Бодхи - Майя
Не хочу я думать об этом человеке. Хочу читать книжку, мечтать, валяться на подушках... Он сидит на носу шикары, далеко от меня, и я скрываюсь за занавесками.
Лодка медленно скользит навстречу солнцу и далеким невысоким горам. Открываю блокнот... в детстве мне нравилось пробовать книги "на вкус", точнее на запах - раскрываешь книгу, внюхиваешься в запах между страниц - некоторые пахнут затхло, скучно, некоторые - жизнерадостно, многообещающе, вот и сейчас словно вернулась в детство и автоматически понюхала страницы блокнота. Я уже и забыла - как это - писать просто для себя... постоянно отгоняю навязчивые желания придать этому какую-то форму, прилизать... ведь я пишу это для себя, только для самой себя, это не статья... вот ужас... не получается... не получается отпустить мысли, чтобы они просто текли на бумагу без навязчивой цензуры... да... журналистика - это похуже, чем проституция... надо учиться всему заново - радости простого слова, независимости от причуд и вкусов издателя и потребителя. Я совершенно свободна, и вдруг обнаруживаю, что не могу этим воспользоваться. Надо совершить усилие, прорвать официозный ступор, мешающий свободно изливаться словам, ведь это так просто - быть искренней самой с собой... просто... так ли это просто? Это даже смешно... ну как так может быть...
Пожалуй, одно из самых мучительных состояний - это обыденность. В эти моменты (да какие моменты, века!) не хочется ничего, кроме того, чтобы хотелось хотя бы чего-то. Эта мучительная пустота, от которой я все время пытаюсь убежать куда угодно, в любые впечатления, она все время настигает, зачастую неожиданно, и тогда в самый разгар действа вдруг все становится неинтересным и серым. И когда я понимаю, что никакие ухищрения не могут устранить эту серость, состояние становится совсем мрачным - а как жить дальше? Ждать, пока само пройдет? Нет... я видела, как это бывает - сначала ждешь несколько часов, потом несколько дней, а потом охватывает депрессия, из которой выхода два - в психушку или в работу с утра до вечера - то есть в ту же самую психушку. Надо искать какой-то выход, потому что жить в этом невозможно. Люди живут, да, но я - я не могу сгнить заживо, я не хочу. Надо искать выход... Я не хочу так жить, будто все давно уже исследовано и известно, будто доказана фатальная неизбежность обыденности, ведь совершенно ясно, что мир внутри нас так и остается тайной, но самое ужасное в том, что эта тайна со временем прекращает быть таинственной, становится плоской и серой, и с каждым прожитым днем я шаг за шагом превращаюсь в сплошной комок унылой серости. И плоть будет серая, и кровь серая, и мозги, и сердце... как же с этим можно смириться? Сколько было революционеров, пытавшихся перевернуть мир вокруг себя, которых не устраивали лишь разговоры и мечты о свободе, им нужна была сама реальная свобода, а где же те революционеры, которых не устраивают разговоры о свободе внутренней? Неужели все так безнадежно? Когда-то все верили, что Земля плоская, что атом неделим, что летать невозможно, что звезды приклеены к небу... но это не мешает жить, не мешает дышать и любить, какая в конце концов разница - приклеены они или привязаны? А незыблемость ужасной неизбежности вот этой серости, этой пустоты, настигающей всех и вся - это совсем другое. Вечное, спазматическое, безнадежное бегство от скуки, разочарования, усталости... Неужели именно такова природа человека? Но что изменится от всех этих мыслей?
Опускаю руку в воду, она теплая, темная и чистая. В полуметре под поверхностью живут густые, крепкие водоросли, они поднимаются из илистой глубины, пушистые, пугающие...
Краем глаза вижу подплывающую лодку... ух ты! Сколько в ней цветов! Маленький, почти черный и как будто высохший человек, перебирая рукой по краю нашей лодки, подтягивает свою так, чтобы поравняться со мной лицом к лицу. Ничего не говоря, протягивает сразу несколько букетов, почти не оставляя никакого выбора - такое впечатление, что они вот-вот упадут, если я не протяну руки и не возьму их. В выражении его лица смешались решимость продать эти цветы во что бы то ни стало и грусть, как будто он уже знает, что проиграл сражение.
Мои руки механически дернулись к цветам, но я тут же остановилась и покачала головой.
- Мне не нужны цветы.
- Они очень дешевые, мэм.
- Мне они не нужны ни дешевые, ни дорогие, - тогда я еще не знала, что в Индии лучший способ отвязаться - это просто идти мимо, не оборачиваясь, никак не реагируя, потому что любая реакция будет интерпретирована как возможность продолжения контакта, а значит и возможность таки всучить свой товар. Я и сама когда-то действовала точно так же, когда подростком продавала на Арбате военные фуражки и командирские часы иностранцам, - я была такой настойчивой, что могла идти за каким-нибудь дружелюбным на вид иностранцем через весь Арбат, умоляя купить хоть что-нибудь. Обычно дело заканчивалось успешно, так что этот трюк мне хорошо знаком, однако спустя много лет я совсем о нем забыла.
- Мэм, эти цветы - ваше счастье. Сегодня большой праздник, очень большой праздник, сделайте маленький бизнес для моей семьи, - он говорил на очень плохом английском, но смысл его слов был хорошо понятен.
Я посмотрела в сторону лодочника в надежде, что он защитит меня от этой пиявки, но лодочник, похоже, был с ним заодно, потому что смотрел в другую сторону и делал вид, что ничего не замечает. Весла были в покое, как будто он собирался здесь стоять до второго пришествия. Ну нет, я тебя достану, я тебе объясню, кто тут кто... хоть и неудобно, что наверняка вызову в торговце цветами неприязнь к себе.
- Я хочу ехать дальше!
- Мэм, моя семья будет за вас молиться, мэм, посмотрите, какие они красивые, - торговец засуетился, но наша лодка безжалостно оттолкнулась, и мы поплыли дальше.
Возникающие в таких ситуациях эмоции похожи на те, что сопровождают разные истории о бездомных животных - есть даже любители устраивать приюты для кошек и собак, они пропитаны жалостью к братьям нашим меньшим и вполне искренне полагают, что собачье и кошачье счастье - это четыре стены, мягкий диван и теплый туалет. Даже странно, почему они не замечают, сколько вокруг бездомных ворон, сколько неустроенных и попросту порушенных судеб воробьев, ежиков и лисиц... Нет большей глупости, чем очеловечивать животных, желая для них того кондового человеческого счастья, которое, кстати, еще ни одного человека не сделало счастливым. И жалость, возникающая к индусам, - она того же сорта. Эти люди сами выбирают образ своей жизни, и сейчас я уже не думаю, что они - несчастные жертвы ужасных обстоятельств. У меня долго обливалось сердце кровью при виде того, как маленькие индусские дети (какие же в Индии невероятно красивые дети!!) возятся прямо в сточных канавах, в мусоре, переползая с одной грандиозной кучи дерьма на другую, но на их лицах (какие же они красивые!) не видно тех страданий, которые я в них автоматически дорисовываю. Нет, совсем наоборот - улыбчивые, энергичные, в них чувствуется страсть к нежности. А когда еду в автобусе или поезде и вижу широко раскрывшимися глазами, как внешне приличные, "культурные" индусы бросают прямо себе под ноги объедки, упаковки, шелуху и прочий мусор, так что по окончании поездки всё утопает в отходах, то вот тогда начинаю потихоньку понимать - это их выбор, они так живут, потому что так хотят.
Лежа на подушках, созерцаю открывающиеся со всех сторон просторы и чувствую чуть ли не физическое удовольствие от того, что взгляд не натыкается на стены и кучи, и можно беспрепятственно смотреть вдаль. До берега метров сто, вдоль него - дорога, и редкие машины кажутся нереально игрушечными с этого расстояния. Еще дальше тянется и сливается с горизонтом цепь невысоких гор. Кое-где на предгорных холмах стоят красивые небольшие отели. Когда-то они были заполнены туристами, а сейчас торчат бессмысленным памятником мирному прошлому. Пока что я встретила здесь только одного туриста - японца, зато уже успела повидать немало местных жителей, крайне озабоченных тем, как бы заполучить туриста или как бы заработать на нем, ну или хотя бы потрогать и поговорить.
Слева кое-где кучкуются плавучие дома на небольших островках, а далеко впереди - ничего, совсем ничего, кроме далеких гор, окутанных едва заметной дымкой.
(Не поехать ли завтра в Сонмарг...) Это все оно - смутное, но настойчивое желание попасть, наконец, в такое место, где мне по-настоящему понравится. Может быть там...
Еще одна лодка словно вынырнула из-под воды и направляется к нам. Опять что ли будут меня окучивать?! Покоя захотелось, экскурсию купила, забралась на озеро... Возникшее было раздражение исчезло, когда в лодке я увидела лишь двух девчонок. Совсем малышка, - лет пять, наверное... а старшей... двенадцать? Надо же, какие глаза... а ведь младшая совсем не выглядит ребенком, нуждающимся в опеке. По привычке сначала испытав что-то вроде умиления от вида столь хрупкого создания, я словно споткнулась, наткнувшись на ее взгляд - тяжелый, как у взрослых женщин. Да... похоже, здесь все совсем другое, и даже дети не похожи на детей. Застыв без движения каждая в своей лодке, мы медленно сближаемся, но едва только борта мягко ударяют друг друга, старшая девочка внезапным неуловимым движением кидает мне на колени крупный, влажный цветок лотоса, и в этот момент еще нет и тени подозрения, что это может обернуться какой-то неприятностью. Широко улыбаюсь, подумав, что понравилась этим девочкам, если они вот так решили меня поприветствовать. Девчонка, увидев мою улыбку, неожиданно хищно осклабилась и ухватилась за край нашей лодки как маленькое цепкое животное, которое не собирается ее выпускать ни за что на свете.
