Юрий Мухин - Мы бессмертны! Научные доказательства Души
Однако в реальности все было несколько не так.
Я расспросил участников — Таню, а потом и вернувшуюся с выходных Валю Шеин. На самом деле Хирург действительно выскочил из перевязочной, но он скомандовал Вале вкатить из коридора каталку в перевязочную. Однако здесь две женщины были не в силах перетащить меня на откатывающуюся от операционного стола каталку. «А вы белеете, и я поняла, что вы умираете», — говорила Таня. И она прижала каталку к операционному столу телом, легла на каталку животом, просунула под меня руки, рывком приподняла меня (до больницы мой вес был 95 кг) и перетянула на каталку. Она действительно подорвалась при этом. В это время в перевязочную вбежал хирург, о котором младший медперсонал говорит, что в критические моменты он всегда оказывается в нужном месте. И он уже вместе с Таней начал толкать каталку к лифту. А вперед побежала Валя и нажав кнопку лифта, начала барабанить в стальные двери, давая понять лифтеру, что он нужен именно на этом этаже. Других способов оповестить лифтера в этой больнице нет. Когда они вкатили каталку со мною в операционную на 2-м этаже, там меня уже ждали реаниматоры, а следом вбежал Хирург с ассистентами. Валя сообщает, что меня пытались переложить на операционный стол, но Хирург скомандовал: «Не успеваем! Оперируем на каталке!»
Скорее всего, это наиболее вероятная версия событий, но не могу не отдать должное молодой (28 лет), высокой, широкой в кости, но очень стройной женщине — медсестре Татьяне Розановой. Ее отчаянная самоотверженность сэкономила мне, возможно, всего лишь минуту жизни, но если учесть, что клиническая смерть длится от силы пять минут, то это очень-очень много — это вполне могло оказаться спасительным для меня или, по крайней мере, для моего интеллекта, который в противном случае пришлось бы долго ремонтировать.
Разобрался я и с тем, что со мною произошло, — при извлечении дренажа была порвана стенка одного из поставленных мне на сердце шунтов. А шунт — это артерия, и из нее началось мощное внутреннее кровоизлияние. Иными словами, хирурги совершили ошибку.
Я верю в то, что сам по себе этот случай был крайне неожиданным для них. В отличие от первой операции Хирург не зашел ко мне в реанимацию, а когда меня подняли в палату, не пришел ставить вакуум-насос на дренаж (его поставил ассистент). Я понял, что Хирургу очень не хочется объясняться со мною. Тем не менее минут через пять после ассистента он все же пришел. Если бы он был сукиным сыном, то у него было два варианта отбрехаться.
Во-первых, перед операцией я подписал два документа, в одном из которых согласился с тем, что в ходе операции могут быть осложнения, а во втором с тем, что в ходе анестезии могут быть осложнения. Считаю подобные документы позором медицины, но они введены во всех больницах. И Хирург мог запудрить мне мозги медицинской терминологией со ссылкой на то, что я сам согласился с таким рискованным вариантом развития событий. (Потом прочел в своем выписном эпикризе: «23.07.2009 рестернотомия: ушивание дефекта стенки маммарного шунта».)
Во-вторых. Сам Хирург наверняка делал только самую ответственную часть операции, остальное делали ассистенты, и он мог свалить вину на подчиненных.
Однако Хирург не сделал ни того ни другого. Он честно развел руками:
— Я не знаю, как это произошло. В моей практике ничего подобного никогда не было. Это какое-то наваждение, и я по-другому не могу это объяснить. (Кстати, в этот день было солнечное затмение.)
Мне даже стало его жаль, хотя у меня никаких оснований к этому не имелось — вторая операция здоровье мне никак не улучшила. Однако не ошибается тот, кто не работает. Да, ошибаться нельзя, но жизнь есть жизнь. Да, прощать ошибки тоже нельзя, но отнестись к ним с пониманием можно, а в случае с добросовестным и честным работником — и нужно. Скажем так — я отнесся к ошибке Хирурга с пониманием.
В этом плане не могу не отвлечься на дискуссии о необходимости суда народа над избранными органами власти. Оппоненты этого закона, мечтающие попасть во власть, но осознающие, что из-за своей глупости и подлости они наделают во власти такого, что народ обязательно их накажет, противятся этому закону. Противятся в том числе и потому, что наш народ якобы глуп и подл, посему несправедливо накажет даже невиновную власть, а уж совершившую ошибку власть накажет непременно.
Но я ведь тоже народ, вот и возьмите в пример меня. Против моего здоровья совершена ошибка и здоровью нанесен ущерб, а я тем не менее не хочу, чтобы совершившие ее были наказаны. Каков отсюда вывод? Если народ в большинстве своем состоит из таких, как мои оппоненты в вопросе ответственности власти, то он накажет власть и за добросовестную ошибку, а если народ в большинстве своем состоит из таких, как я, то оставит добросовестную ошибку власти без последствий. Отсюда совет оппонентам — поменьше болтайте на людях о своей демократичности, чтобы как можно меньше народу было похоже на вас.
Но пора уже заняться и Тем светом.
В момент смертиЕсли бы был задуман эксперимент по введению людей в клиническую смерть с последующим их оживлением, то я, казалось, был бы для этого идеальным разведчиком, поскольку очень много знаю об этом. Я изучил и «Жизнь после смерти» Моуди, и различные описания воспоминаний умиравших людей, сделанных как ими самими, так и реаниматорами и психологами. Из этих описаний следовало, что умирающего охватывает чувство эйфории, что умирающие как бы влетают в туннель с ослепительным светом в конце. Что умирающие видели операционную сверху, видели себя на операционном столе и делающих операцию хирургов, слышали их разговоры. Причем то, что умирающий в состоянии клинической смерти слышит разговоры хирургов, похоже, признано и интересующимися этим вопросом реаниматорами, во всяком случае, такие реаниматоры рекомендуют не говорить ничего такого, что могло бы расстроить пациента в состоянии клинической смерти.
В конце концов, я сам автор гипотезы о том, что человек не умирает со смертью тела.
По этой же причине я и очень плохой разведчик, поскольку могу какой-то свой бред, состоящий из обрывков того, что уже есть в моей памяти, выдать за реальность. Я это понимаю, но мне самому нужна истина, а не ее видимость, поэтому в том, что я пережил, я сам сомневался больше читателей. Сомневался сначала в том, что это было, — реальность или сон, бред?
Начну свое сообщение с того, что невольный эксперимент с введением меня в клиническую смерть получился классическим: сначала мне сделали операцию без клинической смерти, а через два дня практически такую же, но уже с нею. В первой операции мне провели наркоз и этим немедленно вырубили сознание, в результате я провалился в небытие, из которого начал возвращаться только после операции. Во второй операции я потерял сознание; мне усилили эту потерю проведением наркоза; при остановке сердца и наступлении клинической смерти сознание мне вернулось; далее мое тело вернули к жизни, и я снова потерял сознание, которое анестезиологи вернули по окончании операции.
Специально подчеркну, что «под термином «наркоз» понимается именно общее обезболивание организма. …Краеугольным камнем данного вида обезболивания является именно выключение сознания (narcosis — засыпание)» (Википедия). Таким образом, мое сознание обязано было быть вырублено наркозом, а потом еще и смертью. Тем не менее оно ко мне вернулось!
Я могу объяснить это только так. Наркоз парализовал нейроны головного мозга, и они перестали объединять мой интеллект — мою Душу — в единое целое. Аналогия — мы в компьютере выключили главную операционную программу — Windows — и с экрана монитора исчезли все картинки, а какая-либо информация перестала поступать в компьютер и выходить из него. Затем наступила клиническая смерть, то есть нейроны головного мозга перестали получать энергию. Аналогия — компьютер еще и обесточили. Откуда в таком случае картинки на мониторе — откуда у меня мог быть бред? Ведь если смотреть на человека так, как на него сегодня смотрит официальная наука, то мой мозг стал грудой неработающих нейронов и никакое возвращение сознания ко мне было не возможно. Тем не менее оно вернулось!
Повторю. Мы — это наши личности (Души). Личность (структурированный объем эфира) состоит из множества отделов, которые при жизни тела объединяются в единое целое нейронами головного мозга, которые можно представить промежуточными проводниками, имеющими ответвление на тело. Только объединенная в единое целое личность способна осознавать. А когда нейроны мозга парализует наркоз, наша личность разбивается на разъединенные участки, наше сознание выключается, а мы проваливаемся в небытие.
Но когда при остановке сердца нейроны перестают получать энергию, то они не просто парализуются, а вообще перестают быть проводниками. Для личности это сигнал смерти и времени ухода в мир иной. В результате отдельные участки личности один за другим отсоединяются от нейронов и соединяются напрямую сами с собой, формируя нашу Душу в автономном виде в эфире. После этого мы, то есть наша Душа вновь получает способность функционировать — и осознавать, и мыслить, и жить в новой среде — в той, в которой ей и предстоит жить после смерти.
