Олег Гор - Просветленные не ходят на работу
– И если ты считаешь себя единственным хозяином твоего тела, то ты заблуждаешься. Уже сейчас в нем живут разного вида черви и прочие создания, слишком маленькие, чтобы их можно было разглядеть, а когда ты умрешь, они целиком захватят труп…
– Хватит, – выдавил я, пытаясь зажмуриться и не находя в себе сил для этого.
– Ты ведь умираешь прямо сейчас, – доверительно сообщил брат Пон, не обращая внимания на мое бурчание. – Начал двигаться к гибели с того момента, как родился. Ничто не в состоянии остановить этот процесс, как ничто не может затормозить скользящее по небу солнце…
Тут я не выдержал, отвернулся и начал блевать прямо в воду.
Меня по-прежнему поташнивало, озноб пробегал по спине, а перед глазами стоял мертвый теленок. Мы сидели под навесом, и брат Пон разглядывал меня с интересом, задумчиво потирая подбородок.
– Очень полезная штука – созерцание трупа, – сказал он, наконец. – Намного лучше было бы показать тебе свежее человеческое тело, но где его возьмешь в нашем захолустье? Если же разорить ближайшее кладбище, то полиция наведается к нам еще раз и уедет не с пустыми руками.
И монах захихикал, глядя, как я сражаюсь с рвотными позывами.
– Помнишь, я говорил тебе об описаниях? – спросил он, дождавшись, пока я утру со лба холодный пот.
– Да, помню.
– Причина того, что ты так реагируешь на труп, заключена в одном из описаний, спрятанных внутри твоей головы. Оно гласит: «Мертвый – это ужасно и омерзительно», хотя на самом деле это всего лишь кусок плоти, куда менее опасный, чем любое живое создание. Ну да, не очень приятный для наших органов чувств, но так и что с того? Попробуй взглянуть на него, отставив в сторону описание…
И брат Пон взял меня за локоть.
Я вновь оказался на берегу, смотрел на теленка в мутной воде Меконга, прекрасно осознавал, что это, но при этом не испытывал ни страха, ни отвращения, лишь нежелание до него дотронуться.
Я моргнул, и видение исчезло.
– Понимаешь? – спросил монах. – И все эти описания, вложенные в нас нами же самими с подачи родителей, воспитателей, учителей, просто старших, являются препятствиями на пути к свободе. Они искажают наше восприятие, заставляют нас видеть вещи определенным, жестко установленным образом, а иногда не видеть их вовсе. Например, кумбхандов не существует – говорило тебе твое описание, и ты в это верил до сегодняшнего дня и не замечал, даже когда сталкивался с ними нос к носу.
– А я сталкивался?
– Наверняка. Как и с другими необычными существами, что живут рядом с нами. Только их не видел, поскольку их нет.
Я вспомнил лопоухого мальчишку, приятеля детства, говорившего, что в заросшем овраге, отделявшем наш микрорайон от соседнего, живет водяной: мы над ним смеялись, а может быть, и зря, может, он в самом деле замечал нечто, недоступное другим?
– То, чем мы тут с тобой занимаемся, расшатало твою систему описаний, – продолжил брат Пон. – В ней появились трещины, прорехи, местами она рассыпалась. Уничтожить ее полностью ты сможешь только сам… Как?.. Ты знаешь ответ.
– Нужно выучиться замечать эти описания? – предположил я.
– Именно. Только осознание способно лишить их силы, а потом и уничтожить, – сказав это, монах замер, прикрыв глаза, то ли борясь с приступом боли, то ли погрузившись в размышления.
Поскольку он меня не отпустил, я сидел, размышляя о тех описаниях, что управляют моей жизнью. Всплывала какая-то ерунда – не мешай кипяченую воду с некипяченой; от мальчишек с Заречки нужно держаться подальше, ведь они воняют; всего можно добиться своими руками; мертвые заразны… кто-то из родственников это сказал, когда я был на похоронах бабушки.
Надо же, я тогда намертво забыл этот эпизод, а сейчас вспомнил.
Неужели именно он в конечном итоге вызвал то отвращение, что скрутило меня при виде теленка?
– Да, удивительно, до какой степени ты до сих пор отождествляешь себя с телом, – брат Пон вновь открыл глаза и смотрел на меня. – Хотя это для тебя нехарактерно. Существует на самом деле пять типов людей в зависимости от того, кем они в большей степени себя видят… Первый – это полагающие себя мускулами, костями и жилами. Второй – кто считает себя чувствами и эмоциями, третий – о тождествляющие себя с потоком мыслей, четвертый – растворяющие себя в потоке событий, и пятый, который встречается очень редко, – те, кто завязан на осознание.
– И к какому принадлежу я?
– А ты как считаешь?
Я задумался.
Тело меня всегда интересовало постольку поскольку, хотя я знал людей, на нем помешанных: качков, «стилистов» по жизни. Эмоциональных персон, особенно среди женщин, тоже встречал немало – «ах, я вся в чувствах, в волнениях», но сам к ним не принадлежал.
Рассудок – я то, что я думаю? Интеллектуалы…
События – я то, что со мной происходит?
Или осознание – я то, что я осознаю?
– Разум, – предположил я.
Брат Пон кивнул:
– Да, так и есть. У каждого типа людей свои сильные стороны и особые слабости. Каждому приходится одолевать свои препятствия на дороге мудрости, хотя есть и общие. Смотри, с этого момента ты сконцентрируешься на своих эмоциях, будешь сосредотачиваться на них, не отстраняться, чему ты неплохо выучился, а проживать с максимальной полнотой.
– Зачем?
– Это ты узнаешь несколько позже. Так тебе предстоит жить несколько дней. Естественно, про «это не я, это не мое» на этот срок придется забыть. Все понятно? – дождавшись моего кивка, монах закончил: – Тогда приступай. И шагай, помоги братьям. Нужно вырубить кустарник за храмом…
И весь этот день, орудуя топором или работая над одним из деревянных бодхисаттв, жуя рис или отмывая посуду, я старался обращать внимание на собственные эмоции. Обычно я их просто не замечал, если они не становились излишне назойливыми, а тут ловил малейшие признаки раздражения, печали, радости, эстетического удовольствия или отвращения.
Позволял им преувеличенно раздуваться, как парусу под ветром.
Это оказалось утомительным, но в то же время и интересным – я словно плыл в потоке, температура которого постоянно менялась, и разные течения волокли меня в противоположных направлениях. Со дна души вздымались глубинные порывы, напоминавшие прорвавшиеся ключи, а по поверхности ходили волны сиюминутных эмоций.
Последние крупицы алого порошка ссыпались с моей ладони.
Я вздохнул, отряхнул руки и только затем позволил себе оглядеть колесо судьбы: чудовище цвета крови держало в зубах огромный круг, по его внешнему ободу бежали двенадцать символов цепи взаимозависимого происхождения, внутри маячили шесть миров и животные, обозначающие три главных аффекта.
Неужели все, я закончил?
Или прямо сейчас произойдет нечто и все труды пойдут насмарку?
Я вскинул голову – нет, небо оставалось чистым, без намека на дождь, обезьяны, судя по воплям, резвились где-то далеко, диких свиней, что порой бродили в окрестностях вата, слышно не было.
А значит, можно позвать брата Пона.
Тот оглядел мое творение с бесстрастным видом.
– Ну как? – спросил я, не скрывая нетерпения, ощущая почти щенячий восторг, желание подскочить и завопить от радости, как могут позволить себе только дети или сумасшедшие.
– Достойно, – сказал монах. – Колесо готово. Теперь его нужно повернуть.
– Что? – экстаз затух, на меня словно вылили ведро холодной воды.
– Это всего лишь рисунок, и ты должен вдохнуть в него энергию, – терпеливо объяснил брат Пон. – Заставить двигаться, ну, если хочешь, конечно, чтобы жизнь твоя радикально изменилась.
– И как?
– Садись и созерцай точно так же, как ты созерцал дерево, пусть бхавачакра войдет в твое сознание, заполнит его до пределов, отпечатается там глубже, чем в этой почве. Запомни ее до малейшего штриха, оттенка цвета, бугорка на поверхности, расширения линии.
По собственному опыту я знал, что на подобное уйдет не меньше недели.
Но поскольку деваться было некуда, я покорно уселся и принялся разглядывать диаграмму. Монах некоторое время постоял у меня за спиной, а потом удалился, нарочито хрустя ветками.
Я водил глазами по фрагментам рисунка, отмечал детали – один глаз у змеи больше другого, горшок в руках горшечника кривой и покрыт трещинами, на крыше одного из божественных дворцов виднеются дыры…
Да что я за неумеха такой? Как мог допустить столько ошибок?!
Разочарование в себе накрыло меня, точно плотное, душное одеяло, солнечный свет померк. Я из последних сил уцепился за осознание того, что это всего лишь эмоция, что она сейчас пройдет.
Но едва я справился с ней, как отчаяние тараном ударило в солнечное сплетение: ничего у меня не выйдет, как можно чего-то добиться, сидя в лесу со свихнувшимися монахами?
Потом волна отхлынула, и я обнаружил себя задыхающимся, трясущимся от схлынувших эмоций.
