Олег Гор - Просветленные не ходят на работу

– Я не вижу твои мысли, – пояснил он. – Просто я был однажды на твоем месте. Думаешь, ты один такой уникальный со своими чувствами и переживаниями? Глупости. Люди на самом деле более-менее одинаковы, а уж в ситуациях обучения и подавно ведут себя сходным образом.

– Но как на самом деле я буду совмещать? – поинтересовался я.

– Не имею ни малейшего представления, – признался брат Пон с улыбкой. – Каждый ученик решает эту задачу сам. Могу лишь посоветовать тебе не напрягаться. Старание и упорство тут не помогут, а вот умение расслабиться и подстроиться под ситуацию может оказаться полезным… Но чего я говорю, ведь ты все-все знаешь, – погрозив мне бамбуковой палкой, он добавил: – Вот треснуть тебя надо, чтобы вспомнил!

– А когда я смогу вернуться?

– Никогда, – увидев ошеломление на моей физиономии, монах покачал головой. – Возвращение невозможно. У тебя наверняка будет возможность приехать заново.

– Но когда?

Брат Пон вздохнул:

– Не думай о будущем, забудь о нем, сосредоточься на том, что ты делаешь сейчас. Возможность для того, чтобы сделать очередной шаг на пути, лежит не в следующем месяце и не в новом году, а в этом моменте, и только в нем. Немедленно ешь свой рис. Пусть это дело станет для тебя последним в жизни, и тогда ты сможешь превратить его в ошеломляющую по силе медитацию, куда более эффективную, чем сотни часов созерцания лика Будды!

Я подумал мгновение и заработал ложкой.

– Каким окажется будущее, неведомо, поэтому нет смысла фиксироваться на нем, – продолжил монах, глядя, как я управляюсь с едой. – Сил человеку дано не так много. Расходуя ресурсы осознавания на эфемерные образы прошедшего или грядущего, ты не оставляешь ничего на то мгновение, в котором находишься сейчас, на ту единственную иллюзию, над которой мы имеем некоторую власть.

– Так настоящее – тоже иллюзия? – удивился я.

– А как же. Что такое настоящее – миг, зажатый между прошлым и будущим. Прошлое реально? Уже нет. Будущее реально? Еще нет! Как может быть реальной сущность, определяемая через две нереальные?

На это я не нашелся что сказать.

Но то ли благодаря словам брата Пона, то ли собственными усилиями, но я сумел отсечь беспокойство, забыть о тревогах, касающихся завтрашнего дня, и сосредоточиться на сегодняшнем.

Мы до самой темноты проговорили, сидя под навесом, и спать я отправился спокойным.

– Ну что, готов? – и брат Пон смерил меня тем взглядом, каким родители оценивают чадо, собранное на первое сентября в первом классе.

– Готов, – нервозно отозвался я.

Спал я как младенец, но стоило открыть глаза, как тревога вернулась.

Я боролся с ней, собирая вещи и переодеваясь, но одолеть до конца так и не сумел. Как встретит меня обычный мир, из которого я так беспардонно сбежал, не поставив никого в известность?

– Тогда пошли, – сказал брат Пон.

Молодые монахи, чьих имен я так и не узнал, с кем не разговаривал ни разу, по очереди сделали ваи в мою сторону, и я ответил тем же, остро понимая, как нелепо выглядит это приветствие, если исполнять его, будучи облаченным в гавайскую рубаху и шорты.

– До встречи, – проговорил я, сглатывая упрямый комок в горле.

Они улыбнулись и замахали, а мы с братом Поном двинулись по тропке прочь от вата. Я оглянулся, потом еще раз, но вскоре остроконечная крыша храма исчезла за деревьями.

– Не оборачивайся, – посоветовал монах. – Вата более не существует. Он исчез.

– Провалился сквозь землю?

– Можешь и так считать. С практической точки зрения это не имеет значения.

– Погодите… – я встрепенулся. – Все хотел спросить… Что за «созерцание жизни»? Зачем оно было нужно?

– Чтобы ты мог ощутить истинное качество этого существования.

– И какое же?

– Свет в объятиях боли, – сказал брат Пон с улыбкой, и желание расспрашивать дальше у меня пропало.

Мы дошли до дороги, и почти тут же показался черный пикап, ехавший в сторону Нонгкхая. Водитель остановил машину и полез наружу, чтобы поприветствовать монаха должным образом.

Брат Пон благословил его, и мы втиснулись в кабину, вдвоем на одно место.

Владелец пикапа что-то рассказывал на тайском, поглядывая на меня с любопытством – еще бы, фаранг, путешествующий в компании служителя Будды, да еще такого служителя!

Брат Пон отвечал ему, не забывая улыбаться.

Нонгкхай, сонный и тихий по сравнению с какой-нибудь Паттайей, показался мне шумным и людным, но, очутившись в толпе, я не ощутил ни тошноты, ни головокружения. Вскинул рюкзак на плечи, и мы двинулись в сторону автостанции, той самой, где я некогда налетел на монаха с гривой волос, заплетенных в косички.

– Ну вот, дело почти сделано, – сказал брат Пон, когда я купил билет на автобус, отходивший через два часа.

– Рано утром буду в городе, там возьму такси до своего кондо, и все, приехал… – сообщил я, без особого успеха пытаясь отогнать чувство, что на этом моя жизнь и закончится.

Мы прошлись до рынка, я купил несколько завернутых в листья ногкхайских колбасок и бутылку воды. Прогулялись по набережной, а когда вернулись на автостанцию, то двухэтажный автобус с огромными цифрами 407 на лобовом стекле уже стоял у платформы, и водитель изучал билет одного из пассажиров.

– Мы обязательно увидимся, – уверенно сказал брат Пон, когда я остановился и повернулся к нему. – Не в этом воплощении, так в следующем, а может, и через десяток. Кто знает?

Я собрался уже сделать ваи, не думая, как это будет выглядеть, но он опередил меня, протянув руку.

– Давай, не посрами своего наставника, – проворчал монах шутливо и подтолкнул меня к автобусу.

Устроившись в кресле на втором этаже, я обнаружил, что брат Пон пропал. Видимо, он решил не ждать отправления, а пустился в обратный путь к сгинувшему вату… а может быть, и сам перестал существовать, растворился в начавших сгущаться сумерках.

Но когда мы поехали, мне показалось, что в толпе мелькнула знакомая фигура в бурой антаравасаке. Я прилип носом к стеклу, пытаясь сообразить, он это или нет, но группа туристов с огромными рюкзаками закрыла человека в монашеском одеянии, а когда они прошли, его на месте не оказалось.

Все одиннадцать часов пути я провел в оцепенении, то спал, то просыпался, пытаясь сообразить, где я нахожусь, куда и зачем еду…

А потом, спотыкаясь, выбрался из автобуса на остановке напротив мечети и вдохнул знакомый воздух Паттайи: да, я оказался там же, откуда уехал несколько месяцев назад, но вернулся я совсем другим, кое-что приобрел, но куда большего лишился, причем вещей не просто бесполезных, а вредных.

При осознании этого факта тревога, страх, прочая мишура вспыхнули упавшей в огонь соломой и исчезли.

Глядя на направляющегося ко мне таксиста-мотобайщика в желтой жилетке, я испытал прилив невероятной легкости и ясности – да, брата Пона больше нет рядом, но его учение, дух и плоть его со мной, и всегда будет со мной, и это утро ничуть не хуже другого годится, чтобы начать новую жизнь.

Так в чем же дело?

Вперед!

Все в этом мире, начиная от вещей и заканчивая собственным телом, дано нам взаймы на сравнительно короткий промежуток времени – семь-восемь десятилетий, максимум век. И любая привязанность к тому, что столь недолговечно, становится источником разочарований и негативных эмоций.

Нужно быть готовым к тому, что все – благосостояние, здоровье, дружеские связи – может быть отобрано в любой момент, внезапно и безжалостно, без предупреждения. Всякое жилище, каждое пристанище является временным, ни одно не укроет нас навсегда.

Даже долговечные вещи вроде ювелирных украшений отберет безжалостная смерть.

И если настроить себя правильно, то никакая потеря, даже самая болезненная на первый взгляд, не вышибет нас из равновесия сверх меры, не оставит в душе незаживающих ран.

Все мы живем в окружении вещей и невольно к ним привязываемся, забываем о том, что материальные предметы не вечны и лишь даны нам во временное пользование. Пройдет несколько лет, и та одежда, что сейчас так радует, превратится в тряпку, смартфон устареет, машина утратит первоначальный лоск.

Для того чтобы избавиться от зацикленности на вещах, используется следующая медитация.

Предмет, вызывающий эмоции, берется в качестве объекта созерцания, и после того, как его образ намертво закрепится в сознании, к нему привязывают мысль-мантру «это я одолжил, это я скоро верну».

Ежедневной последовательной практикой нужно добиться того, чтобы объект стал восприниматься как чужой, перестал вызывать чувство привязанности. После этого берется другой, третий, четвертый, и так до тех пор, пока склонность воспринимать предметы как свои не лишится корней.

Возможности для развития, для того, чтобы сделать еще один шаг к свободе, содержатся исключительно в настоящем моменте, поэтому его нужно использовать по максимуму.