Сергей Юрченко - Гностикос
А он продолжает:
- Вы думаете, что можете морочить людям головы? Только не мне!
- Мелкая работа является настройкой, крупная – регулировкой.
Тут вошел мой сын.
- Выйди, Ахилл, у нас взрослый разговор,- успел я сказать первым.
Мальчишка удивленно посмотрел на меня, как на какого-то шизика. Нахальный щенок!
- Сын, выйди, пожалуйста, - чинно произнес Платон. - А вы тут не распоряжайтесь. Послушайте, вам не провести меня. Уж я-то знаю, какой вы специалист. Вы знаете несколько расхожих трюков, а когда поломка оказывается серьезнее ваших ничтожных знаний, вы заявляете, что телевизор пора выбрасывать. Какой вы мастер? Вы – невежда. Я даже знаю, что вам снится по ночам.
Тут мое терпение лопнуло. Так злоупотреблять положением!
- Не твое дело, что мне снится по ночам.
- Не смейте мне грубить.
- Ха-ха. Что ты сделаешь? А вот отчет, в котором ты наврал с три короба, заслуживает упоминания в соответствующих степенях.- В бешенстве я стал красноречив и был готов еще более искусно выразиться, сокрушая этот бастион лицемерия.- Пользы от тебя на заводе никакой. Что ты сделал за последний год? Поставил два ограждения к старым механизмам и повесил в душевой новые плакаты? Какой ты инженер?
В комнату опять заглянул наш сын, привлеченный нашими громкими голосами.
- Выйди, Ахилл!- закричали мы дуэтом, злобно переглядываясь.
Мальчишку будто ветром сдуло. Его отец смотрел на меня с бессильной яростью.
- Ты не добьешься того, чтобы я стал перед тобой оправдываться.
- Плати – и я ухожу.
- Где расписываться?
Платон остался в моем доме, а я взял портфель, натянул на голову мерзкую кепку и ушел. Но перед тем я сорвал с него мой галстук и громко хлопнул дверью. Он не посмел за мной гнаться. Галстук я сунул в карман куртки и заодно обследовал ее. Во-первых, узнал свое имя. Денис Эпикурский. Нашел немного денег, пачку квитанций, сигареты и кусок бутерброда. Бутерброд съел, а сигареты выбросил. Я ведь не курю. Но потом подумал: если тебя лишают твоего родного облика, то зачем держаться за старые привычки? Вернулся, подобрал, закурил. И вышел на автобусную остановку. Там никого не было. Я прождал час, выкурил всю пачку, но автобус так и не появлялся. Это стало последнее каплей, переполнившей чашу моего терпения. Как меня угораздило столкнуться с этим человеком? В мгновение ока у меня украли облик, дом, семью, машину, приличную работу, всю мою жизнь и подсунули вместо нее какие-то обноски. Что же это за мир, в котором так обращаются с человеком? Прошло еще полчаса. Автобуса не было. Довольно с меня! Разве в том мое вселенское назначение, чтобы чинить телевизоры, ругаться с болванами, выкуривать пачки сигарет и до скончания века мерзнуть на улице, дожидаясь автобуса, который все равно не отвезет меня в другой мир? Жизнь мне опротивела.
Когда появился автобус и, невинно помигивая фарами, стал подползать ко мне, решение мое окончательно окрепло. В этот миг уже ничто не могло остановить меня. Горя яростным желанием освободиться от ненавистной мне физической оболочки, я бросился под колеса этому неспешному чудовищу. Пусть сделает с моей жизнью то, что я сам хотел бы сделать с нею, - растопчет ее! Но за мгновение до гибели я поскользнулся на гололеде и подвернул ногу.
Мне пришлось до боли вдавить в пол тормозную педаль, автобус пошел юзом. Пассажиры за спиной протяжно охнули. Наконец, машина остановилась. Я выскочил, прихрамывая, из кабины и стал вытаскивать из-под колес этого типа в кепке и с портфелем. Он был невредим, только озирался с перепугу и никак не мог придти в себя. Какой-то обмороженный!
- Делать тебе нечего! - заорал я на него.- Что же ты лезешь под машину?
Я был очень зол. Не хватало мне еще из-за этого идиота попасть под суд. У меня жена лишилась работы, а дочь лежит в ожоговом отделении после пожара в нашем доме. Хуже некуда! Настала черная полоса в моей жизни, а тут еще этот обмороженный.
- Я ведь мог тебя задавить! Потом сиди за таких-вот!
- Я так долго ждал ваш автобус, что успел задремать, - лепетал он,- и свалился как раз тогда, когда вы стали подъезжать.
У него был такой печальный и растерянный вид, что я ему сразу поверил. Так и было: задремал и упал под колеса. Я поднял с земли его кепку, отряхнул от снежной пыли и подал ему, ворча лишь для приличия:
- Вы падаете, а нам отвечать.
- Я устал, - устало бормотал он, подбирая свой портфель.
Странное дело! Я верил ему, как самому себе. Никогда не испытывал такого доверия к первому встречному. А он вдруг заплакал такими огромными слезами, что в них отражался весь я и еще автобус. Как в зеркале заднего вида, я видел в его слезах самого себя и свой автобус позади. Там уже стучали в окна пассажиры, требуя, чтобы я открыл им двери салона. Им тоже хотелось выйти и посмотреть на слезы, в которых уместился целый мир. Им еще не доводилось видеть такие огромные слезы. А он в это время бормотал:
- Весь день за рулем, никуда не отвлечешься, всем подай транспорт вовремя, по расписанию. А тут пожар в доме…
- Эй, друг, - удивленно сказал я. - Да ты что-то перепутал. Это я должен говорить про руль. Это у меня случился пожар. Это моя дочь лежит в больнице. Ты не забывайся, хоть тебя и стукнуло. Все это я должен говорить. А еще ругать тебя. Но я этого не делаю, потому что понимаю тебя.
- Вот и я, - сквозь горькие рыдания произнес он, - понимаю тебя, как себя. Оттого и говорю за тебя.
Такого я еще не слышал. Он понимает меня, я понимаю его.
- Ты ведь телевизорами занимаешься?- спросил я у него.
- Конечно. Ты еще сомневаешься?
- А живешь по такому-то адресу?
- Что спрашивать! Жену твою уволили по сокращению, а дочь зовут Ксения.
Все верно. Мы понимаем друг друга. Судьба нас свела. Кармы сплелись в Дхарму. Мы теперь два Атмана одного Брахмана. Теперь я постиг глубину буддизма и познал иллюзорность Майи. И я решил:
- Садись ко мне в автобус. Закончу маршрут, разберемся, кто есть кто.
Пассажиры стали его разглядывать, но, убедившись, что на нем даже пуговицы все целы, и плакать он уже перестал, а чудесные его слезы замерзли в глыбы и упали в снег, успокоились. Смотреть им было не на что. Спеша остаться наедине со вторым собою, я гнал автобус по привычному для меня маршруту быстрее обычного. Одни и те же громады зданий, а вот впадина на дороге, которую лучше объехать, а это перекресток, на котором мне каждый раз кто-нибудь норовит перебежать дорогу. Вертя баранку, я предаюсь нашим обычным шоферским думам. Эх, городская жизнь! Все лучшее собрано в ней. Все мировые проблемы решаются здесь тысячами, и оттого, что людям приходится принимать столько важных решений, они мало отдыхают, а потом засыпают на ходу и валятся под колеса наших транспортных средств. И мы их давим невинно. Люди гибнут за металл. Из-за этого хронического недосыпания я сейчас едва не задавил самого близкого мне человека на свете. Но теперь мы обреем головы, оденемся в желтое сари и предадимся восторгу реинкарнации. Пригнав автобус в парк, я сел в салоне рядом с моим вторым Атманом. Беседа наша текла мягче меда.
- Ты как меня понимаешь?- спрашивал я.
- Я так тебя понимаю, как ты меня понимаешь,- отвечал он.- Мы – два понимания одного Я.
- Ты кто?
- Не знаю.
- И я не знаю.
- Не дано нам знать Брахман.
- Не дано.
- Но, быть может, мы постигнем Дхарму?
- Мы ее постигнем.
Он плакал за меня, я радовался за него. Это и есть счастье. Когда обоюдная скорбь наша достигла размеров, которых мы уже не могли вместить в свою раздвоенную телесную оболочку, мы решили осчастливить все остальное человечество. Я бросил автобус, этого мастодонта-губителя всех мыслящих людей. И мы шагнули навстречу неизвестному. Первым нам попался грозный диспетчер парка. Мы подхватили его на руки и стали подбрасывать. Мужчина нас не понял. Мы оставили его во мраке сансары. Мы встретили женщину. От братских объятий она уклонилась, а на наше предложение немедленно последовать с нами, отбросив заблуждения этой жизни, она ответила, что в другой раз именно так и поступит, а сегодня, к сожалению, занята срочным делом. Мы не поняли женщину. Что может быть срочнее счастья? Мы оставили ее с неизжитой кармой. Дорога привела нас в больницу, где страдала наша дочь Ксения. Нас к ней не пустили, сказав почему-то, что пьяным в больнице не место. Нас качало от сострадания, а не от алкоголя. Мы не могли так просто уйти. В приемной сидела дежурная сестра и что-то писала. Пахло вокзалом и аптекой. Мы потребовали, чтобы у нас взяли кровь на нужды мира.
- Левый корпус, на втором этаже, - ответила она.- Но там уже никого нет. Приходите завтра.
Она не постигла иллюзорность бытия. Реальность – это сегодня. Вчера и завтра не существуют. Сказать человеку: приходи завтра, - то же самое, что сказать ему: приходи вчера. Реальность только в настоящем. Брахман пребывает в вечном настоящем. Наши Атманы движутся к Дхарме. Мы не свернем с этого пути. Женщина выбежала за нами на улицу.
