Альфред Леманн - Иллюстрированная история суеверий и волшебства
О власти Луны в знаках и об отношении к ее членам человеческого тела. Мы должны обратить внимание на то, что Луна имеет власть приводить в движения жидкости и управлять этим движением, а это объясняет, какое влияние в данном знаке оказывает Луна на тот или иной член человеческого тела, так что бывает нехорошо, если резать или лечить этот член, когда Луна стоит в соответствующем знаке. По этой причине, пока Луна стоит в знаке Овна, нельзя без серьезной опасности принимать какие-либо меры против повреждения головы, так как Овен имеет прямое отношение к голове; то же самое относительно шеи, если Луна стоит в знаке Тельца, рук — если она в знаке Близнецов, и т. д.
На что врач должен обратить внимание. Хороший врач должен знать, какое значение для больного имеет восходящий знак и господин последнего[28]. Середина неба (десятая обитель), находящийся здесь знак и его господин означают врача больного, седьмая обитель и ее господин — болезни и четвертая обитель со своим господином — средства помощи. Таким образом, если оказывается что-нибудь неблагоприятное в восходящем знаке и сам господин его имеет вредные свойства, то больному будет хуже и, наоборот, лучше, если все благополучно. То же самое и с десятой обителью: если она имеет доброго господина, то врач поможет больному; но если в ней есть нечто неблагоприятное, то он может только повредить. Если над седьмой обителью господствует благоприятная судьба, то пациент скоро поправится, в противном случае он от одной болезни впадет в другую. Наконец, если в четвертой обители все обстоит благополучно, то избранные лекарства помогут больному, в противном случае — нет».
Существует еще множество других частичных правил, напр., такие, которые облегчают врачу предсказания о ходе болезни в том случае, если он не знает, где находится в данный момент небесный знак. В подробности этого мы входить не будем. Между прочим, следует заметить, что ни одним словом не сказано, как быть тогда, если одни знаки благоприятные, другие неблагоприятные, как это, конечно, бывало в огромном большинстве случаев. Умный врач, несомненно, имел здесь открытый выход, через который он мог вывернуться, если ничего не сбылось, несмотря на благоприятные предсказания. В плачевном результате оказывалось тогда виновато неблагоприятное положение звезд, на которое не было обращено внимания.
Слава европейских ученых как чародеев
С XIII веком для Европы началась новая эра. Заметно увеличился интерес к наукам; папа и светские государи выступали их ревностными покровителями, основывали университеты и поддерживали ученых. Особенно большие услуги оказал в этом отношении Фридрих II Неаполитанский; в 1225 г. он основал университеты в Неаполе и Мессине и пригласил в них арабских ученых; таким образом, Италия наряду с Испанией сделалась пунктом соприкосновения Европы с мавританской культурой. Вследствие этого уже в XIII столетии и в последующих за ним на европейской почве появляется целый ряд выдающихся ученых, которые продолжали работать на началах, полученных ими от арабов. Почти о всех этих людях, отчасти еще при их жизни, образовался целый цикл легенд, в которых они представлялись могущественными чародеями. Несомненно, что духовенство преследовало некоторых из них, как, напр., Роджера Бэкона, под тем предлогом, будто бы он занимался запрещенными магическими искусствами; ниже мы, однако, увидим, что действительная причина этого, во всяком случае, хотя отчасти была иная.
Если мы зададимся вопросом, почему почти все выдающиеся ученые того времени слыли за чародеев, то найдем для этого различные причины.
Прежде всего мы видим из их сочинений, что они разделяли веру своего времени в искусство делания золота, во влияние звезд на людей и в возможность различных магических искусств. Многие из них оставили после себя сочинения по этим тайным наукам и, разумеется, при случае старались прилагать свои знания на практике. Но этого все же недостаточно для объяснения их славы как волшебников в такое время, когда каждый верил во все это и когда доступ к их магическим наукам отнюдь не был затруднителен для тех, кто посвятил себя книжной учености. Не только Арнольд Вилланова, но и его современник Петр Абано, один из выдающихся врачей XIII века, изучал астрологию как необходимое звено врачевания, и известно, что их сочинения были широко распространены в многочисленных списках среди врачей и других ученых. Также обычны были и сочинения по алхимии и другим магическим наукам; поэтому совершенно невероятно, чтобы только занятия этими науками могли создать человеку славу чародея. В некоторых случаях это объясняется, между прочим, тем, что в своих сочинениях эти ученые приписывали себе такую мудрость и могущество, которые далеко выходили за пределы знаний других людей. Раймунд Луллус хвалился, что он обладает таким совершенным философским камнем, что мог бы обратить в золото весь океан, если б он состоял только из ртути. Бэкон говорит о средствах, которыми он мог бы с поразительной скоростью передвигать в любое место экипажи и корабли, а аббат Иоанн Тритгейм пишет в письме к одному из своих друзей об открытом им методе, посредством которого он мог бы передавать каждому свои мысли через неизмеримые расстояния и притом так, что никто из непосвященных не мог бы ничего из них перехватить по дороге. Если все это принимали за чистую монету — а это, конечно, так и было, — то можно ли удивляться, что не только невежественная толпа, но и сами ученые, тщетно искавшие подобных методов, начинали толковать о волшебстве.
Странным кажется, что эти же самые ученые, домогавшиеся обладания сверхъестественными знаниями, однако, твердо придерживались того взгляда, что все на свете происходит в высшей степени естественно и ничто не делается каким-либо волшебством. Бэкон написал трактат «De nullitate magiae» («О ничтожестве магии»), из которого ясно видно, что он не верил в возможность произвести что-либо заклинанием духов, магическими печатями и т. д. С другой стороны, и Тритгейм давно уже оправдан от обвинений в черной магии, повод к которым, однако, дал он сам. Поэтому у нас нет ни малейших оснований допустить, вопреки собственным словам этих ученых, чтобы они мечтали творить вышесказанные чудесные вещи, прибегая к магическим средствам. Их смелые фантазии должны были иметь совершенно иное происхождение, и не трудно найти настоящую причину как этих фантастических проектов, так и славы их чародеев.
Все ученые, которых молва делала чародеями, были гениальными людьми, стоявшими впереди своего времени в различных областях деятельности. Кроме всякой другой мудрости они обладали теми небольшими сведениями по естествознанию, какие имелись в их время, и стремились развить их далее путем собственных наблюдений и опытов. Но такого рода исследования в то время были непонятны. Предполагалось, что «Физика» Аристотеля и «Альмагест» Птоломея содержали в себе все, что человек мог знать о природе; самостоятельное же исследование природы, причем можно было иногда прийти к результатам, несогласным с этими великими авторитетами, признавалось делом крайне сомнительным и опасным. И как бы ни были несовершенны те опыты и измерения, которые производились самостоятельными исследователями с их ничтожными средствами, но и их было вполне достаточно, чтобы сделать этих исследователей волшебниками в глазах большинства, совершенно их не понимавшего. Даже применение наших теперешних арабских цифр, дававших возможность выполнять самые разнообразные вычисления, считавшиеся до этого неисполнимыми, должно было казаться менее просвещенным людям чем-то необычайно чудесным. Знания самостоятельных ученых и их разнообразные опыты уже сами по себе должны были создать им имя великих магиков. Для них было роковым уже и то, что они вступали на новый путь и устанавливали взгляд на законы природы, далеко опережавшие их эпоху. Свойство гения таково, что он в своей фантазии предвосхищает ту логическую последовательность выводов, доказать и осуществить которую остается задачей последующего времени. Фантастические выводы Луллуса, Бэкона и Тритгейма хотя отчасти были именно таковы; это были предчувствия гениального ума, высказанные в минуту вдохновения; но их авторы были так же далеки от того, чтобы изыскивать средства для их осуществления, как мы далеки от мысли превратить море в золото.
Итак, мы приходим, вообще, к тому, что великие магики средних веков не виновны в том, что отчасти верили, как и все их современники, в магические науки и даже занимались ими. Но свою славу волшебников они приобрели, главным образом, такой заслугой, которая навек обеспечит им место в истории: они открыли путь экспериментального исследования и, таким образом, стали предвестниками современного естествознания. Справедливость этой характеристики мы докажем кратким обзором жизни и деятельности некоторых из этих замечательных ученых, причем передадим и легендарные рассказы, связанные с их именами.
