Дэвид Годмен - Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2

Однажды утром он появился с запиской в руке.

«Я прикрепил это к двери этой ночью, – сказал он. – Я не знал, останусь ли я жив после этого переживания, и поэтому оставил инструкцию, что делать с моим телом, если я умру ночью. Некоторые состояния, в которые я вхожу, настолько тонки, настолько далеки от физического тела, что для меня есть вероятность не выжить после них. Но что-то заставляет меня продолжать эти путешествия.

Этой ночью я оставил свою дверь открытой. Я не хотел причинять кому-либо неудобства. Если бы я умер ночью за закрытой дверью, утром кому-то пришлось бы выламывать ее».

То же самое произошло и в следующий раз, когда мы оба жили в Бхатья Бхаван. Когда он не пришел утром к чаю, я пошел искать его и увидел, что его дверь слегка приоткрыта. К двери снова была приколота записка, в которой было написано, кому сообщать о его смерти в случае, если он умрет ночью.

Однажды я спросил его, что представляют собой эти внутренние путешествия.

«Опыт Я всегда постоянен, – ответил он, – но, если глубоко погрузиться в него, нет предела открытиям. Это похоже на бесконечную горную цепь. Ты достигаешь вершины одной горы, и видишь вдалеке другую. Ты достигаешь ее вершины, и видишь еще одну. На самых тонких уровнях бытия можно глубоко погрузиться в структуру одного-единственного атома, можно достичь самых далеких пределов вселенной или можно войти туда, где все творение проявляет себя, и даже выйти за пределы этого».

В письме, которое Пападжи написал Роману в 1981 г., он ссылался на эти свои исследования:

Лакнау

20 января 1981 г.

…я очень рад, что оказался в затруднении, достигнув границы своих ожиданий. Я прихожу туда и смотрю вперед, в огромное, все еще не открытое измерение. И я иду дальше. Постоянно продвигаться вперед – это игра, которая мне нравится. Может быть, я никогда не дойду до конца. И если я смогу это сделать, возможно, я не смогу это принять. Я приглашаю тебя присоединиться ко мне. Посмотрим, как оно устроено.

В письме, которое Пападжи написал на следующий год, он рассказывает, что произошло, когда он решил приехать из Лакнау в Ришикеш, чтобы продолжить свою интенсивную внутреннюю работу.

Лакнау

3 мая 1982 г.

Дорогие Раман и Жасмин!

Как вы знаете, я собирался поехать в Ришикеш по одному делу. Я думал, что это займет у меня по меньшей мере полгода, если не больше. Я хотел разгадать нерешенную загадку, которая пребывает вне времени.

Внезапно ко мне пришло понимание. Я не называю это достижением, приобретением, реализацией или даже просветлением. Так редко можно столкнуться с такой ситуацией. Я раньше никогда не знал, не слышал, не читал о таком и сам не переживал ничего подобного. Даже в своих костях я почувствовал сильное и очень странное потрясение. Я не могу назвать это свободой, мокшей или нирваной. Нет ничего, с чем можно было бы это сравнить. Я не могу определить, что это, и все-таки я попробую описать это.

Некая вибрация, которую можно назвать внутренним циклоном, захватила мою душу, ум и интеллект и смела все мои представления о времени и реальности. Раньше я был убежден, что все эти явления сменяли друг друга на фоне сущности, которая недвижима и которую я отождествлял с сознанием.

Теперь я поеду в Гималаи играть, а не выполнять какую-либо работу.

Хотя Пападжи и упомянул о том, что все его прежние представления и переживания в этом состоянии каким-то образом свелись на нет, он не сказал, что пришло вместо них. Много похожих описаний и исследований будут приведены в главе «Дневники».

Раман продолжает свой рассказ:

Хотя учитель, казалось, проводил по нескольку часов каждую ночь погруженным в глубокие внутренние состояния, он не побуждал никого заниматься какими-либо формальными медитациями. Ему нравилось, когда люди вокруг него ведут себя естественно и непринужденно. Когда я познакомился с ним, я все еще был сильно увлечен формальными медитативными практиками. Однажды учитель назвал меня «медитоманом», и я знал, что это обвинение справедливо. Однако учитель позволял мне медитировать перед ним, так как знал, что мне это нравится. Иногда он даже притворялся, что медитирует сам, но для него это была всего лишь игра. Если бы его окружали дети, он бы с удовольствием играл в их игрушки; когда рядом с ним были медитирующие, он играл с ними в медитацию, просто чтобы доставить им удовольствие. Однажды в Рам Мандире, в Лонде, я около двух часов сидел с ним в медитации. По крайней мере, я думал, что мы медитируем вместе. Когда я открыл глаза и посмотрел на него, он все еще сидел скрестив ноги, с закрытыми глазами, но при этом держал возле уха транзистор и слушал комментарии к матчу по крикету.

Учитель позволял мне потакать своей страсти к медитации только до тех пор, пока медитации не начинали давать интересные результаты. Иногда я погружался в экстаз или в транс. Если учитель видел, что это происходит со мной, он тряс меня за плечо, заставлял вставать и идти с ним на прогулку. В Харидваре эти отрезвляющие прогулки были довольно приятными, но если это происходило в Нархи, Лакнау, мне приходилось выходить с ним на многолюдный, шумный базар. Если я был в особенно тихом или чувствительном состоянии, эти переживания были для меня довольно неприятными.

Учитель объяснял свое поведение так: «Не ищи переживаний и не привязывайся к ним. Ты пытаешься схватить то, что не может быть схвачено. Будь нормальным. Будь естественным. Не привязывайся к состояниям счастья. Если ты будешь делать это, ты просто создашь себе больше желаний».

После того как Ом Пракаш прочитал этот рассказ, он прокомментировал его следующим образом:

В то время Пападжи обычно не позволял людям сидеть перед ним с закрытыми глазами. Раман был исключением. Он регулярно входил в эти самадхи или йогические трансы, и Пападжи разрешал ему находиться в них часами. Раман, видимо, в этих состояниях утрачивал представление о времени, поскольку у него было впечатление, что Пападжи выводил его из них сразу же, как только он в них входил. А я помню, что он регулярно оставался в них по нескольку часов кряду. Как сказал Раман, Пападжи в конце концов вмешивался, чтобы привести его в нормальное состояние. Он нажимал точку на макушке головы Рамана, и через несколько минут Раман вновь возвращался в нормальное состояние.

Однажды Пападжи сказал, после того как вернул его в обычное состояние: «На сегодня достаточно. Ты можешь продолжить завтра».

У меня не было ощущения, что Пападжи был против того, чтобы Раман входил в эти состояния. Он просто не хотел, чтобы он находился в них слишком долго.

Раман продолжает свой рассказ:

Учитель был безжалостен, когда нужно было смести чьи-либо представления или переживания. Хотя у меня и осталось много теплых воспоминаний о его любви и сострадании, когда я вспоминаю те годы, которые провел с ним, я неизменно помню его жестким, суровым разрушителем, который был всегда готов сокрушить любое проявление двойственности, если замечал таковое в своих учениках. Сейчас люди называют его Пападжи и считают его добрым, любящим дедушкой. Мне он никогда таким не казался. Для меня он был и всегда будет «учителем», со всеми атрибутами авторитета и благоговения, которые несет в себе это слово. Один французский ученик однажды сказал мне, что во Франции в 1970-х гг. учителя прозвали «мясником», из-за того, как безжалостно он отсекал все притязания, все представления, все отношения.

Во время некоторых наших более поздних визитов в Индию учитель приглашал нас к себе в Лакнау. После широких открытых пространств Харидвара Нархи сильно шокировал нас. Семейный дом учителя находился посреди многолюдного базара. Узкие улочки, по которым едва мог проехать автомобиль, вечно кишели шумной толпой пешеходов, рикш, повозок, торговцев и попрошаек.

Мы чувствовали, что нам оказали честь тем, что разрешили остановиться в его доме, потому что там едва хватало места для учителя и его семьи. Жасмин и я спали в зале на первом этаже, который днем служил гостиной. Жена учителя обычно спала в кухне на полу. У самого учителя была собственная комната наверху, а Сурендра [сын Пападжи], его жена Уша и их дети занимали остальную часть дома. Летом мы все спали на подстилках на крыше, так как жара внутри дома была невыносимой. Бетон днем накапливал солнечный жар, а ночью выделял его в комнаты. На потолках были вентиляторы, но они мало помогали.

Хотя мы часто проводили по нескольку месяцев в доме учителя, мы почти не общались с его семьей. Мы сидели с учителем в его комнате, в то время как остальные члены семьи занимались своими делами где-то еще. Только годы спустя мы как следует узнали Сурендру и Ушу. По вечерам приходили некоторые ученики учителя, жившие в Лакнау, но большую часть дня мы находились одни с ним, просто молча сидя в его присутствии. Основным его занятием дома было чтение. Каждое утро он внимательно читал утреннюю газету и письма, которые приходили ему. В течение дня, если у него было настроение, он брал духовную литературу и зачитывал нам отрывки из книги. Иногда нам везло, и он добавлял свои собственные комментарии.