Конкордия Антарова - Две жизни
Пасторша смотрела в ласковое лицо незнакомца, и ей показалось, что на н„м мелькнула улыбка.
– Если бы вы, друг, дали тысячу обещаний Бонде, это не помогло бы сейчас ничему. Ваш Бонда, как и Браццано, были бы бессильны властвовать над Дженни, если бы в самой себе она не носила адских мук зависти и злобы, которые жгут е„. Вс„, чем вы можете помочь Дженни, это ваш труд над собою. Каждая вспышка раздражения, которую вы победите в себе, – ваша помощь дочери. Вы хотите защитить е„. Как можете вы быть ей полезной, если не владеете ни одной своей мыслью так, чтобы она шла четко, ясно, цельно, до конца охватывая предмет, о котором вы думаете?
Вы вообразили себе, что дочь будет спасена, если вы будете подле не„. Но чем, живя с нею рядом, вы е„ охраните? Сотней перемен в вашем настроении за день? Сотней поцелуев и объятий? Ещ„ сотней неразумных, необдуманных слов и предложений? Вам вс„ хочется получить совет, который был бы очень умен и выполнив который вы начали бы новую жизнь. Но все новые дела, духовно более совершенные, делаются не по чьим-то советам, а от той новой энергии, что исходит от человека. Если вы не можете даже удержаться от сл„з, то что же вы можете полезного делать для других? Ведь для этого нужны чистая воля человека и такая его любовь, когда он должен забыть о себе и действовать, действовать, действовать, ясно видя перед собой только тех, для кого он хочет трудиться. Видеть же, как правильно действовать, могут только те глаза, что потеряли способность плакать. Каждый, кто плачет при ударах жизни, разрушает своею неустойчивостью атмосферу вокруг себя. Разрушить е„ легко, но воссоздать спокойствие очень трудно. Даже когда плачущий уже успокоился, – он долго ещ„ будет вычеркнут из списка сил, творящих день Вселенной. Ибо все, кто с ним встречается, попадают в разбухшее от его раздражения эфирное пространство. Если ты час назад раздражился или раздражил кого-то, что совершенно тождественно, ты никому не поможешь. Но это ещ„ полбеды. Раздраж„нный человек является носителем заразы, действующей не менее молниеносно, чем чума. Поймите меня. Поймите, что следует сначала воспитать себя, научиться выдержке, и тогда уже только приступать к обязанностям истинной матери. Вина ваша даже не в том, что вы были плохой воспитательницей. Ведь когда подоспел момент выказать на деле свою любовь к Дженни, вы ни часа не могли пробыть в равновесии, совершенно так же, как прожили в неустойчивости всю свою жизнь.
Мужайтесь сейчас. Пойдите к себе наверх и, вместо того чтобы плакать, прочтите эту небольшую повесть. В ней говорится о жизни двух сест„р и их дочерей. Многое станет вам ясно из этой простой истории и ко многому вы найд„те в себе силы, хотя сейчас вам кажется, что для вас вс„ безнад„жно и беспросветно.
Он помог пасторше встать, угостил е„ маленькой ароматной конфетой из своей коробочки-табакерки и вручил ей небольшую книгу. Еле двигавшаяся от слабости леди Катарина, даже удаляясь от незнакомца, чувствовала на себе его тв„рдый взгляд и ощущала его ласку. Конфета таяла у не„ во рту, шаги становились тв„рже, а когда она вошла в свою комнату, из которой час назад вышла совершенной развалиной, ей показалось, что она проделала большое и радостное путешествие, которое е„ вылечило. Обновленная, она села читать книгу, написанную поитальянски.
Тем временем внизу продолжал петь Ананда. Теперь он пел один. И чем дольше он пел, тем светлее и счастливее становились лица слушателей. Сл„зы на их лицах высохли, отовсюду на певца были устремлены восторженные глаза внимавших ему людей. Почти все уже стояли, кто-то придвинулся ближе к певцу. Только по бледным щекам Генри вс„ ещ„ катились сл„зы. Юноша вновь переживал свой разрыв с Анандой и не мог найти извинения за сво„ неразумное поведение. Его лицо выражало муку и тоску предстоящей разлуки с певцом, которого он обожал. Когда же Ананда запел по-русски и зазвучали дивные слова:
«Я только странник на земле.
Среди труда, борьбы и боли Избранник я счастливой доли:
Моей святыне – красоте, Пою я песнь любви и воли»,граф и графиня, Лиза и Джемс, а за ними все остальные, знавшие и не знавшие этот язык, тесно окружили певца.
Последняя нота замерла, воцарилась тишина, точно в храме, – все боялись нарушить благоговейное молчание.
– Благодарю, Ананда, – подходя к певцу и обнимая его, сказал лорд Бенедикт. – Ты вырвал нас из привычных ограничительных рамок своими песнями. Каждый из нас яснее увидел путь труда на благо людей. Кого ещ„ вчера не занимали подобные мысли, тот сегодня распахал в себе новое поле духа. Все мы благодаря тебе почувствовали, как много в жизни ещ„ недоделали, как много времени потеряли даром. И ни один не уйд„т отсюда, не дав себе слова впредь не терять ни мгновения в пустоте.
– О Флорентиец, когда ты говоришь «мы» и ставишь себя на одну ступень с нами, хочется не петь, но кричать и прыгать от счастья. Только по бесконечной своей доброте ты забываешь, что никто из нас не может принести на твой алтарь ничего, кроме благодарности, ничего, чем бы он мог вдохновить тебя. Ты же, бывший, как и мы, обычным человеком, и поднявшийся так высоко, ты остался таким же добрым и милосердным, каким был в те дал„кие времена, когда начинал свой путь Света.
Если все, кто сейчас стоит здесь, смогут унести сегодня крупицу радости,
– они будут обязаны ею тебе. Ты был той первой вестью новой жизни, нового понимания и нового Света на пути, которая увлекла меня своей красотой. Ты подал мне свою могучую великую руку и раскрыл передо мной Свет Вечности. Я возвращаю тебе стократ тво„ слово благодарности, Учитель.
Из всех присутствовавших только несколько человек поняли смысл слов Ариадны. По лицам остальных было ясно, что они считали этот обмен благодарностью неизбежным восточным этикетом. Графиня, благодаря певца, сказала ему:
– Вс„, что я поняла сегодня, так это то, что я вовсе не понимала, какую великую ценность представляет из себя человек и чего он может достичь, если всецело, до конца, отдает свою жизнь чему-то одному. Свою жизнь я прожила в постоянных компромиссах и теперь вижу, что именно поэтому ничего не достигла.
– А я, – сказал граф, – пережил за эти часы не одну, а несколько жизней. Мне казалось, что я странствую вслед за вашим голосом по всем землям и народам. И всюду вижу одну неудовлетвор„нность. И я вспоминал слова моего отца: «Однажды ты пожалеешь, что так бездеятельно прожил свою жизнь». Вот это «однажды» свершилось сегодня. Мало того, я исцелился от постоянных забот о величии своей персоны. Я понял, что приш„л на землю и уйду голым. Я обещаю, глядя в ваши глаза, начать трудиться для моего народа, как сумею.
– Мне не выразить так, как это сделал папа, всего, что мне открылось через вашу музыку, – сказала стоявшая рядом с отцом Лиза. – Но с этой минуты я знаю одно: можно по-всякому открыть человеку, что он жив„т не только на одной земле. Кто по„т так, как вы, тот вед„т людей так же мощно, как Будда или другой святой. Не знаю, понятно ли я выражаюсь, слов мне не хватает. Но ваши песни сегодня для меня рубикон.
Каждый благодарил Ананду на свой лад и стремился объяснить, что стал богаче благодаря его песням. Один Генри шепнул:
– Все разбогатели, один я стал ещ„ более нищим. Я вс„ потерял сегодня, так как понял, что вернуться к вам пока не могу, а разлука с вами для меня хуже, чем нищета.
– Бедный мой мальчик, – ответил ему Ананда, отводя его в сторону, – ты вс„ так же настойчив в своих желаниях. При этом приходит в возбуждение весь твой организм, ты утрачиваешь равновесие и не видишь с ясностью, что тебя окружает. Давно ли ты сознавал, что тебя спас Флорентиец? Давно ли ты убедился, что только его духовная мощь была способна вытащить тебя из смятения и тоски, в которые ты сам погрузился. Разве все эти уроки ничему тебя не научили? Неужели расточаемая тебе любовь не вызвала в тебе ответной благодарности?
– О Ананда, вы слишком плохо обо мне думаете. Я не только ценю Флорентийца и преклоняюсь перед ним. Я знаю, что, быть может, только подле него одного я смогу найти силы, чтобы стать достойным вас.
Я благоговею перед мудростью Флорентийца, но мо„ счастье, единственное, чего я желал бы в жизни: быть подле вас. Время, прожитое в разлуке с вами, я употреблю, чтобы обрести самообладание. Знаю: у каждого свои препятствия, свои задачи воплощения. Я хорошо понимаю теперь, что мне ничего не откроется, пока мой характер не станет ровным, пока я сам не сброшу с себя угрюмость. Ах, если бы я мог стать таким же вес„лым смельчаком, как Левушка!
Их разговор прервал хозяин, предложивший всем пройти в столовую. Вечер закончился л„гким ужином, который пролетел для гостей как одна минута. Князь Сенжер и сэр Уоми поражали семейство Е. своими познаниями и рассказами о путешествиях. Граф и капитан, которым казалось, что они видели необычайно много, почувствовали, что ничего ещ„ толком не знают, когда сэр Уоми стал рассказывать об Индии, е„ таинственных, заветных уголках и разнообразных религиозных сектах. О пародах е„, никогда не покидавших мысли о свободе.
