Барбара Вайн - Ковер царя Соломона
Первым шел репортаж из Румынии, а потом журналисты рассказали о ВИЧ-инфицированных – на этом месте Сесилия взмолилась про себя, чтобы ее подруга не вошла в комнату. Затем сообщили о трупе мужчины, выловленном в канале Маленькой Венеции. Это был безработный Николас Манн без определенного места жительства. Никто из смотревших телевизор особенно им не заинтересовался, даже когда ведущий сказал, что, по мнению полиции, речь идет об убийстве. Все трое ожидали новостей о ребенке герцогини Йоркской, особенно Бьенвида, невзирая на презрительные усмешки Джаспера.
Сесилия больше не могла провожать детей до дома. Но в конце концов, как правильно рассудила Дафна, им нужно было только свернуть за угол, а Джаспер, судя по всему, привык бродить один по Лондону. Миссис Дарн неудобно было просить ее об этом, а сама она могла проводить их разве что до двери, опираясь на палку и поддерживаемая с парализованной стороны своей верной сиделкой. На полпути ей пришла в голову идея подарить каждому внуку немного денег, хотя бы по фунту, и она во второй раз попросила Дафну поискать ее сумочку.
Миссис Блич-Палмер усадила ее на стул рядом с дверью и отправилась на поиски. Вернулась она с пустыми руками, сказав, что ничего не нашла, а деньги детишкам даст из собственного кармана. После того как Джаспер с Бьенвидой ушли, она отвела Сесилию обратно на диван. Та пожелала еще один кусочек торта.
– Этот белый шоколад меня когда-нибудь погубит, – сказала она.
– Не понимаю, как он может тебе повредить, – пожала плечами Дафна.
В следующие несколько месяцев она еще часто будет вспоминать эти слова.
– Прекрасный торт, – похвалила ее больная. – Знаю, сейчас ты из скромности начнешь утверждать, что не умеешь готовить, но ты действительно готовишь куда лучше меня. Но я удивлена, почему ты никак не можешь отыскать мою сумочку.
– Сейчас посмотрю повнимательнее.
– Кажется, я не видела ее целую вечность. С того самого дня, как заболела. Никак не вспомню, где же я видела ее последний раз. Ты поняла, о какой сумочке я говорю, да? О той, из темно-коричневой кожи. Если бы я только могла вспомнить, что случилось до того, как почувствовала себя плохо!
Дафна все помнила. Она помнила, что на платформе в метро у Сесилии не было при себе никакой сумочки. Миссис Блич-Палмер постаралась вспомнить как можно точнее ту сцену: вот она сама сидит на серой скамье рядом с подругой, склонившийся над ними доктор и толпящиеся вокруг зеваки… Почему она тогда сразу же не поискала сумочку? Почему не спросила, где она? Ведь невозможно было даже представить миссис Дарн, выходящей из дома без своей сумочки, словно современная девица в джинсах, которая распихивает все по карманам.
У Сесилии была при себе только сумка для покупок, кстати, довольно элегантная, из рогожи с красным узором. Наверное, именно поэтому в тот момент Дафна и не подумала про ее маленькую сумочку. Решила, что подруга положила кошелек и ключи в эту большую сумку. Ох, ведь ей тогда о стольком пришлось думать, и прежде всего о том, чтобы успеть увезти Сесилию домой до того, как ее упекут в больницу!
– Я поищу ее, Сисси. Наверняка она где-то здесь, – сказала миссис Блич-Палмер.
Если сумочка потерялась, а точнее, была украдена, не должна ли она скрыть это от больной? Дафна знала, что там должны были лежать не только деньги, но и кредитки, ключи и даже водительское удостоверение подруги, которым та, впрочем, давным-давно не пользовалась. А может быть, и чековая книжка. Ее накрыла волна паники. Она обошла весь дом, старательно делая вид, что ищет сумочку. Нужно было выиграть время, чтобы как следует поразмыслить, пока Сисси, слыша ее шаги наверху, думает, что она занимается поисками.
Несмотря на старинную дружбу, они никогда не были полностью откровенны друг с другом. Обе принадлежали к поколению, приученному скрывать свои чувства, превыше всего ставить вежливость, не говорить о неприятных вещах и думать не о себе, а о других, чего бы это ни стоило. И все же между этими двумя женщинами имелась какая-то внутренняя открытость, негласное доверие, уверенность в том, что они могут рассчитывать на взаимную поддержку. Они старались ставить себя на место другого, или, как говорила Сесилия, которая из них двоих одна была завзятой читательницей, старались стать миссис «Не-делай-другим-того-чего-не-хочешь-себе»[32]. Сама Дафна, будь она на месте подруги, предпочла бы все знать. Хотя бы для того, чтобы заблокировать кредитные карточки и поменять в доме замки. Рассудив так, она сказала себе, что не нужно тянуть кота за хвост, спустилась к больной и все той рассказала.
Подруга отреагировала так же, как сама миссис Блич-Палмер. Она была в шоке и панике, разве что еще явственнее и сильнее. Впрочем, оно и понятно, ведь это ее вещи пропали. Она откинулась на подушки, закрыла глаза, а потом открыла их и спросила:
– Сколько дней уже прошло?
– Боюсь, уже около трех недель.
– Значит, кто-то украл сумочку, пока мы сидели на платформе.
– Нет! Что ты! – вскричала Дафна. – Ведь все видели, как ты больна! Уверена, никто бы не смог так поступить, люди не настолько плохи!
– Милая, наверное, это звучит глупо и вообще мне не свойственно, но не могла бы ты налить мне капельку?
– Ну, конечно! Уверена, сейчас это тебе не повредит. Чего бы ты хотела? Шерри? Капельку виски?
Сесилия предпочла сухой шерри. Дафна тоже налила себе стопочку. Она сказала, что утром сама позвонит в банк, и миссис Дарн благодарно сжала руку подруги.
Три часа спустя миссис Блич-Палмер говорила врачу, что потрясение из-за украденной сумочки с кредитками спровоцировало второй удар ее подруги. Та, желая успокоить Дафну, утверждала, что она, скорее всего, ошибается, а про себя с облегчением думала, что благодаря этой доброй старушке, ухаживающей за своей подругой на дому, не придется в одиннадцать вечера искать для Сесилии место в больнице. Врач предположила, что, скорее всего, причиной нового инсульта стала какая-нибудь еда или алкоголь, вызвавшие скачок давления.
Миссис Дарн спала на своем диване, вновь превращенном в кровать.
Последние часы Том прятался в кабинете рисования. Это нужно было для того, чтобы Алиса поверила, будто он отправился в Бристоль. Они с Акселем поужинали, но пить не стали. Джонас сказал, что это было бы неразумно. Ближе к ночи они перебрались в «пятый класс». Аксель уже упаковал в рюкзак фотоаппарат, фонарик, пару кожаных перчаток, кое-какие инструменты и связку ключей.
Мюррей, правда, не знал, что же еще находится в рюкзаке. Молодой человек видел только здоровенный рюкзак цвета хаки, лежащий на кровати. Он попытался приподнять его, просто чтобы прикинуть, сколько же он весит, но его друг резко сказал:
– Не трожь!
В собственном рюкзаке флейтиста лежала длинная веревка. На его взгляд, она была куда длиннее, чем им нужно, но Джонас считал, что лучше перестраховаться. Он уже и так отрезал половину мотка, сунув ее в дальний угол велосипедного сарая, туда, где еще сохранилась крыша. В какой-то момент со второго этажа донеслась музыка, это в своей комнате играла на скрипке Алиса. Том не узнал произведение, но мелодия очень напоминала один из концертов Моцарта, она звучала грустно и тревожно.
Аксель вел себя так, словно ничего не происходило. Рассматривая в зеркальце свое лицо, он произнес:
– «Мистер Верлок, вследствие мистического единства своего темперамента и внешних обстоятельств, был рожден, чтобы всю жизнь прослужить тайным агентом».
– Откуда это?
– Из Конрада[33].
Музыка стихла еще до того, как они спустились вниз. Дом был совершенно тих, люстра выключена. Пока напарники шли от «Школы» по улочке, которая вела к железнодорожному мосту, им повстречалось лишь несколько прохожих – всего трое мужчин, спешивших домой.
Ночь стояла сырая и мутная. Силуэт бледной луны был размыт, словно ее вымочили в воде. Деревянные ступени станционной лестницы казались еще более осклизлыми, чем обычно. Капельки воды блестели на серой металлической решетке, как роса. Было уже слишком поздно, чтобы дожидаться поезда, поэтому они пошли на Вест-Энд-лейн, чтобы поймать такси. Каждый нес свой рюкзак, и Аксель шел чуть сгорбившись из-за веса груза. Сейчас они смахивали на студентов, отправляющихся в путешествие по Европе. Мюррей впервые видел друга не в том своеобразном длинном темном пальто, а в толстом черном свитере.
Ждать пришлось долго. Проехали два такси, оба с выключенными спецсигналами, хотя в одном сидел пассажир. Третье такси остановилось. Аксель попросил отвезти их куда-нибудь на Оксфордскую площадь – все равно куда, – а потом прикрыл окошко в перегородке между ними и водителем и тихо сказал своему спутнику:
– Так будет лучше. Там немного пройдемся.
Флейтист взглянул на него и отвернулся. Он чувствовал себя скованно, словно кто-то держал его в кулаке. Впервые с начала этой истории было недвусмысленно сказано вслух, что они собираются сделать нечто противозаконное, наказуемое и могут из-за этого попасть в беду. Впрочем, он уже давно должен был понять, что это не было приключением или шалостью, вроде игры на музыкальных инструментах в метро, за которую грозил разве что выговор от полицейского.
