Кристин Ханна - Соловей
Мужчины последовали за Вианной.
– Мама? – удивилась Софи.
Смех Даниэля. Долго ли она будет помнить этот звук? Не слишком. Теперь она знала это. Воспоминания – даже лучшие из них – имеют свойство стираться.
– Даниэль… – Пришлось откашляться и повторить попытку: – Даниэль? Не мог бы ты подойти?
– Что случилось, мам? – Софи забеспокоилась: – Ты плакала?
Вианна шагнула навстречу мальчику, прижимая к себе рюкзак.
– Даниэль…
– Хочешь, чтобы мы еще разок спели, да, мамочка? – Даниэль поправил сползшую набок корону.
Путаясь в полах своего «плаща», он приблизился.
Вианна опустилась на колени, взяла мальчика за руки.
– Не думаю, что ты поймешь. – Голос ее срывался. – В свое время я рассказала бы тебе обо всем. Попозже, когда ты стал бы старше. Мы даже сходили бы в твой старый дом. Но время вышло, Капитан Дан.
– Ты про что? – нахмурился мальчик.
– Ты же знаешь, как сильно мы тебя любим.
– Да, мама.
– Мы тебя очень любим, Даниэль, и всегда любили, с того самого момента, как ты появился в нашей жизни, но прежде у тебя была другая семья. У тебя были другая мама и другой папа, и они тоже любили тебя.
– У меня была другая мама? – изумился Даниэль.
– О нет… – выдохнула Софи за спиной Вианны.
– Ее звали Рашель де Шамплен, и она любила тебя всем сердцем. А твоего папу звали Марк, и он был очень храбрым. Я бы так хотела рассказать тебе о них, но времени нет. – Она смахнула слезы. – Потому что сестра твоей мамы тоже любит тебя и хочет, чтобы ты поехал к ней в Америку и жил с ее семьей, там много вкусной еды и много-много игрушек.
Глаза мальчика наполнились слезами.
– Но ты моя мама. Я не хочу никуда уезжать.
Она хотела сказать «и я не хочу, чтобы ты уезжал», но тогда он еще больше испугается.
– Я знаю, – спокойно произнесла Вианна. – Но тебе там понравится, Капитан Дан, а твоя новая семья в тебе уже души не чает. Может, они тебе даже щенка купят, как ты всегда мечтал.
Он все-таки расплакался, и она обняла его. Наверное, это самый отважный поступок в ее жизни – отпустить сына. Вианна поднялась, мужчины тут же возникли рядом.
– Привет, молодой человек. – Рабби радостно улыбнулся Даниэлю.
Даниэль всхлипнул.
Взяв малыша за руку, Вианна провела его через дом, во двор, мимо яблони с трепещущими на ветвях памятными ленточками, через сломанные ворота к голубому «пежо», припаркованному у обочины.
Лернер сел за руль, двигатель взревел, из выхлопной трубы вырвалось дымное облачко.
Рабби открыл заднюю дверь. Бросив на Вианну последний печальный взгляд, он скрылся внутри, оставив дверцу открытой.
Софи и Антуан, подошедшие следом, наклонились к Даниэлю, крепко обняли его.
– Мы всегда будем любить тебя, Даниэль, – сказала Софи. – Надеюсь, ты нас не забудешь.
За всю войну Вианне не приходилось совершать ничего более страшного, никогда ей не было так чудовищно больно. Она взяла Даниэля за руку и подвела к автомобилю, который увезет его навсегда. Малыш вскарабкался на заднее сиденье, поднял заплаканное лицо:
– Мамочка?
– Погодите минутку! – крикнула вдруг Софи и бросилась к дому. Через минуту она вернулась с Бебе и сунула плюшевого кролика Даниэлю.
Вианна наклонилась, заглянула в недоумевающие детские глаза:
– А теперь тебе пора, Даниэль. Доверься маме.
Нижняя губа у Даниэля задрожала, он притиснул игрушку к груди:
– Да, мама.
– Будь хорошим мальчиком.
Рабби захлопнул дверь.
Даниэль приник к стеклу, вжал ладони, лицо.
– Мама! Мама!
Они стояли и слушали его крик из удаляющейся машины.
– Счастливой тебе жизни, Ари де Шамплен, – прошептала Вианна.
Тридцать восемь
Изабель не шевелилась. На перекличке полагалось стоять по стойке смирно. Если она не совладает с головокружением и покачнется, ее высекут, а то и пристрелят.
Но нет, это не перекличка.
Она в Париже, в больнице.
Чего-то ждет. Кого-то.
Мишлин вышла поговорить с сотрудниками Красного Креста и журналистами, собравшимися в вестибюле. Изабель она велела ждать.
Дверь открылась.
– Изабель, – вздохнула Мишлин, – тебе нельзя вставать.
– Я умру, если пролежу еще минуту, – сказала Изабель. Или подумала.
Мишлин, как и Изабель, – тощая, кости таза выпирают сквозь мешковатое платье. Почти лысая – только клочки седых волос кое-где уцелели – и без бровей. Кожа на шее и на руках в язвах, сочащихся сукровицей.
– Пойдем, – сказала Мишлин.
Они двинулись сквозь толпу галдящих журналистов, людей, разыскивающих родных, изможденных узников. Поддерживая подругу, Мишлин провела ее в просторную и тихую комнату, где в креслах замерли люди-тени.
Изабель опустилась в свободное кресло и тоже замерла.
– Тебе пора домой, – сказала Мишлин.
Изабель подняла на нее красные, ничего не выражающие глаза.
– Хочешь, я поеду с тобой?
Изабель моргнула, пытаясь сосредоточиться. От головной боли темнело в глазах.
– Куда?
– В Карриво. Там твоя сестра. Она тебя ждет.
– Правда?
– Поезд через сорок минут. А мой – через час.
– Как мы сумели выбраться? – пробормотала Изабель.
– Нам повезло, – ответила Мишлин, и Изабель кивнула.
Мишлин помогла ей встать. Все так же, привалившись друг к дружке, они побрели к дверям, за которыми выстроилась целая вереница легковых автомобилей и грузовиков Красного Креста – машины развозили выживших узников концлагерей. Мишлин и Изабель стояли, тесно прижавшись друг к другу. Поза, к которой они привыкли – в строю на перекличках, в телячьих вагонах, в очереди за похлебкой.
К ним подошла жизнерадостная девушка в форме Красного Креста. Пошелестела списками и спросила:
– Россиньоль?
Изабель коснулась морщинистой щеки Мишлин.
– Я любила тебя, Мишлин Бабино, – прошептала она и поцеловала сухие старушечьи губы.
– Не говори в прошедшем времени.
– Но я и есть в прошедшем времени. Девушка, которой я была…
– Она никуда не делась, Изабель. Она была больна, с ней дурно обращались, но она не исчезла. У этой девушки было сердце льва.
– Вот теперь и ты говоришь в прошедшем времени.
Изабель не помнила ту девушку, что очертя голову бросилась в Сопротивление. Девушку, которая безрассудно привела английского пилота в дом своего отца, а потом по глупости еще одного приволокла в сарай сестры. Девушку, которая ходила пешком через Пиренеи, которая умудрилась влюбиться в толпе беженцев, спасающихся из оккупированного Парижа.
– А мы таки сделали это, – ухмыльнулась Мишлин.
В последние несколько недель Изабель часто слышала эти слова. Мы сделали это. После появления в лагере американцев они были на устах каждого узника. Изабель помнила, какое испытала облегчение – после всех побоев, холода, унижений, болезней, отчаянных маршей через сугробы. Она выжила.
Но что дальше? Она никогда не сможет стать прежней.
Помахав в последний раз Мишлин, она забралась в машину Красного Креста.
В поезде она старалась не замечать взглядов, старалась сидеть прямо, но тщетно. И наконец обмякла, привалилась к стенке, прижалась головой к стеклу.
Закрыла глаза и тотчас провалилась в сон, в лихорадочные видения – где громыхали товарные вагоны, набитые людьми, кричали дети, матери отчаянно пытались их утешить… Потом дверь вагона откатывалась в сторону, снаружи ждали солдаты с собаками…
Изабель вздрогнула, проснувшись. Не сразу сообразила, что она в безопасности. Потрогала лоб – температура опять поднялась.
Через два часа поезд прибыл в Карриво.
Я сделала это. Так почему же она ничего не чувствует?
Изабель с трудом выбралась на платформу. Ее скрутил яростный кашель. Согнувшись, она задыхалась, хрипела, давилась кровью. Когда же смогла дышать, то ощутила невыразимую пустоту. Пустая и старая.
В конце платформы стояла сестра. Беременная, уже на последних неделях, в выцветшем летнем платье. Соломенные волосы крупными волнами ложились на плечи. Она напряженно вглядывалась в пассажиров, взгляд ее скользнул по Изабель, не задержавшись.
Изабель подняла костлявую руку.
– Изабель!
Вианна бросилась к сестре, обняла.
– Не надо так близко. У меня изо рта воняет.
Вианна поцеловала сухие, шелушащиеся губы:
– С возвращением, сестренка. Добро пожаловать домой.
– Домой, – повторила Изабель. Странное какое слово. Мысли путались, в голове звенело.
Вианна нежно привлекла ее к себе. От сестры пахло лимоном, кожа у нее была гладкая. Сестра гладила ее по спине – как в детстве, и Изабель снова подумала: я сделала это.
И я дома.
– Ты вся горишь, – сказала Вианна, когда Изабель приняла ванну и лежала под теплым одеялом.
– Никак не могу избавиться от лихорадки.
Вианна привстала:
– Принесу тебе аспирину.
– Нет, не уходи. Пожалуйста. Приляг со мной.
