Орхан Памук - Снег
Он медленно спустился по проспекту Ататюрка, сильно замедляясь на покрытых льдом углах тротуаров, поражаясь невероятной красоте падавшего крупными хлопьями снега, от которого веяло каким-то уже привычным волшебством. В последующие годы он спросит у себя, почему все время хранит в себе красоту снега в Карсе, виды, которые он наблюдал, когда бродил вниз и вверх по заснеженным тротуарам (пока внизу трое детей толкали санки на горку, в темных витринах фотомастерской «Айдын» отражался зеленый свет единственного в городе светофора), словно печальные открытки, которые невозможно забыть.
В дверях бывшего швейного ателье, которое Сунай превратил в свой штаб, стояли двое солдат-караульных и один военный грузовик. Когда Ка несколько раз повторил укрывавшимся от снега на крыльце солдатам, что хочет увидеть Суная, его попросили отойти, словно бы отталкивая несчастного крестьянина, пришедшего из деревни подать прошение начальнику Генерального штаба. Он хотел увидеться с Сунаем, чтобы попросить его остановить распространение газеты.
Волнение и гнев, которые он испытал потом, стоит оценивать с точки зрения разочарования от неудачи, постигшей этот план. Ему хотелось бегом по снегу вернуться в отель, но он еще не дошел до первого угла, как оказался в кофейне «Бирлик», которая находилась слева. Сев за столик между печкой и зеркалом, он написал стихотворение под названием «Погибнуть от пули».
Ка разместит это стихотворение, главной темой которого, как он напишет, был страх, между осями памяти и воображения на шестиугольной снежинке, и впоследствии смиренно примет предсказанную в нем судьбу.
Написав стихотворение, Ка вышел из кофейни «Бирлик», и, когда вернулся в отель «Кар-палас», было двадцать минут девятого. Он бросился на постель и стал смотреть на большие снежинки, медленно падающие в свете уличных фонарей и розовой буквы «К», и попытался успокоиться, представляя себе, как они будут счастливы с Ипек в Германии. Через десять минут, ощутив нестерпимое желание как можно скорее увидеть ее, он спустился вниз и увидел, что Захиде ставит на середину стола, вокруг которого собралась вся семья вместе с каким-то гостем, кастрюлю с супом, и с радостью заметил, как блестят каштановые волосы Ипек. Когда он садился туда, куда ему указали, рядом с Ипек, он на какой-то момент с гордостью ощутил, что все присутствующие за столом знают об их любви, и тут заметил, что гость, сидевший напротив, – издатель газеты «Серхат шехир» Сердар-бей.
Сердар-бей так по-дружески ему улыбнулся и пожал руку, что Ка даже на мгновение засомневался в том, что он прочитал в газете, лежавшей у него в кармане. Ка протянул миску, чтобы ему налили суп, потом вложил под столом свою руку в руки Ипек, подвинулся к ней, ощутил ее запах и ее присутствие и на ухо прошептал ей, что, к сожалению, ничего не узнал о Ладживерте. Он тут же встретился взглядом с Кадифе, сидевшей рядом с Сердар-беем, и понял, что Ипек за это мгновение уже сообщила ей об этом. Кадифе была полна гнева и возмущения, но все же смогла выслушать жалобы Тургут-бея по поводу собрания, проведенного в отеле «Азия»: он сказал, что все это собрание было провокацией и что полиция, конечно же, в курсе.
– Но я вовсе не раскаиваюсь в том, что принял участие в этом историческом собрании, – сказал он. – Я рад, что собственными глазами увидел, насколько низок уровень молодого и пожилого человеческого материала, занимающегося политикой в Карсе. Я понял, что с этими глупыми разгильдяями и несчастными людьми никакую политику сделать не получится. На этом собрании, куда я пошел, чтобы выступить против военного переворота, я почувствовал, что на самом деле военные хорошо сделали, что не вверили этим бандитам будущее Карса. Я призываю всех вас, и прежде всего Кадифе, еще раз подумать, прежде чем заниматься политикой в этой стране. К тому же тридцать пять лет назад в Анкаре все знали, что эта крашеная пожилая певица, которая сейчас вращает колесо в «Колесе судьбы», была любовницей министра иностранных дел Фатина Рюштю Зорлу, которого потом казнили.
Прошло больше двадцати минут, как Ка сел за стол, и все это время за столом царила тишина, которую нарушал только включенный телевизор. Наконец Ка сказал, что против него была написана статья, и показал сидевшим за столом газету «Серхат шехир», вытащив ее из кармана.
– Я тоже собирался об этом сказать, но не мог решиться, потому что боялся, что вы поймете меня неверно и обидитесь, – сказал Сердар-бей.
– Сердар, Сердар, от кого и какой приказ ты опять получил? – спросил Тургут-бей. – Стыдно перед нашим гостем, не так ли? Дайте ему, пусть он прочитает чепуху, которую написал.
– Я хочу, чтобы вы знали, что я не верю ни слову из того, что написал, – сказал Сердар-бей, взяв газету, которую ему протягивал Ка. – Если вы подумаете, что я в это верю, вы меня обидите. И ты ему скажи, Тургут-бей, что это – не личное, что в Карсе журналист вынужден писать такие статьи по заказу.
– Сердар всегда получает приказ из канцелярии губернатора и всегда кого-нибудь поливает грязью, – сказал Тургут-бей. – Ну-ка, прочитай это.
– Но я ни во что не верю! – с гордостью сказал Сердар-бей. – И наши читатели не поверят. Поэтому бояться нечего.
Сердар-бей прочитал статью, делая в некоторых местах драматические и насмешливые акценты и смеясь.
– Как мы видим, бояться нечего! – сказал он после этого.
– Вы атеист? – спросил Тургут-бей Ка.
– Папа, речь не об этом, – сказала Ипек с гневом. – Если эту газету распространят, то завтра его убьют на улице.
– Сударыня, ничего не будет, – сказал Сердар-бей. – Всех исламистов Карса, всех реакционеров забрали военные. – Он повернулся к Ка. – По вашим глазам я понимаю, что вы не обижаетесь и знаете: я очень высоко ценю ваше искусство и вашу человечность. Не осуждайте меня по европейским правилам, которые нам совершенно не подходят! Дураков, которые в Карсе считают, что они в Европе, и Тургут-бей это хорошо знает, здесь убивают за три дня в каком-нибудь углу и забывают о них. Пресса Восточной Анатолии в очень затруднительном положении. Обычные граждане в Карсе нас не покупают и не читают. На мою газету подписаны только государственные организации. И конечно, мы будем сообщать те новости, о которых хотят знать наши подписчики. Везде в мире, и даже в Америке, газеты прежде всего сообщают новости, которые интересуют их читателей. Если читатель хочет от вас статью, лживую статью, то нигде в мире никто не будет писать правду, снижая уровень продаж. Если это повышает уровень продаж моей газеты, то зачем мне писать правду?! И к тому же нам полиция не разрешит писать правду. В Анкаре и Стамбуле у нас есть сто пятьдесят читателей родом из Карса. И мы много пишем о них, расхваливая их, преувеличивая успех и богатство, которых они там добились, чтобы они продлевали подписку. Да, после этой лжи они начинают в себя верить, но это другой разговор. – Он рассмеялся.
– Скажи вот что: кто заказал эту статью, – произнес Тургут-бей.
– Как известно, самое важное правило в европейской журналистике – тайна источника информации!
– Мои дочери полюбили этого гостя, – сказал Тургут-бей. – Если ты завтра распространишь эту газету, они тебя никогда не простят. А если нашего друга убьют остервеневшие сторонники шариата, ты что, не будешь чувствовать ответственности?
– Вы так боитесь? – улыбнулся Сердар-бей Ка. – Если вы так боитесь, то совсем не выходите завтра на улицу.
– Вместо того чтобы ему не показываться на улицах, пусть лучше газеты не покажутся, – сказал Тургут-бей. – Не распространяй газету.
– Это обидит подписчиков.
– Хорошо, – сказал Тургут-бей, у которого возникла новая мысль. – Отдай эту газету тому, кто ее заказал. А другие номера издай заново, убрав оттуда эту лживую и провокационную статью о нашем госте.
Ипек и Кадифе поддержали эту идею.
– То, что мою газету воспринимают с такой серьезностью, вселяет в меня гордость, – сказал Сердар-бей. – Но тогда вы должны сказать, кто покроет расходы на это новое издание.
– Мой отец как-нибудь пригласит вас и ваших сыновей на ужин в закусочную «Йешиль-юрт», – сказала Ипек.
– Если и вы придете, тогда годится, – сказал Сердар-бей. – После того как дороги откроются и мы избавимся от этих актеров! И Кадифе-ханым придет. Кадифе-ханым, вы можете сделать заявление в поддержку переворота в театре для статьи, которую я помещу на освободившееся место, нашим читателям это очень понравится.
– Не сделает, не сделает, – сказал Тургут-бей. – Ты что, совсем не знаешь мою дочь?
– Кадифе-ханым, вы можете сказать, что после военного переворота, устроенного актерами, в Карсе снизилось количество самоубийств? Это также очень понравится нашим читателям. К тому же вы были против самоубийств мусульманок.
– Теперь я не против самоубийств! – отрезала Кадифе.
– Но разве это не ставит вас в положение атеистки? – сказал Сердар-бей и попытался было продолжить развивать новую тему разговора, но был достаточно умен, чтобы понять, что сидевшие за столом смотрят на него неодобрительно.
