Александра Коутс - Клуб юных вдов
Сразу после того, как мы сообщили о своей помолвке, и до того, как ребята уехали в турне, Митч объявил, что отдает нам этот участок земли. Время было выбрано не случайно. Митч никогда и не думал отговаривать Ноя от участия в группе – напротив, он страшно гордился, когда слышал, как сын исполняет собственные песни, разглядывал его фотографии в газетах, собирал рекламные листовки с его концертов, – однако ни для кого не было секретом, что он ужасно боится. Боится, что однажды Ной уедет и никогда не вернется. Боится, что музыка откроет перед сыном мир настолько огромный, что остров просто растворится в нем.
В идее построить дом всегда присутствовало нечто, лишавшее меня равновесия, словно мы ехали в поезде, а он неожиданно, без предупреждения, свернул на другой путь. Ведь мы хотели расширить свой мир. Именно об этом мы говорили практически каждую проведенную вместе ночь, начиная с первой – на крыше Говард-Хауса. Нашим билетом отсюда были гастроли – во всяком случае, билетом Ноя. Я ехала лишь за компанию.
Но мы просто не могли сказать «нет». Решение Митча все меняло. Ной видел, как много оно значит для отца, причем главным для того была не уверенность в том, что сын хоть изредка будет жить по соседству, а сам процесс совместного строительства. Митч выглядел ужасно счастливым, когда каждое субботнее утро заявлялся к нам с двумя дымящимися чашками кофе в руках и с поясом для инструментов на бедрах, готовый тут же приступить к работе.
Трудно было не поддаться радостному возбуждению. Ведь мы собирались пожениться. Уезжая от папы и Джулиет, я предполагала, что все время между разъездами нам предстоит жить у Митча и Молли. Теперь же получалось, что у нас будет свой дом. То место, куда мы вернемся после долгих месяцев, проведенных в дороге, после ночевок в убогих мотелях или в списанном школьном автобусе, который Росс переделывал в РА[2], чтобы однажды повезти всех нас в путешествие через континент.
У меня сжимается сердце. Сколько же всего умерло! Ничто не доставляет столько боли, сколько смерть Ноя, но всё вместе причиняет страшные мучения. Все, что мы мечтали совершить. Все планы, которые мы строили, все города, которые мы хотели посмотреть, все парки, в которых мы собирались встать палаточным лагерем, все блюда, что мы рассчитывали попробовать. Каждый час, что я тратила на изучение маршрутов, на составление перечня знаменитых ресторанов и достопримечательностей, которые попадутся нам по пути, таких как, к примеру, парк динозавров в Калифорнии или имитация Стоунхенджа из списанных автомобилей. Все это умерло. Ничто из этого не случится. Ничто уже не будет так, как в те дни, когда Ной был здесь и мы только начинали.
В ванной я снимаю отсыревшую одежду и оставляю ее кучей на полу. Включаю душ, делаю воду погорячее. Стою под обжигающими струями и чувствую покалывание в каждой косточке, когда тело начинает оживать.
Я думала, что у меня получится, думала, что смогу здесь жить. Я начала привыкать к странному уединению, которое создала для себя сама, к своему маленькому Клубу юных вдов из одного человека. Несколько вечеров в неделю я провожу с группой или забегаю в «Ройял» проведать Макса. Но большую часть времени, дни и ночи, я наедине с собой, запоем смотрю любимые сериалы Ноя и слушаю написанные им песни, снова и снова.
Но сейчас картина становится ясной. Мне больше нет смысла оставаться здесь. Я живу в доме без мебели. У папы новая семья, новая жизнь. Группе я не нужна. Я могу идти куда хочу. Ничто не держит меня здесь.
Я вытираюсь и беру одну из своих старых футболок. Смотрю на кровать, и на секунду мне кажется, что я так устала, так физически измотана, что у меня получится. Что я смогу лечь в нее. Но даже полгода спустя на одной из подушек все еще виднеется вмятина от головы Ноя. Я ни разу не прикасалась к кровати с тех пор, как «скорая» увезла его тело. Беру спальный мешок и расстилаю его рядом с кроватью. Сначала, когда я только начала спать на полу, я просыпалась с больной спиной и затекшими плечами, но сейчас привыкла. Засовываю ноги в мешок, и сон накрывает меня, как туман.
Глава шестая
– Пончик?
Митч включает заднюю скорость, и мы пятимся по неровной подъездной дорожке. Должно быть, ему позвонил папа: Митч, с кофе в стаканчиках на вынос и пропитавшимся маслом пакетом пончиков, был у моей двери в половине девятого. Он настоял на том, чтобы отвезти меня в суд. Молли все еще спит – так она проводит почти все дни. Если не спит, то бесцельно бродит по дому, коктейль из валиума и водки с тоником туманит ей голову. Митч же старается чем-то себя занять, работает в нашем коттедже или допоздна задерживается на стройках, хотя он и раньше задерживался. Кажется, он думает, что Молли нужно больше времени, чтобы прийти в себя. Я стараюсь не показываться им на глаза – во всяком случае, насколько это возможно на одном участке, – и очень надеюсь, что Митч прав.
– Нет, спасибо, – тихо отвечаю я.
Чувствую, как у меня горят щеки, и хочу еще раз извиниться, но все утро я только этим и занималась. Митч обычно немногословен, и то, что он сейчас везет в суд идиотку-жену своего умершего сына, уже вывело его далеко за пределы зоны комфорта. Так что молчание, решаю я, действительно золото.
Мы паркуемся позади здания суда и идем по бетонной дорожке к величественным дверям. Я оглядываюсь по сторонам в поисках Юджина, но его нигде не видно. Спрашиваю себя – а вдруг ему уже предъявили обвинение? И какой приговор вынесли? У меня холодеет сердце, и я зажмуриваюсь. Юджин меньше всего заслужил наказание. Он боготворил Ноя. Он сделал бы все, чтобы помочь ему и, по определению, мне. Он пошел за мной, потому что беспокоился, а я, в качестве особой благодарности, подвела его под монастырь.
Адвокат ждет у автомата с газировкой. Его зовут Джеральд, фамилию не помню, и он знаком с Джулиет с детства, они выросли на одной улице. Папа и Джулиет появляются через несколько минут – они дождались школьного автобуса для Элби и завезли Грейс в детский сад. Рукав пальто Джулиет испачкан фиолетовым средством для чистки труб. Все переговоры с Джеральдом быстрым шепотом ведет она, а я скармливаю автомату мятые долларовые купюры в обмен на диетическую колу.
– Все знакомы с ситуацией, – говорит Джеральд. У него густые кустистые брови и квадратные, как у боксера, плечи, он скорее похож на торговца машинами, чем на адвоката. На коленях у него лежит желтый блокнот, на обложке – мои имя и фамилия и сегодняшняя дата. Почерк у него хуже, чем у Элби. – Постарайся не волноваться, – говорит он, хлопая меня по коленке огромной волосатой ручищей. – У меня ощущение, что все закончится очень быстро, мы войдем и сразу выйдем.
Джеральд ведет нас по коридору, мимо зала заседаний, в маленькую угловую комнатку – выглядит она как библиотека или личный кабинет.
– Здесь проводятся слушания по делам несовершеннолетних, – объясняет он. – В очень неформальной обстановке.
Он указывает мне на пустой табурет перед столом, а сам усаживается на мягкий стул рядом. Папа, Митч и Джулиет садятся на скамью позади нас. За ними стоят шкафы с книгами в кожаных переплетах, такими важными и солидными на вид.
Открывается боковая дверь. Входит высокая женщина с недлинными вьющимися черными волосами. На ней полосатый брючный костюм, а через руку переброшена темная мантия. Женщина закрывает дверь и вешает мантию на крючок. У меня возникает смутное ощущение, что я ее откуда-то знаю, но не могу вспомнить.
– Доброе утро, – приятным голосом говорит она, не глядя на нас.
Она устраивается во вращающемся кресле за столом. Вероятно, это ее рабочее место, потому что на столешнице в рамке стоит фотография, где она, еще какая-то женщина и двое азиатских детей улыбаются на фоне тыкв и стогов сена.
– Доброе утро, судья Фейнголд, – говорит Джеральд.
Сидящие сзади хором бормочут приветствие.
– Что ж, посмотрим. Тэмсен Бэрд. Семнадцать? – Она смотрит на меня и впервые оглядывает зрителей. – Бэрд. Кажется, мне знакомо это имя. – Она улыбается папе. – Стивен. Как дела?
– Лори, – тихо произносит папа и прокашливается. – Судья Фейнголд.
Судья Фейнголд убирает за ухо густую прядь и на мгновение смущается. Неожиданно все встает на свои места. Вечеринки на заднем дворе у Макса. «Лори» в сарафане, спутанные вьющиеся волосы и громкий командный голос.
– Сколько лет, сколько зим.
Я снова бросаю взгляд на фото и пытаюсь вспомнить, как долго она и Макс были вместе. Интересно, а тогда она уже знала, что лесбиянка? В ней всегда ощущалось некоторое непостоянство, как будто она понимала, что просто временно подстраивается под образ жизни Макса. С другой стороны, в те времена ни одна подружка не задерживалась у Макса дольше, чем на несколько месяцев, так что она не стала исключением.
– Тэмсен. – Судья снова произносит мое имя, и я соображаю, что она смотрит на меня. – Ты меня помнишь?
