Геннадий Белимов - Загадочный Волжский
Мытарства российского изобретателя
— Я отошел метров на тридцать, — продолжил свой рассказ Еремин. — Встал за дерево, посмотрел на циферблат: прошло около полутора часов. Вновь открылся проем, мне жестами показали — мол, отойди дальше. Я еще отодвинулся метров на шестьдесят, спрятался за дуб и стал наблюдать. Люк закрылся, и я даже не заметил никакого шва по борту.
По черному днищу «тарелки» побежали искры, потом появилось ярко–желтое кольцо. Аппарат слегка приподнялся в воздухе, убрались посадочные лапы. Кольцо накалялось ярче и ярче, затем развернулось в шарообразную форму, окутавшую весь диск. Желтая оболочка шара стала голубеть, превращаясь в светло–голубое свечение, как от лампы дневного света, а потом — фу–ух! — за полторы секунды диск исчез высоко в небе. Ни хлопка, ни иного звука, хотя скорость была явно сверхзвуковой.
— Я шел обратно окрыленный, — вспоминал Еремин. — С двигателем было, в общем–то, понятно, и хотелось сразу, не откладывая надолго, заняться моделью. Хотелось рассказать знакомым об этом происшествии. Но потом вдруг подумал: а кому здесь, в деревне, рассказывать? Кто поверит? Все заняты своим, едва выживают, озлоблены, пьют от безысходности… Кому все это нужно? Ну и останусь в глазах большинства местным придурком, хоть и чинил здесь многим телевизоры…
Модель на ферритовом кольце диаметром 36 сантиметров он собирал в своем сарае. Ступы–спицы изготовил из нарезанных ферритовых стержней, склеивая их эпоксидным клеем, густо перемешанным с ферритовыми и никелевыми опилками. Катушки сначала наматывал по 30 витков, но потом почему–то остановился на шестидесяти.
— Вся работа у меня шла, как на автомате, — вспоминал Дмитрий. — Ощущение, будто мне извне помогают, даже думать не надо было. И главное — все под рукой, всякого нужного электрохлама у меня было запасено вдоволь. Они словно знали, что у меня все есть! В том числе и частотный генератор для запитки катушек. Правда, старенький, ламповый, и мне пришлось менять систему конденсаторов и сопротивлений, чтобы повысить его частоту. Все три обмотки должны были запитываться поочередно с высокой частотой пульсации. На одно плечо шло 150 килогерц, значит, на круг выходило 50 кГц, и при поле в 50–60 тысяч оборотов в секунду мое сооружение стало подавать признаки «жизни». Ферритовый диск стал подрагивать, приподниматься на частях кольца, сдвигаться…
Это было уже примерно через неделю его затворничества в сарае. Тут Дмитрий озаботился безопасностью испытаний. И тоже у него осталось ощущение, что об этом ему шла подсказка.
— Я вспомнил, что где–то читал, будто американцы после Розуэлла пытались воссоздать «летающую тарелку», упавшую там во время грозы, но их пилоты умирали или сходили с ума из–за какого–то излучения. По наитию я тоже почему–то близко к конструкции опасался подходить. Штуковина стояла на земляном полу в углу сарая, и если надо, я подтягивал ее ближе за провода, а обратно перемещал древком. Решил проверить излучение на мышах.
Дмитрий ловил мышей просто: на ночь оставлял десятилитровую бутыль с жареными семечками на дне, жердочку к горловине намазывал салом, и мыши сами падали в бутыль, стремясь к лакомству. До десятка за ночь набиралось. Многие из них честно послужили будущей науке о гравитационных движителях. Еремин в специальной плетеной клетке опускал мышь на удочке над сооружением и включал генератор. Первые же результаты его ошеломили: 30 секунд, и мышь больше не подавала признаков жизни. При этом заметил, что с соседского двора порой доносилось чертыханье: «Опять сигнал барахлит!..» Похоже, что при включении конструкции что–то происходило с телевизорами. Да и у него приемничек в сарае немилосердно завывал и хрипел.
Надо было думать о защите. Сначала пробовал закрывать отдельно катушки, но мыши все равно погибали, потом догадался заключить свое изобретение в алюминиевые полусферы, позаимствовав их от уличных фонарей. Мышь над алюминиевым шаром могла висеть живой и час, и полтора.
Уверенность, в то, что конструкция взлетит, у него окрепла. Она уже приподнималась на сантиметры, но была неустойчивой. Похоже, нужен был другой генератор, большей частоты пульсации. Правда, в какой–то момент в аппарате обгорел один провод… А тут вскоре пришел вызов из Москвы на работу, и Д. И. Еремин уехал в столицу. С собой вез, помимо одежонки, две коробки: в одной сферу килограммов на 25, в другой ламповый генератор.
— В Москве идея познакомить кого–то из специалистов с принципами работы двигателя, а главное испытать его с использованием генератора, не оставляла меня ни на час, — рассказывал Еремин. — В общем, я пошел в Министерство обороны, там, на Набережной, недалеко от Кремля. Сначала мне посоветовали обратиться в отдел изобретений, затем направили в Мытищи, в отдел вооружений.
Общение с неким капитаном по имени Володя шло не дальше проходной. Правда, тот проникся интересом испробовать штуковину в работе.
Как и договаривались, Еремин позвонил дня через три. Ему с извинениями сообщили, что, дескать, с аппаратом произошла неувязка. Обмотки запитали трехфазным током напряжением в 380 вольт, и он… взлетел, едва не пробив потолок, но при этом все там погорело. «Нет, ни фига себе, додумались! Трехфазным током! — возмущался Дмитрий. — Я же говорил им про пульсирующий ток на небольшое напряжение…»
— А ты уверен, что они его сожгли? — спросил я. — Тебе показывали сгоревшую модель?
— Н-нет… Но Володя, капитан этот, так красочно описал, извинялся… Там вроде люди серьезные, погоны носят, как не поверить? Правда, тупые, наверно… Я им говорю, дайте мне феррит, провода на обмотки, я за полдня установку вам соберу, там даже паять ничего не надо, на скрутках можно. Генератор бы да толкового специалиста — и все! Да нет, говорит, у нас ничего, на днях, мол, даже тиски последние украли. Видно, в завале у них все…
Да, это бесспорно: российские вооруженные силы в те годы были в страшном разоре. Мы все это видели и по безуспешным военным действиям в маленькой Чечне, и по гибели подлодки «Курск», и по падению офицерской чести именно у тех, у генералитета, кто должен бы давать пример воинской доблести и стойкости. Увы…
Но я не верю, что среди военных остались одни лишь тупицы. Тут два варианта: или гравилет Еремина действительно спалили, или его идею решили прикарманить. Что, впрочем, тоже многое говорит касательно уровня офицерской чести в современной России.
— Ты знаешь их имена, фамилии, телефоны? — интересуюсь у Дмитрия Ильича.
— Да, телефоны остались, есть некоторые фамилии, но кое–кого, скажем, того последнего капитана, я знаю только по имени. Я думал, что для всех лучше, если мы будем общаться без фамилий. Да я и не в претензии, если они решили прикарманить идею. Мне важнее, чтобы ее опробовали, чтобы начали создавать промышленные установки. Время–то у нас, говорили, мало остается… Если честно, то я мысленно перекрестился, когда конструкция осталась у них. Я же от этого капитана ничего не скрывал. Если не тупой, то сами додумаются, доработают, у меня же что–то начинало получаться!..
— А почему вспомнил обо мне? — интересуюсь, хотя сам–то уже прикидываю, куда надо направить Еремина, кого подключить к испытаниям гравилета…
— Так ведь мне было сказано: или воспользуйтесь серьезными инженерными структурами, или через СМИ… Выходит, пришел черед подключиться журналистам, рассказать обо всем, — посерьезнел Дмитрий. — Только вот как ты будешь описывать «летающую тарелку»? Ведь сразу заподозрят «шизу»… Может, без пришельцев как–нибудь обойдемся? Хотя… я‑то честно, как на духу тебе рассказал. Может, и другие поверят?
Еремин уезжал от меня через день, увозя нужные адреса, фамилии и телефоны в Москве и Санкт — Петербурге. Я, конечно, позвонил своим друзьям, рекомендовал внимательнее отнестись к изобретателю. Собирался наблюдать за событиями, и если надежды на гравилет оправдаются, — читатели о продолжении истории узнали бы.
…И продолжение было. Но не такое, каким ожидалось. Дима исчез. В последний раз я разговаривал с ним по его служебному московскому телефону. Он сказал, что увольняется из своей организации и уезжает в Пермь. Якобы оттуда приезжали представители, обещали создать ему условия, давали лабораторию… «Ну, Пермь — известный город, там один только моторостроительный завод чего стоит…» — подумал я. Договорились, что Дима мне позвонит, как только что–то в его работе определится.
Звонка так и не последовало. Прошло несколько лет — от Дмитрия не было никаких вестей, и от этого становилось тревожно на душе. Что могло произойти? Непонятно…
Только спустя пять–шесть лет Дмитрий вновь оказался в Волжском. Здесь у него была старенькая мама, и она болела. Судьба изрядно поиграла с ним в игры, хотя внешне он не особенно унывал. Такой характер…
