Ведьмина деревня - Татьяна Волхова
— По-другому никак? — спросила девушка.
— Нет, — ответила Евдокия, — я и так не уверена, что справимся. Но давай начнём, у нас много работы.
Для начала Евдокия дала Алёне чашу с водой, а перед этим что-то нашептала на неё. Потом женщина взяла в руки дымящийся пучок трав и несколько раз обошла девушку против часовой стрелки. То же самое повторила с зажжённой свечой. Пламя коптило, трещало, колыхалось в разные стороны, хотя в комнате не было ни дуновения.
Встав за спину Алёны, ведунья начала произносить заговор: слова складывались в причудливые рифмы, но, кроме окончаний, девушка ничего не могла разобрать. С самого начала проведения ритуала у неё начали ныть ноги, и очень ломило спину.
Книги лежали на столе. Рядом с ними был нож ручной работы. Алёна никогда таких не видела: с лезвием, напоминающим кинжал из учебника истории, и рукояткой в изящной резьбе.
— За один раз мы не управимся, — сказала Евдокия, — глубоко в тебя хворь проникла. Не хватит у тебя пока силы с книгами бороться.
— У меня? — спросила удивлённо Алёна. — Я думала, вы их уничтожите, мне ведь даже прикасаться к ним тяжело.
— Не могу я сама сделать, — ответила ведунья, — книги эти на родовую силу завязаны. А ты хоть и не прямая, но наследница бабки Тимура, поскольку она тебе дар перед своей смертью передала. Да и по крови вы родня, хоть и дальняя.
— Как это? Мы же с Тимуром женаты, не могу я ему роднёй быть! — воскликнула Алёна.
— А что в этом удивительного? Она ведь когда-то с нами в лесу жила, твоему отцу двоюродной тёткой приходилась. Родство-то дальнее, но кровь родная: хоть капля попала, и уже связаны люди. Если бы ты ей совсем чужой была, то не смогла бы её книгами воспользоваться, а тем более результат получить, — ответила Евдокия.
Девушка загрустила.
— Сильно я повязана, смогу ли распутаться? — спросила она.
— Это от тебя зависит, — сказала женщина, — захочешь дочь вырастить да сама пожить — и не с таким справишься. Отец то у тебя немолод, на кого Танюшку оставишь, если сгинешь? У нас здесь никого молодого нет, чтобы вырастить её могли, да и счастливая ли жизнь без родной матери?
Эти слова всколыхнули в Алёне жажду бороться, несмотря на трудности.
А Евдокия протянула ей ещё чашу травяного настоя.
— Тебе не только душу, но и тело чистить надо. Разлилась по твоей крови хворь, вывести ей надобно. Я тебе две недели заговорённую воду, на специальных травах настоянную, давала, она твой организм к чистке подготовила, а теперь выводить всё чужеродное надо, — продолжала ведунья, — сразу предупреждаю: нелегко будет. Поэтому и просила тебя работу оставить, ближайшее время вряд ли в силе будешь. Но другого пути я не знаю.
Алёна смело взяла протянутую чашу.
Настой был горький и обжигающий. Весь рот от него сводило будто судорогой. Но девушка пила и чувствовала, как по всему телу разливается огонь.
— Как ты себя ощущаешь? — спросила Евдокия, с беспокойством посматривая на гостью.
— Будто жгут меня изнутри, всё тело горит, — ответила Алёна.
— Так и должно быть, нам надо хворь твою победить, — сказала ведунья.
Вдруг у девушки закружилась голова, и она припала к столу.
— На сегодня хватит, — сказала Евдокия, — будешь сутки настой пить да не стесняйся в нужник бегать, а завтра продолжим.
Следующие сутки Алёна помнила плохо. Ощущение жара при холодных кожных покровах было необычно. Руки и ноги были снаружи ледяные, а внутри всё горело и пекло. Очень скоро началось кручение в животе, ногах, голове. Она и не заметила, как прошла ночь. Утром стало легче, но Евдокия принесла ещё отвара. И всё началось по новой.
К вечеру Алёна могла только лежать. Измученный чисткой организм не имел сил даже сползти вниз. Ведунья внимательно посмотрела на неё и сказала, что продолжат они через три дня.
— Луна у нас ещё две недели убывать будет, успеем, а вот загубить тебя не хочется.
Следующие три дня Алёна покорно пила настойку, которая надо заметить, с каждым разом жгла и крутила всё меньше. Танюшу за это время она не видела. Евдокия ходила к Степану, проверяла, всё ли у них в порядке, относила еду. Ведь что может приготовить ребёнку старый холостяк? Только пельмени с макаронами, а ребёнку нормальная еда нужна. Но к Алёне дочь не пускала.
— Нечего ей от тебя дурное брать, пусть всё в землю уходит. Я сама подальше ночую, чтобы не подхватить лишнего. Но я с амулетами защитными, да и знаю что делать, если тёмные полезут. А Танюшка ребёнок — ею нельзя рисковать, — говорила женщина.
Тут Алёна вспомнила про красный браслет, что раньше был на её руке.
— А для меня браслет будет? — спросила она.
Евдокия помолчала.
— Браслет, девочка, это не просто нитки красные, вместе сплетённые, он особым образом делается: в дни определённые, со словами-заговорами, сила в него оберёжная закладывается. Не просто так его сотворить, чтобы он пользу нёс, — сказала ведунья, — для тебя браслет мать Степана плела, силой она обладала, всё своё материнское благословение в него заложила, а ты его не сберегла.
Алёна склонила голову.
— Но в этом и вина Степана есть: он тебе браслет на руку повязал, но ничего про него не рассказал. Откуда тебе знать, что ниточки значат? Говорила я твоему отцу: погоди, давай обучим девочку, а потом силу открывать будем. А он хотел тебя скорее под свою защиту взять. Да только поговорить побоялся, думал, что ты сама почувствуешь и придёшь. Мать его Видящей была, он был уверен, что и тебе её дар перейдёт, тогда сама всё поймёшь, своими глазами увидишь. Да не случилось так. А бабка Тимура тебе ещё и свою силу передала — она тебе ви́дение то и закрыла, ведь не могут в одном человеке две разные силы ужиться. И не дождались мы тебя, — закончила Евдокия.
— А она об этом знала? — спросила Алёна.
— Знала, да разве её это волновало? Бабке уйти спокойно хотелось, а с силой на тот свет не пускают, недаром старухи её передать стараются. Некоторые заранее себе ученика берут, а другие в последний момент родственнику или кровнику передают, — был ответ. — А браслет ты сама себе сделаешь, как поправишься. И дочери тоже: пока ей моих куколок хватит, а потом девочку под свою защиту возьмёшь. Нет ничего лучше материнской поддержки. Но хватит болтать, у нас с тобой дело
