего», смелость полностью устранить различие между «моим» и «твоим», поэтому, потеряв свою душу, она обретает Бога. Здесь мы снова видим то, что понимали древние: добродетели язычников – блестящие пороки[1].
Только истинно любящий не ищет своего. Он не понимает строгих требований справедливости и равенства, даже объективности в отношении «своего»; он не понимает обмена, как это делает земная любовь, которая тоже понимает, как уберечься от обмана (следовательно, понимает, как уберечь «своё»); не понимает и товарищества, как это делает дружба, которая тоже понимает, что подобное надо отдавать за подобное, чтобы дружба могла быть сохранена (следовательно, понимает, как уберечь «своё»). Нет, истинно любящий понимает только одно – быть одураченным, быть обманутым, отдать всё, не получив ни малейшей награды – вот что значит не искать своего. О, бедный глупец, как он смешон в глазах мира! Истинно любящий абсолютно пострадавший – которым в некотором смысле он стал сам благодаря своему самоотречению. Но именно таким образом переворот «моего» и «твоего» достигает своей высшей точки, а значит, и любовь достигает своего высшего счастья в самой себе. Ни неблагодарность, ни зависть, ни недооценённая жертва, ни насмешка вместо благодарности, ничто, ни настоящее, ни будущее не могут рано или поздно заставить его осознать, что у него есть что-то «моё», или обнаружить, что он лишь на мгновение забыл различие между «моим» и «твоим», ибо он навечно забыл это различие и навечно осознавал себя в жертвенной любви, осознавал себя в самопожертвовании.
Любовь не ищет своего. Ибо истинный любящий не любит свои особенности; а любит каждого человека за его свои особенности; но фраза «свои качества» как раз выражает принадлежность; следовательно, любящий не ищет своего; как раз наоборот, он ищет «своего» другого человека.
Давайте на мгновение взглянем на природу. С какой бесконечной любовью природа, или Бог в природе, охватывает все различия в жизни и существовании. Вспомните хоть раз то, что вы так часто с восхищением созерцали, вспомните красоту поля! В любви нет, о, нет никакого различия – но какое различие в цветах! Даже самый маленький, самый незначительный, самый непривлекательный, бедный цветочек, незаметный даже в его ближайшем окружении, которого едва ли обнаружишь, если только не присмотришься внимательнее, он как будто говорит созидающей любви: «Позволь мне быть самим собой, чем-то особенным». И тогда
