Ведьмина деревня - Татьяна Волхова
— Странно, а я вот никого не видела, — спокойно ответила молодая мать. — Зато знаю, что ходила ты к бабке в соседнюю деревню, приворот на Тимура делала: не поэтому ли он пропал?
Алёна тоже говорила громко, зная, что старухи за заборами прислушиваются к происходящему на дороге.
— Никуда я не ходила! — крикнула Аня.
— А бабка сказала, что была ты у неё. И на Тимура она что-то сделала, да мне не сказала, — зло глядя на соперницу, возразила Алёна. — Если из-за тебя Тимур так не вернётся, я не знаю, что тебе сделаю. Ты меня без мужа оставила, ребёнка отца лишила и самому Тимуру жизнь испортила, если вообще не забрала.
Чем больше Алёна говорила, тем больше заводилась. Она давно запретила себе думать о том, как счастливо бы они жили с Тимуром, если он не ушёл в армию. Как носил бы он её на руках, узнав о беременности, как качал ребёнка…
Эти мысли поднимали в душе Алёны жуткую боль, и она с трудом загнала их в самую дальнюю часть своей души. Загнала и плотно закрыла дверь. Ведь чувствовать это было невозможно.
А сейчас, только что столкнувшись в доме с воспоминаниями о любимом муже и увидев ту, кого Алёна винила в помутнении, нашедшем на Тимура, когда он решил уйти в армию, она не сдержала натиск боли, что стучалась в потаённую дверь сердца. Поднятая волна воспоминаний снесла заграждение и вырвалась наружу.
Алёна с ненавистью смотрела на притихшую Аньку. Она винила эту девушку во всех несчастьях, что случились с её семьёй в последнее время.
— Ненавижу тебя! — громко, со злобой кричала молодая мать. — Ты разбила мою семью, из-за тебя я осталась одна! Ненавижу, чтоб ты сгинула!!
И почувствовала, что волна боли, захлёстывающая её изнутри, выливается наружу и окатывает Аньку, топит её, заставляет захлебнуться в слезах Алёны. И соседка на самом деле закашлялась и отступила.
Алёна прокричала ей что-то ещё, уже не разбирая своих слов, и успокоилась, только когда в коляске заплакала Танюша. Алёна вдруг поняла, что на неё смотрят несколько пар глаз.
— Да хватит уж её проклинать, — сказала одна из деревенских женщин, оказавшаяся рядом с девушками, — она уже своё получила, — говорившая кивнула на хромоту Аньки.
Алёна хотела что-то ответить, но вдруг испугалась той истерике, что случилась с ней. Никогда раньше она не позволяла себе такого. И схватив коляску, быстро пошла прочь.
На следующий день Алёна не находила себе места. Было у неё предчувствие, что недоброе что-то произойдёт. Ходила она из угла в угол, качая ребёнка, а мысли всё далеко были.
О Тимуре думала, скоро уже год, как не виделись, и весточки ни одной от мужа не было. И начальники его молчали — где парни служивые? Когда их из плена освободят? И осталось ли, кого освобождать… Ничего не отвечали ей.
От этой мысли на глаза Алёны навернулись слёзы. Запрещала она себе думать плохое, но время-то идёт, сердце ноет, дочка без отца растёт. И болью отзываются мысли о муже.
Когда они с Анькой собачились на дороге, тогда впервые за долгое время позволила себе Алёна выплеснуть боль. И так получилось, что вылила она её на виновницу, как она думала, всего произошедшего: Аньку-соседку.
И казалось Алёне, будто что-то плохое она вчера сделала. Хотя у них в деревне женщины и не так собачились, проклятьями друг другу сыпали. И ничего из этого не было.
Но нехорошо было у Алёны на сердце. Помнила она ту волну, что со дна души поднялась да на ненавистную соседку вылилась. Казалась Алёне эта волна осязаемой, тягучей, будто потрогать её можно.
— Глупость какая! — остановила сама себя девушка, разумом понимая, что потрогать обиду невозможно.
В ближайшие дни ничего с соперницей не произошло, и Алёна успокоилась.
А потом стали неприятности на Аньку сыпаться: местный магазин, в котором она работала, большую недостачу показал, а на неё повесили. А кого ещё обвинять, если не продавца? Две зарплаты у неё удержали, да ещё должна осталась.
Хорошо, что родители не бросили — кормят, поят, пока Аня долг отрабатывает. Но хозяин сказал:
— Как все деньги мне выплатишь — и вон отсюда, мне воровки не нужны! А раньше уйдёшь, не поздоровится.
Молчит Аня, губы поджала, работает пока. Знает за собой грешки — привешивала порой товар, разницу себе брала. Но так, чтобы минус у магазина не должен был оказаться.
А потом совсем неприятности одолели: то голову у неё мутит так, что цифры на кассе в глазах путаются, то руки немеют, и сил под вечер совсем нет. Фельдшер на это одно говорит:
— Замуж тебе надо и детей. Тогда не будет времени на голову внимания обращать: с утра до ночи крутиться будешь, как все крутятся, и хворь некогда разводить.
Послушала её Аня да домой пошла. Замуж её никто не брал, да и не думала она, что ещё больше забот прибавят ей сил. Но родители тоже одолевали.
— Сидишь на нашей шее, даже мужика себе найти не можешь, — говорила мать. — В кого ты такая? Я в твоём возрасте и за дитём смотрела, и в колхозе работала, и свою корову содержала. А ты в кого такая слабая! Придёшь с работы и лежишь весь вечер. А работа у тебя что, тяжёлая? Хлеб да макароны продать.
Аня в ответ огрызалась, но видела в словах матери правоту: сил у неё становилось всё меньше, а куда они уходили — не знала.
В один субботний день у них во дворе баня сгорела: вроде и старая была, и котёл давно прохудился, но чтобы загореться… Даже залить не успели — вспыхнула как спичка и потухла. А Аня как раз должна была идти мыться, но не успела, с кровати было не встать.
Испугалась тогда девушка, решила к бабке в соседнюю деревню сходить, что приворот ей на Тимура делала. Если она колдунья, то, может, и в этом разбирается.
А бабка, как Аню увидела, взашей из дома выгнала.
— Забудь ко мне дорогу! — говорит — да так шипит, будто укусит сейчас. — Навлекла ты на меня бед со своим Тимуром, не знаю, как выкрутиться.
— Вы же помочь обещали, говорили, что на них с Алёной рассорку поставите, а потом приворот Тимуру ко мне сделаете — и будет он по мне сохнуть.
— Так не знала я, что Алёна из этих, — бабка страшно сузила глаза, —
