Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский
– Так как у нас скит, то послушание у вас должно быть на первом месте! Вот и пребывайте в послушании. Аркадий приехал в скит раньше, значит, он – старший, а Евгений пусть поживет на испытательном сроке: присмотрится к нам, а мы к нему, – объяснил я.
– Да, отче, когда вы в скиту, это понятно! – заметил новичок. – Но что делать, когда вас нет?
Отец Кирилл говорил нам в Лавре, что уступать людям – это великое умение. – Заметил я. – Благодаря ему приобретается мир душевный, который выше всех дел на свете, а с ним приходит и молитва.
– А если захочется что-нибудь сделать нужное и полезное для скита, а старший против этого, как быть?
– Слушай, Евгений, инициатива важна для мира и для мирских, а послушание – для послушников и монахов! Так нас учили в Лавре. Во всем полагайся на Аркадия и подчиняйся ему.
– Хм, подчиняйся… А если он чего-то не знает, как же ему подчиняться?
– Если возникнут недоумения, спрашивайте совета у отца Ксенофонта. Он неподалеку свой шалаш поставит.
– Тогда ладно, – согласился Евгений.
Послушник Аркадий сидел, раздумывая о нашем разговоре.
– Батюшка, а если молитва Иисусова не дается, что делать?
– В этом случае хороши каноны и акафисты, особенно монашеское правило. Читайте его, не опуская ни строчки, каждый день. В этих церковных молитвах душа находит свою собственную благодать, пусть пока и малую. А когда сердце начинает тянуться к Богу, ему более всего нужна Иисусова молитва, и оно само приходит к тому, что любит ее больше всех остальных молитв.
– Спаси вас Христос, отче. Мне очень по душе Акафист священномученику Харалампию, можно его добавить к монашескому правилу?
– Читай его отдельно от правила, когда чувствуешь расположение помолиться этому святому. А теперь, отцы и братия, помолимся, а то мне еще палатку нужно ставить…
Быстро наступающие сумерки заставили меня поторопиться.
Мы разошлись, а я начал возиться со своей палаткой возле дома. Послышались шаги. Оглянувшись, я увидел Аркадия:
– Батюшка, давайте я вам помогу.
По его виду было заметно, что он хочет что-то сказать:
– Отче, а я все-таки побаиваюсь жить с незнакомым человеком…
– Аркадий, одному скит не потянуть, очень тяжело. Смиряйся, уступай – это твой путь спасения. За лето, пока мы вместе, все определится.
– Ох и жизнь пошла! Куда ни кинь, всюду клин! Везде свои скорби: и на Псху, и в скиту! – пригорюнился он.
– Не следует делать из скорби культ, Аркадий. Ты же послушник! Если возьмешь себе за правило, что всякие скорби – всего лишь помощники духовному росту, будет легче.
Наклонив голову, этот добрый человек покорно слушал мои советы. Но внезапно какая-то затаенная идея озарила его лицо:
– В таком случае, батюшка, прошу у вас благословения на монашеский постриг!
– Это хорошее пожелание, дорогой мой, но ты пока поживи в скиту, помолись, поучись послушанию. Бог даст, если увижусь с отцом Кириллом в Лавре, спрошу о тебе.
Аркадий отошел успокоенный.
В вечернем белесом сумраке кто-то у палатки негромко прочитал молитву. Я выглянул:
– А, отец Ксенофонт! Слушай, как твое мнение насчет нового послушника?
– Евгения? Он мне нравится, а как вам – не знаю. Мое мнение такое: пусть живет в скиту… Батюшка, а все-таки зря вы отправляете отца Пантелеймона. Он здесь нужнее.
– Согласен, отец, конечно, он здесь нужнее. Знаешь, преподобный Сергий тех учеников своих, которые имели стремление к уединению, всех благословлял на пустынножительство. И сколько потом возникло новых монастырей? Несколько десятков! Меня самого Лавра отпустила на Кавказ, поэтому и я отпустил отца Пантелеймона. Это его выбор, пусть едет, набирается опыта. Старец говорил нам, что удерживать никого нельзя: «невольник – не богомольник»!
– Это так, отче, но все-таки жаль. Вам виднее, – вздохнул, отходя в темноту звездной ночи, иеромонах.
После литургии в новой церкви в честь святого великомученика Пантелеймона наше небольшое братство с головой ушло в огородную «страду». С Василием Николаевичем, бригадиром пчеловодческого хозяйства на Псху и нашим большим другом, крепко сбитым, веселым работящим человеком лет шестидесяти, мы вспахали лошадью, запряженной в плуг, прогревшуюся и дышащую соком молодой травы каменистую землю. С братьями посадили картофель, кукурузу, фасоль и разбили грядки. В погожий
