Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра
Следующий вопрос задала Вивек:
– Возлюбленный Мастер, что такое дом?
– Нет понятия „до «ма“, есть только дома«, в которых вы живете.
Человек рождается бездомным и всю свою жизнь остается бездомным. Да, он превратит много домов в свой дом, но это не принесет ему настоящего удовлетворения. Он так и умрет бездомным.
Принятие правды приводит к великой трансформации. И тогда вам не нужно искать дом, который находится где-то там, далеко, который является чем-то иным, не вами. Каждый ищет свой дом. Но когда вы понимаете иллюзорность сего предприятия, тогда вместо поисков дома вы начинаете поиски сущности – той, что родилась бездомной, той, которой суждено быть бездомной» («Свет на пути»).
Анандо приехала вместе с Бикки Обероем, владельцем всех Оберой отелей. Хасья и Анандо подружились с ним еще в Дели. Это именно он вовремя помог Ошо. Анандо и Бикки прибыли первым классом. В гостинице расстелили красный ковер и устроили много шума вокруг их приезда. У меня глаза на лоб вылезли, когда я увидела, как посреди всего этого великолепия гордо шествует Анандо с маленькой гладильной доской под мышкой. Она даже не попыталась упаковать доску, все видели, что это была гладильная доска, но Анандо это нисколько не смущало. Мне очень нужна была гладильная доска, и я была чрезвычайно тронута тем, что, учитывая все обстоятельства, она бережно несла ее как ручную кладь.
Четвертый этаж отеля был полностью оккупирован саньясинами. Одну из спален превратили в офис, в котором постоянно кипела работа. Через несколько комнат от офиса расположились Деварадж и Маниша. Целыми днями и ночами они транскрибировали дискурсы Ошо. Их комната всегда была полна народа. Люди по очереди им помогали. Основным их помощником был Премда, глазной врач Ошо, симпатичный консервативный немец, совершенно не умеющий проигрывать в теннис. Маленькая спальня стала комнатой, где проходили встречи с представителями немецкой «Ошо Таймс». Маниша сортировала письма с вопросами саньясинов. Всем, кто приходил к ним в комнату, тут же давались в руки дискурсы с просьбой сравнить напечатанное с аудиозаписью и исправить ошибки.
Хотя Ошо отдыхал уже несколько дней, выглядел он слабым и уставшим. В то время мы еще не знали, что у него уже начали проявляться первые признаки отравления таллием. Глазного врача Премду вызвали из Германии, поскольку у Ошо началось подергивание глаза, непроизвольные движения глазных яблок, слабость глазных мышц и падение зрения. Премда лечил симптомы, но не мог понять основную причину заболевания.
Я помогала непальской уборщице Радике наводить в комнатах Ошо порядок. В семь утра мы бежали в его гостиную и, пока он принимал ванну, чистили темную, причудливо изогнутую деревянную мебель, которую до нас, похоже, никто никогда не приводил в порядок. И хотя в нашем распоряжении был пылесос, нам приходилось мыть красный ковер тряпкой – это было эффективнее.
Мы еще возились с уборкой, а в гостиную уже приходили Рафия и Нискрия. Они готовили комнату для очередного утреннего дискурса, который должен был начаться в семь тридцать.
Вечерние беседы проходили в холле отеля. Ошо беседовал с прессой и гостями, в первое время это были преимущественно непальцы, но позже цвет одежды гостей начал меняться от черных и серых тонов к ярким оранжевым цветам. К нам начал приходить буддийский монах. Он был небольшого роста, с лысой головой и всегда ходил в шафрановой робе. Он садился в первый ряд и постоянно задавал Ошо вопросы. Ошо же начал с того, что сказал: «Быть буддой – прекрасно, но буддистом – нет ничего хуже». Бедняге, конечно, досталось на орехи. Ошо не скупился в выражениях. Но каково же было мое удивление, когда следующим вечером монах снова пришел на дискурс. Мое уважение к этому человеку тут же безмерно возросло. Он ходил постоянно в течение нескольких недель до тех пор, пока Ошо не получил уведомление о том, что монахам запрещается посещать его лекции.
Задушевные беседы в гостиной проходили каждое утро. После долгой разлуки с Ошо я впервые с тех пор, как приехала в Пуну семь лет назад, чувствовала, что каждый момент рядом с ним был бесценным даром. Я буквально купалась в море любви, радости и воодушевления от того, что прохожу свой духовный путь вместе с Мастером.
Я начала понимать, что искать истину, то самое место внутри себя, которое не замутнено никакими личностями, – это великое приключение. Без сомнения человек может пребывать в состоянии полной расслабленности без каких-либо желаний и потребностей. И это ощущение дает такую невероятную наполненность, что ничто внешнее не может вас ни поколебать, ни расстроить. Я знала это наверняка, потому что время от времени погружалась в это состояние. И я видела, что Ошо живет в нем постоянно.
Ошо начал совершать прогулки по территории отеля. Он ходил вокруг теннисных кортов и бассейна, гулял по лужайкам и садам. Хотя большую часть дороги он не видел из-за разных посетителей и учеников, приезжавших его поприветствовать. Некоторые из них просто улыбались и махали рукой, другие припадали к его стопам, и это создавало проблемы. Наблюдать за тем, как Ошо шествует через холл отеля и выходит в сад, было чрезвычайно приятно. Это было очень красиво. Даже в толпе вокруг него всегда было пространство. Я видела, как туристы, увидев Ошо, провожали его изумленным взглядом. Некоторые, и среди них были даже европейцы, складывали руки в намасте. Хотя не думаю, что они понимали смысл этого жеста, поскольку, когда Ошо проходил мимо них, они выглядели чрезвычайно озадаченными. Не имея опыта общения с Ошо и ничего не ожидая, они ощущали исходящее от него благословение всем и вся, и внутри них загорался огонь. Нескольким американским и итальянским туристам, за которыми я наблюдала, удалось по-настоящему увидеть Ошо, однако что было с этими туристами потом – неизвестно.
К Ошо приехали несколько его западных учеников. Среди них был Нискрия. Он привез с собой видеокамеру. Однажды он просто появился на пороге со своим аппаратом в руках. Тогда его еще никто не знал. Однако у него были хорошие рекомендации – его дважды изгоняли из Раджнишпурама, а Шила забрала его малу. Без него мы бы не увидели ни одного из прекрасных непальских дискурсов Ошо. Нискрия – эксцентричный немецкий оператор. Когда он впервые к нам приехал, то увлеченно экспериментировал с 3D форматом. Однажды он позвал нас в свой номер и показал нам трехмерные съемки, сделанные через зеркало, закрепленное специальным образом между двумя телевизорами. Он был так воодушевлен своими достижениями, что ни у кого из нас не хватило духу сказать ему, что мы, на самом деле, не увидели ничего особенного. Но Ошо потом все же проболтался. На одном из дискурсов он смачно пошутил на его счет.
То, что Ошо говорил во время дискурсов, было непредсказуемо и, конечно же, неуправляемо. По приезде в Непал Хасья сказала Ошо, что Непал по закону индуистская страна, так что, «пожалуйста… не говори ничего против индуизма». После чего на вечернем дискурсе в присутствии высокопоставленных особ и представителей прессы он заявил, что его друзья попросили не высказываться против индуизма, но что он может поделать? Именно здесь и нужно говорить об индуизме и показывать все его недостатки. Не высказываться же ему против христианства! Нет, он припасет свои аргументы против христианства до визита в Италию. В то время в Непал собиралась приехать целая команда итальянских киношников, а Серджано уже был с нами.
Мы, кстати, подали документы на открытие Ошо итальянской визы и вот-вот должны были получить все необходимые бумаги. Так что нам было невыгодно заявлять во всеуслышание, что Ошо собирается ехать в Италию, пока мы не получим документы. Мы держали это в тайне. В тот вечер Серджано фотографировал Ошо. Он стоял рядом с ним, лицом к аудитории, и мне стало ужасно смешно, когда я увидела, как у Серджано вылезли глаза на лоб. Он одними губами произнес «итальянская виза» и сделал движение, как будто он рвет документы и бросает их через плечо.
Мы провели в Непале уже три месяца, и нам самим пора было продлевать визы. Мы так и не нашли подходящего дворца для Ошо или хотя бы небольшого дома, поэтому вынуждены были жить в отеле. Особых перспектив у нас не было, хотя местные жители и служащие отеля относились к Ошо с любовью и уважением. Мужчины, вместе с которыми я работала в прачечной, всегда просили билеты на вечерние дискурсы. Приходили к нам и уборщики, и официанты. Однажды в комнату Мукти зашел официант, он принес заказанный чай. Увидев у Мукти в руках плеер, он поинтересовался: «Вы слушаете дискурс Ошо?» Мукти дала ему наушники. Он сел и прослушал весь дискурс до конца.
Мне очень нравились эти люди. Однажды я зашла в лавку, чтобы сделать кое-какие покупки. Тут же ко мне подошли продавцы и сказали: «Ваш гуру – нехорошо». (Как-то во время дискурса Ошо сказал: «Будда отрекся от богатства – ну и что? А я отрекся от бедности».) Несмотря на то, что они критиковали Ошо, в этом не чувствовалось какого-то злого умысла. По крайней мере, они интересовались тем, что он говорил.
