Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания - Франклин Меррелл-Вольф
Чтобы в какой-то степени понять кульминационную фазу этого Постижения, следует особо отметить некоторые противоречия, связанные с его первым этапом. Я уже говорил, что имеются достаточно убедительные свидетельства реальности мистического познания; отмечается также его эмоциональная ценность. Таким образом, появляется желание достичь такого состояния. Я уже давно узнал достаточно, чтобы понять, насколько оно желательно, и отправился на его поиски. Есть также веские причины, по которым человек, достигший этого Постижения, должен как бы отвернуться от него – ибо такой исход желателен в социальном плане.
Всё. Казалось бы, больше нет ничего, что могло бы стать объектом желания. В отношении желания кульминационным эффектом настоящего Осознания стало понимание того, что в индивидуальном смысле желания сослужили свою службу и желать больше нечего. Я определенно ощутил в этом трансцендентном состоянии предел свершений (и в гораздо большей степени, чем ожидал). Так что же может быть больше?
Но теперь я вижу, что в этой завершенности имелся определенный изъян, который не давал ей быть вполне уравновешенным состоянием. Она состояла преимущественно из положительных полюсов всего лучшего в человеческом сознании. Таким образом, это было состояние предельной Радости, Мира, Покоя, Свободы и Знания; и все это так контрастирует с мирской сферой, как полнота – с пустотой[47]. Таким образом, имело место определенное напряжение (в смысле привлекательности), несовместимое с совершенством равновесия. Имелось отличие между порабощенностью воплощенного сознания и свободой. Мне было не все равно. Чтобы продолжать существовать в первом состоянии, я должен был противиться склонности к последнему. Иными словами, на ранней стадии Постижения имеется некая напряженность, для избавления от которой требуется нечто большее. Ясность внесла перспектива завершающего Постижения. Первая стадия сама по себе не обнаруживала никакой дальнейшей возможности мыслимого достижения, поэтому я придавал ей гораздо большее значение, чем она заслуживала.
До настоящего момента я описал три Постижения, каждое из которых было более полным, чем предшествовавшее ему. Каждое достигалось после какого-то периода сознательных усилий в соответствующем направлении. В каждом случае у меня была какая-то причина полагать, что это цель, к которой следует стремиться. В двух первых событиях я сознавал, что оставалось познать еще что-то – потому что ощущение неполноты устранялось лишь отчасти. В третьем случае ликвидация казалась полной. Потом я просто отошел от полного индивидуального наслаждения этим состоянием – на такой период времени, который мог понадобиться для осуществления более широкого замысла, выходящего за пределы индивидуальных интересов.
Кульминационное Постижение отличалось от всего, что было раньше. Оно пришло как неожиданный дар, без моих сознательных личных стараний достичь его. Таким образом, в этом случае мое личное отношение и позиция были в глубоком смысле пассивными.
В день, предшествовавший итоговому Постижению, я писал. Мой ум был исключительно ясным и острым. Интеллектуальная энергия имела чрезвычайную интенсивность. Я пребывал в состоянии заметного преобладания интеллектуальной части сознания. Эти особенности интересны по той причине, что характерны как раз для того состояния ума, которое обычно считается наименее благоприятным для «прорыва» к мистическим граням сознания. Как правило, мысль должна угаснуть или, по крайней мере, стать менее активной; ее нужно игнорировать в медитации[48]. Из письменных свидетельств мистического пробуждения почти всегда явствует, что Озарению предшествует, по крайней мере, краткий период затихания сознательной активности. Иногда это выглядит так, будто вся природа мгновенно застыла[49]. Что касается меня, то ранее перед каждым из критических моментов я сознавал своего рода затишье, хотя его и нельзя было назвать застывшей природой. Но в случае четвертого Постижения на передний план вышло интенсивное умственное напряжение и крайняя интеллектуальная активность. Здесь не было улавливания чего-то настолько тонкого, что его могло бы рассеять дыхание ментальной или эмоциональной активности. Скорее это стало столкновением с сокрушающей силой, для встречи которой потребовалась вся активная фаза ресурсов сознания.
Это Событие произошло после отхода ко сну. Я сознавал эффект углубления сознания, в котором стало преобладать одно эмоциональное качество. Это было состояние крайней удовлетворенности. Но тут приходится иметь дело со странной и почти сверхъестественной особенностью. На этом уровне сознания становится бесполезным язык, за терминами которого обычно подразумевается нечто иное. Слова и то, что они означают, как бы взаиморастворяются друг в друге. Абстрактные идеи перестают быть искусственными извлечениями из частного опыта – они обращаются в какую-то универсальную субстанциальность. Относительные теории знания на этом уровне просто не применимы. Так что «удовлетворенность» и состояние удовлетворенности отличаются субстанциальным и во многом невыразимым тождеством.
К тому же эта «удовлетворенность» наряду с субстанциальностью имеет универсальный характер. В ней одновременно присутствуют все возможные виды удовлетворения, но она также подобна «туманной» всепроникающей субстанции. Я понимаю, как странно должна звучать эта попытка формулирования, но, чтобы не отказаться от интерпретации, придется заставлять язык служить целям, совершенно не характерным для его нормального использования[50].
Состояние «удовлетворенности» представляет собой интеграцию всех прежних ценностей. Это кульминационное осуществление всех желаний, поэтому становится невозможным какое-либо давление со стороны желания. Можно желать лишь тогда, когда есть какое-то ощущение недостатка, неполноты, от которого надо избавиться, или какая-то ощутимая цель, которой нужно достичь. Когда же достигнуто все (в любом мыслимом или ощутимом смысле), то желание попросту исчезает[51]. Результатом становится глубокая уравновешенность сознания, состояние совершенной ненарушимой гармонии без влечения в ту или иную сторону. Следовательно, состояние в целом пассивно. Хотя это состояние, с одной стороны, является интеграцией прежних ценностей, оно также оказалось и подготовкой к еще более глубокому состоянию. Постепенно «удовлетворенность» как бы отошла на задний план и незаметно перешла в состояние «беспристрастности»[52]. В то время как удовлетворенность приносит всю полноту реальных эмоциональных и познавательных ценностей, беспристрастность – это, по сути, эмоционально-познавательное затишье. Это – крайний предел эмоционально-познавательного вида человеческого сознания. Есть иное бесстрастие, а точнее равнодушие, где такое сознание увязает в своего рода смерти. Его можно обнаружить в состояниях глубокой депрессии. Однако «Высокая Беспристрастность» – это высший, противоположный полюс, за который мотивация и чувства в обычном человеческом смысле выйти не могут. Но оно ни в коем случае не является состоянием обеднения жизни или сознания[53]. Напротив, это и жизнь, и сознание столь высокого порядка, который невозможно и представить. Понятия относительного сознания просто не могут его охватить. В каком-то смысле это предельное состояние, но в то же время оно (в ином смысле) исходно. О нем можно утверждать все что угодно, пока утверждение не является частным суждением, ибо в частном смысле о нем нельзя ничего сказать. Это
