Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский
ПРИТЧИ
Триединый Боже, Пресвятая Троица, где нет никакой тьмы, лучезарная свобода святости, если я, тьма и рабство греха, не могу избавиться от порывов злотворного и ядовитого ветра мира сего, то пусть душа моя, укрепленная благодатью, научится не впускать его в недра свои, отражая его ухищрения – терпением, а наглые притязания – смирением. Если Иисус посреди нас, в сердце нашем, пусть оно всецело принадлежит лишь Ему, став образом и подобием Его златомудрого святого сердца. Не плотью и кровью хочу я жить, а Твоей любовью, нескончаемой во веки, и Твоей благодатью, неистощимой до конца безвременных времен, дабы не был я рабом суетного времени, но познал жизнь вечную в Господе Иисусе, став сыном Божиим по неизреченной Твоей милости.
Неделю мы прожили с Ванечкой в скиту. Он оказался смышленым, одаренным мальчиком: из старых металлических рессор, валявшихся в лесу, он сделал церковную звонницу и ловко вызванивал на них праздничные мелодии на службах. Голосок у него был очень музыкальный, поэтому он легко стал незаменимым певчим и пономарем на моих литургиях. В один из дней он начал уговаривать меня отправиться с ним на рыбную ловлю.
– Батюшка, вы мне обещали, что мы пойдем на рыбалку!
– Ваня, отец Кирилл не благословил мне ловить рыбу, когда я служу литургию.
– Вы не ловите, я буду ловить сам! На Псху я в ручьях форель руками хватал и на берег выбрасывал, даже удочки не нужно! Ну пойдемте же…
Мы разыскали в лесу подходящий ручей.
– Вон, вон, прячутся под камнями, видите?
В быстрой воде мелькнули серые тени рыбешек – ручьевой форели.
– Нет, здесь глубоко, удочка нужна! – заметил, подумав, Ванечка. Мы срезали подходящее удилище, и мальчик ловко вытащил небольшую форель, затрепыхавшую в его ручонке, и протянул мне.
– Держите крепче!
Но скользкая рыбешка в одно мгновение выскользнула у меня из рук и, упав на траву и извиваясь всем тельцем, доползла до ручья и свалилась в воду. Ванечка прыгнул в поток, не обращая внимания на бурные струи, и стал быстро шарить под камнями.
– Ушла… – поднял он разочарованное лицо. – Батюшка, я вам рыбу ловлю, стараюсь, а вы упускаете… Нарочно что ли? – чуть не плача, сказал он.
– Прости, Ваня, теперь буду внимательнее.
Но мой рыбак еще полчаса не разговаривал со мной. Повеселел он лишь тогда, когда поймал еще три-четыре форели.
– Я сам рыбу пожарю, отец Симон! А то вы ее со сковородки упустите…
В другой раз мальчик попросил меня взять его на прополку грядок моркови, которые заросли сорняками. До полудня мы работали вместе, продергивая и прореживая морковь. Когда пришло время готовить обед, я ушел в кухню. Но вскоре помощник прибежал ко мне.
– Ваня, ты почему грядку бросил? Мне нужно обед варить, видишь, я занят?
– Батюшка, когда мы вдвоем, почему-то весело работать, а когда я остаюсь один, то почему-то очень скучно… – Он осмотрелся вокруг. – Отец Симон, а в скиту можно играть?
– Мальчикам можно, – улыбнулся я.
– Вот здорово! Тогда я в вашем ручье кораблики попускаю…
Иногда ребенок утомлял меня тем, что я не мог уединиться до вечера, пока он не засыпал. Хотя я не подавал виду, что раздражен, тем не менее со стыдом осознавал свою неправоту: сколько же во мне сидит дряни, если я раздражаюсь на обычного мальчишку-непоседу? «Один на один с ребенком непросто, – сделал я вывод. – Это уже не забавы, как с таджикскими ребятишками, а серьезная духовная школа!» Неделю мы прожили душа в душу. В последний день недели на лошади приехал Василий Николаевич и увез мальчика в село. Ванечка часто оборачивался и махал мне рукой, крича звонким голосом:
