Джонатан Литэм - Сады диссидентов
Пожалуй, он стал Джорджем Фоксом доктрины “Фроггера”.
Еще ему подошел “Кьюберт”: там действие происходило во вселенной, где не было ни пистолетов, ни бомб, ни каннибализма в духе “Пэкмена”. Маленькое искусственное существо, состоявшее непонятно из чего – не то из слизи, не то из соплей, – просто скакало и увиливало, вроде тех лягушек, и пыталось уцелеть в этом странном мире, похожем на парящую в открытом космосе пирамидальную лестницу. На самом деле Кьюберт напоминал Серджиусу Маленького принца – благородного сироту, который поливает одинокую розу на своей крохотной планете. Кьюберт не мог выскочить за пределы экрана – иначе ему грозила гибель, а потому он вызывал какую-то тайную жалость. Но и “Фроггер”, и “Кьюберт” наконец стали казаться ему слишком легкими и слишком мультяшными: обе игры предназначались для малышей, не желавших сталкиваться с суровостью мира даже в форме видеоигры. И лягушки, и Кьюберты были все те же Фердинанды, которых еще ни разу не кололи, ни разу даже не выводили на арену. Для мальчика-квакера пришла пора более серьезных испытаний.
Он принялся искать такую видеоигру, где была бы кнопка “стрелять”, но только такая, где можно было отказаться от стрельбы. Так Серджиус нашел “Тайм-пайлот”, или “Полет во времени”.
Игра была простая: твой маленький самолет летел в центре экрана, кружился в воздухе, поворачивался на триста шестьдесят градусов, а со всех сторон к нему подлетали тучи маленьких самолетов такой же конструкции – только вражеские. Они стреляли в тебя, и ты стрелял в них. Начинал ты с какого-нибудь биплана времен Первой мировой войны, с “Сопуит Кэмел” или другого союзнического героя, а потом постепенно твое воздушное пространство заполнялось “Красными баронами”, которые только и ждали, когда их подстрелят. Игра “Полет во времени”, разумеется, задумывалась как массированная бойня.
Перейдя на новый уровень, ты продвигался во времени вперед. На втором уровне скорость возрастала: там действовали уже истребители времен Второй мировой. На третьем уровне – современные реактивные самолеты. Дальше ты попадал в будущее из научной фантастики – более типичное для видеоигр измерение. Само же действие, хотя оно каждый раз ускорялось, оставалось прежним.
Но игра, в какую превратил “Полет во времени” Серджиус, была еще проще. Пожалуй, это отчасти приближалось к какому-нибудь буддийскому упражнению. Серджиус вообще не прикасался к красной кнопке для стрельбы из пушек: он все свое внимание сосредотачивал на джойстике – и собственно на полете. У него был биплан “Молчаливый”. Летая все дальше и дальше, делая виражи и подныривая, уклоняясь от столкновений и от постоянного красного огня противников, Серджиус понял, что гибель ему не грозит. Сонное действие этих бутафорских самолетов, даже когда они множились на глазах – а они и вправду множились, собираясь в неисчислимые эскадрильи, – было для него сущим пустяком: он благополучно уходил от любых атак. Счет оставался на нуле: разработчики игры не предусмотрели очков за то, что пилот просто оставался в живых, – в отличие от награды за убийства, – а потому он завязал во Времени, никуда не продвигался. (Позже Серджиусу пришла в голову мысль, что, пожалуй, Первая мировая как раз и являлась разумным временным порогом в видеоигре, которую он на собственное усмотрение превратил в пацифистскую игру: ведь, появись в небе нацистские самолеты, его сознательному непротивлению пришел бы естественный конец.) Враги не увеличивали скорости, они все так же медлительно вплывали на экран и стреляли, и постепенно, по мере того как Серджиус орудовал джойстиком, у него на хвосте собирались уже целые тучи несбитых самолетов, они поворачивались вслед за ним, но сбавляли скорость и как будто теряли всякую надежду.
Если даже его достижения во “Фроггере” привлекали внимание, то теперь вокруг Серджиуса собирались целые толпы. К автомату, за которым он играл, стекались и городские ребята, и товарищи по Пендл-Эйкр, которые помогали ему отгонять мальчишек, если те, разозлившись на его стратегию, выражали собственные – антипацифистские – протесты. Прежде всего, эта игра и звучала-то неправильно: ничего не пуляло и не взрывалось, ничего не менялось – только эскадрильи, гнавшиеся за самолетом Серджиуса, делались все гуще. Но хуже всего было то, что он пренебрегал красной кнопкой – ни за что не желал к ней прикасаться! И не раз чья-нибудь рука, не выдержав такого оскорбления, дотягивалась до этой кнопки, жала на нее – и портила всю игру. Наконец поблизости начал дежурить Тоби Розенгард, защитник Серджиуса в их длительных вылазках в Ист-Эксетер. У этого паренька с челкой виднелись под футболкой с “Дорз” хорошо развитые мускулы, а на подбородке красовался самый настоящий маленький шрам от ножа – воспоминание о небольшой стычке на детской площадке на Коламбус-авеню (именно это происшествие и предопределило его судьбу, то есть “ссылку” в Пендл-Эйкр). Одного его присутствия было достаточно, чтобы потушить любой пожар, прежде чем полетят искры.
– Черт, да у него все немецкие ВВС на хвосте! Вот бы сейчас повернуться и вдарить по ним – тогда бы ты сразу рекорд побил!
– Да, но тогда он попадет на следующий уровень. А так – он играет целый вечер на одном-единственном четвертаке.
– Хочешь сказать, он мухлюет?
– Найди себе другую игру, а его оставь в покое.
– А если я в эту хочу поиграть?
– Ладно, он через час закончит. Не потому, что проиграет: просто у нас комендантский час.
– Да ты шутишь!
– Найди другую игру или ступай, погуляй пока. Он закончит, когда закончит.
И все это время красная кнопка пылилась без дела. Пилот, летевший во Времени, кружился в непорочной тишине, словно Бык Фердинанд, двигавшийся по небесной арене и увлекавший за собой целую свору матадоров в виде хвоста кометы.
* * *И вот Серджиус снова стал активистом-оппозиционером. В 1979 году он был еще слишком мал, чтобы участвовать в марше против ядерного оружия, но вместе с Мерфи помогал старшеклассникам делать плакаты и лозунги, а потом они отвезли все это в трех фургонах к специальному автобусу в округе Колумбия и вернулись обратно в Пендл-Эйкр, чтобы упражняться в игре на гитаре и слушать репортажи о марше по радио. Год спустя, когда возобновили призыв в армию, снова было объявлено о марше, и опять Мерфи усомнился, стоит ли пускать туда Серджиуса. Серджиус изо всех сил упрашивал его, называл себя прирожденным демонстрантом, рассказывал ему о том, как ночевал на Народной пожарной станции, и о многом другом. Но все без толку. Хотя, пожалуй, все его настойчивые мольбы привели к некоему кумулятивному результату, а может быть, через пару лет Серджиус просто заметно подрос, и это сыграло решающую роль. И все-таки, пожалуй, главной причиной того, что Мерфи позволил Серджиусу пойти на демонстрацию, стало предложение Тоби Розенгарда сопровождать Серджиуса и, в случае чего, защищать его.
На марш собирались и другие старшеклассники – те, кто в силу выпавшего по каким-то причинам учебного года оказались ровесниками первокурсников колледжа, но именно Тоби поддержал просьбу Серджиуса и вызвался стать его “телохранителем”. Тоби, носивший исключительно черные концертные футболки, выделявшийся своим шрамом на подбородке и решительными жидкими усиками, как-то лениво мужал и не казался особым силачом; Тоби безусловно был (тут наметанный взгляд Мерфи никак не мог ошибаться) самым ярым любителем травки из всех школьников, кто ее курил; но в Тоби явно было и еще кое-что, помимо внушительно крепкого телосложения, из-за которого горстка “качков”, имевшихся в Пендл-Эйкр, вечно порывалась то погасить его окурок, то просила его выступить в роли тяжелого форварда, если им грозил полномасштабный прессинг. Тоби, который с одиннадцати лет каждые выходные ездил на поезде в Нью-Йорк, был прирожденным лидером, то есть умел довести до белого каления школьного воспитателя, особенно когда подстрекал сверстников прогулять уроки или, как случилось однажды, притащил в Ист-Хаус целую бочку пива. Поэтому в желании Тоби взять Серджиуса под свое крыло Мерфи увидел хороший знак – и для самого Тоби тоже. И когда настало то самое июньское утро и к сборному пункту приехало гораздо больше школьников из Пендл-Эйкр, чем когда-либо раньше, потому что прошел слух, будто на этот раз в Центральном парке затевается небывалый митинг против ядерного оружия и событие такого масштаба ни за что нельзя пропустить, – на сей раз Серджиус сел в автобус вместе с остальными.
Мерфи велел Серджиусу и Тоби вести себя осмотрительно и не лезть на рожон. Это требование легко было выполнить, оказавшись, будто внутри сэндвича, в огромной людской толпе, зажатой между газоном с втоптанной в него грязью – и небесами с далекой коркой из небоскребов. Большая лужайка была местом праздника, она находилась в радостном согласии с самой собой, только вот Тоби думал иначе – он бесстрашно искал хоть какой-нибудь диссидентской “линии фронта”. Он оторвал Серджиуса от остальной массы ребят из Пендл-Эйкр. Они вместе пробрались к краю парка, чтобы прощупать ту зону, где праведность лицом к лицу сталкивалась с враждебностью или равнодушием внешнего мира. У Коламбус-серкл они протиснулись в первые ряды, где орущая толпа под раздававшиеся в мегафон речевки: “Чего мы хотим?” – “МИРА!” – “Когда мы хотим его?” – “СЕЙЧАС!” – оказалась притиснута к полицейскому заслону. А заслон подкрепляла плотная стена из исполинских лошадей с безразличными глазами.
