Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
Осень. Ночь. Чавкательно-непролазная, обильная в замусоренности и потёмках набережная Упы (ул. Дрейера). Поговорив о многом — многое обсудив и многому улыбнувшись, — мы с Мишей подходим к дому, в пристройке которого проживало одиннадцать (крайне пугающих своей необычностью соседей) человек.
Осенний дом спал. Окна были тёмными и холодными. Торопливо — за обрывом, за голым кустарником — шумела река. Моросил дождик; мягкий дождик, почти тёплый.
— Зайдёшь?…Сегодня вечером мы работали с протоком лёгкой энергии, так что — все спят, крепко спят.
— Зайду. Посмотрю на них.
Мы миновали скрипучие коридоры и зашагнули в кухню. Я включил свет и увидел прямо-таки восторг Миши от зрелища великого множества тараканов, хлынувших по углам.
— Ну куда же вы??! — воскликнул он и протянул ладонь.
Два таракана, бежавших по тумбочке к стене, развернулись и на полном бегу ткнулись в его ладонь.
— Хорошие мои… Страдальцы…
(Черноярцев просто-таки обожал насекомых. Мог принимать любой из их образов, общаться на любом расстоянии и с любым видом. Я же к насекомым был нейтрален; из всех соседствующих с людьми форм существования ближе и роднее всего воспринимались мною деревья. С детства. С многих-многих прежнерождений. Ну а он… Он был протянут — одновременно и равнозначно — ко всем формам-проявлениям (без исключений!). Подобные умение и глубина всегда были мне желанны и вызывали безусловное восхищение.)
Миша присел на корточки и бережно спустил тараканов на пол. Те не спешили уходить, жались к Мишиным ботинкам.
— А твои ребятки их не обижают, вот оно как… Молодцы!
— Мои ребятки никого не обижают. Они хорошие…Голодные только всё время.
— Ага… — Миша стеснительно поскрёб макушку. — Я, кстати, тоже… Найдётся какая-нибудь корочка на вашей сиротской кухне?..
— Корочка… Хлеба-то у нас и вовсе нет, — ни в виде буханок, ни в виде корочек… Но есть зато немного чаю, свежие огурцы и чеснок. Будешь?
— Огурцы, с чесноком и чаем?.. Хм… Буду.
Пока грелся чайник, мы прошли в комнату. Все спокойно спали. Почему-то пахло вишнями…
Миша пробрался к окошку и оттуда внимательно оглядел лежащих. Поднял руки и под потолком возникла — размытой шёлковой нитью — серебряная спираль. Она поколыхалась, покачалась немного, приобретая чёткость, яркость, и — расплеснулась множеством лучиков, соединившись с висевшими у каждого на груди малыми медными спиральками. На макушках крепко держащихся за сон людей заплясало горячее бело-золотистое свечение.
— Спасибо, Миша… Только — зачем…? Привычка к донорским вливаниям — опасная привычка. Они должны сами добраться до источника…
— Так дети же ещё…
— Ничего себе, дети! Они — мои ровесники; кто — чуть помоложе, кто — чуть постарше.
— Они — твои опекаемые…Дорога только началась, а ты уже начинаешь выматываться. Не заметил?
— Заметил.
— Как там жемчуг из-под хвоста?.. Ещё не сыпется?
Я рассмеялся:
— Ехидная вы личность, Михаил Петрович, даром что со сколопендрами о философии беседуете! А пойдёмте-ка лучше чай пить, с огурцами. Ладушки? И тараканов пригласим.
Миша направился к двери.
— А! Этого я знаю!..Женя? Поэт?
— Да.
— Это тот который со мной знакомиться не пожелал? Правильно?..
(Как-то, спускаясь с Женей по Ленинскому проспекту, мы остановились у пешеходного перехода. Ему — домой, мне — в магазин. И тут я увидел на углу кукольного театра приветственно машущего шапочкой Черноярцева. Обрадовался — не виделись два месяца! — повернул к нему.
«Женечка, — спрашиваю, — хочешь, я тебя с интересным человеком познакомлю? Невероятно интересным!»
Женя, будучи в мрачном настроении, оскользнул Мишу хмурым взглядом и, буркнув: «Что я, бомжей никогда не видел?..» — махнул через переход.)
— Не судьба, видать.
— Ну, он у тебя в бомжах не задержится, — очень уж угловат… А — жаль! Настоящий поэт. Я видел его стихи: хорошие стихи!
— Хорошие… — Из кухни донеслось шальное гудение. — Пошли быстрей, там чайник выкипает!
…Первым делом Миша налёг на огурцы.
— Ладные огурцы, — чавкал он, — сладкие, душистые…
И вдруг перестал чавкать.
— А знаешь, маэстро, что меня несказуемо удивляет?
Я промолчал, старательно разжёвывая огурец.
— А удивляет меня, что в общем пространстве есть место для твоей общины, и вписался ты с ней аккурат между слоями, — тютелька в тютельку! Знал об этом?
— Нет. Ну, а чему тут удивляться? Чему? Удивляется он…
— Да всему! Шансов на реализацию твоего бредового замысла почти нет, а место в пространстве — есть!
— Глядишь — и шансы появятся…
— Ну откуда? Начал ты — замечательно, темп взял ещё замечательнее — на зависть просто! — но на этом всё замечательное и обрывается. Ты ведь уже заметил: они смотрят на тебя всё чаще не как на обучателя, а как на дарителя…Ты сумел прикрыться зеркальным куполом и большая часть ударов в тебя — не проходит. Так?
— Так.
— Но удары-то, те, что до тебя не добрались, куда-то да деваются?
— ?
— В них! Как в консервных банках. До поры…
— Миша…
— И самое главное, — оборвал он меня, — ты по-прежнему слабо чувствуешь О́ЭМНИ; и ориентируешься с трудом, и почти не способен восполнить ту энергию, которую плещешь из себя с щедростью Рога Изобилия…Что — Миша…?
— Миша, тебе чаю налить?
Да знал я всё это, знал! Но вариантов-то не было… Так что говорить? Если дорога под твоими ногами становится раскалённой, как сковородка, а свернуть-обойти — негде, то остаётся только одно: стиснуть зубы покрепче и — идти. Да.
…Ребят стало втягивать в провалы. Вот, к примеру, целую неделю идёт работа: успешная работа, обильная по результатам. Ступенька — закрепление, ступенька — закрепление. Всё чудесно! И вдруг, в конце этой недели — проснувшись поутру — обнаруживается, что вся недельная работа стёрта! Вся! Только какие-то обрывки и ошмётки плавают. И — сначала…И снова — провал… И они этого почти не осознают! Огромные пласты духовной лености, прижившиеся и не разогнанные (это, в свою очередь, позволяет провалам разгуливать-маневрировать как заблагорассудится; в одиночку за ними — как угонишься?).
Да что — провалы! Они — лишь немногое из того, что, лавинообразно нарастая, сыпалось со всех сторон. Нигде, как в ситуации общины, я не наблюдал столь яркого и почти что вовсе не камуфлированного проявления Закона Самосохранения Условно-Конкретной Реальности. О, Закон умело играл на клавиатуре комплексов и пороков, бесспросно квартирующих в каждом! Да, ребят уже не слишком смущало голодать, спать на полу под истёртым одеяльцем (они научились спать и на земле, и на камнях, и в сугробах), но как много было ещё такого, что смущало (явно и прямоударно), провоцировало, размалывало неокреплые духовные приобретения-образования!
…Ну и, разумеется, приблизился критический момент, когда духовное движение-развитие стало угрожать превращением
