Бодхи - Происхождение видов
Пробравшись на свое любимое место, Лу развалилась на травке, разбросав в стороны руки и вытянув ножки. Стащила с лап кроссовки, белые носочки, и поднесла их к носу. Пахнут ее ножками… и уже немного пахнут травой и землей… в общем очень даже приятный запах. Засунув носочки в кроссовки, она подтянула к себе поближе правую ножку и внимательно посмотрела на ступню, погладила ее ладошкой, еще раз, еще. Какое приятное ощущение… и так интересно, когда словно раздваиваешься. Сначала Лу сосредоточилась на ощущениях, рождающихся в ножке – ее гладит теплая, нежная ладонь, к пальчикам прикасаются пальчики, легко скользят вверх, вниз, то с нежной силой сжимают пяточку, то пробегают, едва касаясь… а потом наоборот, на ощущениях в руке – такая нежная, чуть прохладная кожа, совсем нежная под пальчиками и немного потверже на пяточке, такой изящный изгиб ступни, в который ложится ладонь… потом снова вернулась к ощущениям в ножке, потом снова – в руке, интересно… неожиданно два всплеска острого удовольствия прокатились и по руке до самого плеча, и по ноге, обе волны встретились где-то в животе и распались на мелкие искры, оставив ощущение легкого приятного тепла во всем теле. Надо же… еще одно открытие… никогда бы не подумала.
Лу нравилось исследовать свое тело. Раньше она вообще даже не думала о том, что у нее есть тело – это казалось таким естественным, что тут думать? Но где-то два месяца назад, когда Пурна мылась с ней в ванной, Лу посмотрела на свой живот, ножки, и вдруг испытала острое чувство красоты, наслаждения красотой. С того момента она часто рассматривала себя, трогала, гладила, щупала, и когда ложилась спать, прикасалась к себе в разных местах, и когда просыпалась и валялась в постели - тоже, и тело понемногу стало отзываться как-то по-новому, не так, как раньше, это так необычно… трогаешь ведь «саму себя», а с другой стороны чувствуешь что-то новое, незнакомое, живое. Вслушиваешься и плаваешь в необычных ощущениях... и намного приятнее стало тискаться с подружками и друзьями.
Лу подтащила к носу свою ножку и понюхала. Тоже пахнет, хотя не так, как носочки. И тоже вкусно. Интересно – пяточка пахнет совсем иначе, чем «ладошка», и у пальчиков свой, отличающийся запах… интересно – а вкус? Лизнула, стало щекотно, и она со смехом вырвалась сама из своих рук, рассмеялась и вновь развалилась на траве.
Наверное, можно хоть целый день вот так валяться на траве, смотреть на небо сквозь паутинку травинок… мысли… да, в конце концов приходят мысли… это так странно, и они такие разные… например те, что были в прошлый уик-энд. Всю неделю каждый раз, когда Лу вспоминала об этом, глубокая дрожь проходила сквозь тело, оставляя приторный осадок, словно все тело охвачено вяжуще-сладким вкусом черноплодной рябины. Немножко страшно, но так сильно влечет… и непонятно – что страшного, и к чему влечет – тоже неясно, но те слова Лу запомнила очень хорошо, даже удивительно – таблица умножения далась ей лишь после недели повторений, а такие непонятные слова… как получилось так, что услышав лишь раз, она помнит их так, будто знала всегда? Как бы еще понять – о чем эти слова ей говорят? Откуда они взялись в ее памяти? Может быть, она слышала их в монастыре, куда часто забегала за Пурной? В них есть неслышный ритм, беззвучная мелодия… Лу снова отдалась воспоминаниям… тогда, наигравшись на заднем дворе, она не пошла со всеми на полдник, а легла на нагретое солнцем крыльцо. Сквозь нависающие ветви рябины проступало небо пронзительной красоты, и еще эти ветки ярко блестели в лучах солнца, а грозди рубиновых ягод… да, это произошло именно в тот момент, когда Лу уткнулась взглядом в рубиновые ягоды на фоне пронзительно синего неба, замерла, и вдруг стало так хорошо, так невыносимо хорошо, так просто не бывает… и вдруг зазвучали эти слова, она может повторить их слово в слово хоть прямо сейчас: «и снял он всю тьму повсюду так, как сдирают кожу, дабы простерлась наша земля под Его озаряющим Солнцем. Огни иные - это лишь ветви твоего ствола, о Огонь. О Агни, вселенское божество, ты - центр всех миров и их обитателей; ты властвуешь над всеми рожденными людьми и поддерживаешь их, как столп. Ты - голова небес и пуп Земли. Ты - сила, которая движется и работает в двух мирах. Твое великолепие, о Огонь, оно - на небесах и земле, и в растениях, и в водах, и им ты распростер безбрежный мир меж небом и землей; оно - живой океан света, который видит божественным виденьем. Агни вошел в землю и в небеса, как если бы они были едины. О Пламя - неисчислимы сокровища твои!»
Лу замерла, пронзенная необычным наслаждением в сердце. Сначала оно было мягким, как подушечки лап у Чаппи, и словно тыкалось влажным игривым носом. Это было ново и удивительно. Внезапно наслаждение усилилось до невыносимости, Лу замерла, словно все ее тело сковала невидимая сила, губки приоткрылись, она тяжело дышала и не могла пошевелиться. «Такого не бывает», «этого не может быть» - мысли вспорхнули и быстро затихли, наступила тишина, насыщенная торжеством и блаженством. Во всех четырех лапках появился жар, в груди и в левом плече тоже жар, но ещё интенсивнее, чем в лапках, усилилось давление на грудь, появились ощущения, словно что-то отчаянно рвётся наружу из центра груди. Когда, спустя несколько минут, Лу высвободилась из объятий блаженства, только секунду или две длилась пауза, после чего она не устояла и снова произнесла всю фразу целиком. На этот раз каждое слово отзывалось интенсивным всплеском блаженства, грудь разрывалась ещё сильнее, яростнее, потекли слёзы, преданность, нежность, благодарность. Лу попыталась встать, захотелось босыми лапками приникнуть к земле, но она не смогла этого сделать – как только она опиралась на коленку и чувствовала, как приминается травянистый подшерсток, как влажная земля приникает к ее коже, сразу же и преданность, и наслаждение становились разрывающими, ей в тот же момент не надо было больше ничего. В этих переживаниях было всё. Нельзя было вообразить, что может хотеться хоть чего-то еще.
Появилось покалывание в мордочке - так носятся игривые цыплята. На лапках возникло ощущение свежести, лапки словно ожили, и по всей их поверхности заструилась нежность. Тело словно само собой вытянулось, расправилось, появилась вибрация во всем тельце, на кончиках пальцев - мягкая вязкая смесь, мысли «так ощущается нежность». Пальчики Лу окунулись в нежность, как в мягкую воду ручья. Нежность растопила, игриво разбросала ее мысли и чувства, внутри и снаружи – всё вокруг начало словно струиться, пахнуть, оттаивать после длительной спячки. Захотелось почесать подмышки, и ощущения жара разбежались в разные стороны, как игривые щены, но тут же снова собрались в кучу, на тоже место, только уже с новыми щенами.
В груди возникло покалывание, сначала как мерцание, но тут же оно усилилось, превратилось в интенсивное, упорное проламывание - словно что-то очень большое пытается вырваться через маленькую дырочку. Оно пока не может прорваться – слишком большое, мощное, яркое, чтобы пробраться через маленькую дырочку. Спина теперь горит почти вся – особенно левая сторона, жар заползает на левое плечо. Неужели это возможно – вот ТАК испытывать нежность? Вдруг - снова мысль-голос, тот же самый – «ты можешь испытывать это всегда». Я могу испытывать это всегда? Я могу испытывать это всегда! Словно прорвалась пелена, это так ясно – я могу испытывать это всегда! «Ты будешь бороться». Я буду бороться. «Ты отдашь все силы». Я отдам все силы. «Это стоит того». Это стоит того! Кто с кем сейчас говорит? Это мысли или не мысли? Это не мысли – это… это еда, ее хочется черпать ложками, жевать, проглотить, влить в себя до донышка, схрумкать с хрустом и чавканьем, пропитаться насквозь, чтобы сочиться ею, чтобы стать ею. «Твое тело станет телом Будды». Мое тело станет телом Будды! «Твой ум станет умом Будды». Мой ум станет умом Будды! «Твоя страсть станет страстью Будды». Кто такой Будда??
Внезапно Лу отдала себе отчет в том, что слышит шорох – где-то там, правее, среди тех берез в нескольких метрах от нее. Вот снова! Медленно перевела глаза и застыла. Блаженство сменилось изумлением и восторгом. Чувство красоты сцементировало тело точно так же, как минутой раньше – преданность и блаженство: в двух шагах от нее стоял и в упор пялился взъерошенный, готовый к прыжку тигр.
Глава 12.
Голос комментатора не всегда сохранял должное спокойствие – в некоторых местах он явно волновался, а порой и вовсе сбивался и был вынужден сделать паузу. Но это лишь усиливало впечатление от услышанного и увиденного. Тора никогда раньше так подробно не изучала историю Большой Детской Войны, и когда сейчас она вникала в детали, смотрела архивные видеоматериалы, то все чаще приливы решимости и преданности сменялись откатами сдавливающих и агрессивных негативных эмоций, так что Тора вынуждена была делать паузы и проводить эмоциональную полировку волна за волной. Тем не менее, ее усилия не были безупречны, и через каждый час-два она выключала инфокристалл, и переключалась на работу над своими разработками, или осваивала навыки экспресс-погружений. Менгес особенно настаивал на этом, так как задача, которую он перед ней собирался поставить, требовала особой гибкости и скорости реакции. Тисса была ее основным тренером, но пока что дела шли не слишком успешно, и хотя Менгес и уверял ее, что в реальной ситуации она под влиянием эмоциональной вовлеченности наверняка вспомнит все навыки, Тора не была так уж в этом уверена. Экспресс-погружения требовали от дайвера способности почти мгновенно менять уверенность, причем отчетливость уверенности должна быть не меньше пяти по десятибалльной шкале. Это совсем непросто. Взять в руку камень и тренироваться испытывать уверенность, что камня в руке нет – до такой степени, чтобы пропадали ощущения камня. Это было сложнее всего. Циклическая уверенность в том, что не касалось непосредственых ощущений, давалась ей легче, поэтому Тисса так выстроила обучение, что от легкого они переходили к сложному.
