Марк Хелприн - На солнце и в тени
Теперь, едва способный двигаться, он искал убежища в незащищенном сне и все время осознавал, что если его враги не пришли за ним и не убили его, значит, их силы значительно превосходят его собственные, и они могут позволить себе его пощадить. Пока медленное, осторожное перемещение по комнате заставляет его задыхаться, пока он может умереть от эмболии или инфекции, возмездие будет казаться неосуществимым.
Больничная вода поступала из огромных котлов в больших количествах, требуемых каждый день для стирки, уборки и купания. Никто и нигде не заметит разницы, выключит он кран или нет. Звук льющейся воды радовал его слух. Текущая вода наполняла ванну пузырьками и делала омовение терпимым, несмотря на высокую температуру.
Он знал, что вода идет из резервуаров в городе, куда попадает из обширных озер в северной части штата, которые он видел во время засухи с неожиданно появившимися спустя много лет мелями и развалинами ферм. Эти резервуары теперь были полны, так что он остановил свое внимание на мазуте, которым топили котлы. Для поддержания потока горячей воды нужен сильный огонь, а для этого нефть надо извлечь из земли, очистить, доставить в Нью-Йорк, распределить, хранить и оплатить. Если бы все краны в больнице Св. Луки оставались открыты, только ли вопросом времени было бы, без вмешательства, ее банкротство? Эта больница была учреждением с бессрочными привилегиями и правами, с тысячами опекунов и спонсоров и с освобождением от налогов. Сколько лет смогла бы она продержаться, если бы краны были открыты полностью? Он попытался вычислить, но из-за отсутствия необходимых данных не смог.
В его собственном случае, однако, все данные были налицо. У него не было ни помощников, ни пожертвований, ни бессрочных привилегий, ни инвесторов, ни освобождения от налогов. В конце концов – причем быстро при любой скорости развития событий – у него не останется денег, то есть воды или крови. Хейлы с их обширными водоемами в любой момент времени получали гораздо больше, чем тратили. Избыток рос изо дня в день каждый год, становясь таким большим, что порядочные люди могли его только отдавать, что они и делали. Здесь, к примеру, они заплатили гораздо больше, чем вся вода, которую может истратить больница, даже если краны будут открыты круглый год. Какое это чувство – когда прибывает всегда больше, чем вытекает? Он понял: богатые отличаются не тем, что у них больше вещей или больше свободы, а тем, что они не сталкиваются с вечной метафорой смерти от потери крови. Наше время всегда иссякает, но не их, пока не иссякнет и оно. Конечно, большинство людей дисциплиной, тяжелым трудом и, самое меньшее, самоотречением могут достичь равновесия и стабильности. В этом смысле главные сокровища состоятельности всегда будут доступны при простой скромности желаний.
Основательно и прочно стоящая на ногах «Кожа Коупленда» в обычных условиях могла бы выдержать и десять лет трудностей, но не сейчас. У них мало времени – не более года, после чего бизнес обанкротится, а он сам останется ни с чем. В чем, спрашивал он себя, разница между ним и Хейлами с Беконами? Успех порождает успех, оптимизм порождает оптимизм, жизнерадостность порождает жизнерадостность, и все вместе порождает уверенность, которая кровосмесительно порождает их снова и снова. Можно ли объяснить это их исключительным везением? Он не позволял себе роскоши поверить в это хотя бы потому, что перспектива полагаться только на удачу всегда приводила его в ужас. Работа, дисциплина, терпение, стойкость, ум, мужество, риск – все это притягивает удачу, как буксиры ведут к причалу океанский лайнер.
Таким образом, когда однажды вечером, проходя по Мэдисон-сквер, он совершенно случайно увидел Вердераме, то счел невозможным не попытаться поговорить с ним еще раз. Это не было обдуманным решением. В тот миг, заметив его, одетого для выхода в город, Гарри почувствовал прилив оптимизма и сразу же бросился к нему, перепрыгнув через железный забор, прямо по клумбе, и подбежал – сзади, – прежде чем его заметили телохранители. Гарри мог бегать очень быстро и брал препятствия, как барьерист.
– Господи! – воскликнул Вердераме – испуганный, а затем сконфуженный своим испугом. Раздосадованные и раздраженные охранники окружили и обездвижили Гарри. Двое вынули пистолеты и приставали, взведя курки, к его бокам.
– Мистер Вердераме, – сказал он, не успев испугаться, но тяжело дыша от быстрого бега. – Я увидел вас оттуда. Я просто хочу с вами поговорить. Я не хотел вас пугать.
– Ты не хотел меня пугать, – сказал Вердераме, взвешивая каждое слово. – Ты не хотел меня пугать.
– Нет.
– Ты меня не испугал.
– Я просто волнуюсь, потому что, – Гарри пытался найти правильные слова, – мы можем ничего не значить для вас, но вы для нас очень важны. Вы держите в своих руках судьбы многих людей.
– Кто ты такой? – спросил Вердераме.
Гарри посмотрел на него не с недоверием, но с чувством, которое приходит непосредственно перед отчаянием, и назвался.
Охранники отступили на фут. Вердераме больше не был похож на человека, которого только что едва не застрелили. Раздраженно жестикулируя левой рукой, он спросил:
– Чего ты хочешь? Ты вносишь свои платежи, чего ты – хочешь?
– Я хотел спросить у вас, – сказал Гарри, – почему только мы во всем здании платим вам, а не Готлибу, и почему мы платим в десять раз больше, чем все остальные? Может быть, вы думаете, что у нас другой бизнес, или другой вид бизнеса, или что он больше – гораздо больше, – чем на самом деле, и вдруг это просто ошибка.
– Ошибка? Это не ошибка.
– Но тогда почему? – настаивал Гарри, смягчая свое безрассудное упорство почтительностью, которая получалась у него настолько ненатуральной, что ему не было стыдно, поскольку она выражала скорее пренебрежение, чем уважение.
Вердераме поднял глаза и быстро кивнул головой с выражением гнева и отвращения. Гарри прекрасно понял, что это значит, и охранники прекрасно поняли, что это значит. Двое полицейских на южной стороне площади, также прекрасно понявшие, что это значит, отвернулись, когда четверо начали избивать Гарри, который, если бы и попытался сопротивляться, не смог бы справиться с ними без оружия и, зная это, помышлял только о бегстве. Не сумев вырваться, он пытался защитить себя руками, плечами и согнутыми ногами. Они наносили размашистые, продуманные, хорошо направленные удары, выбирая место на его теле и ударяя по нему так, словно кололи дрова или били по мячу для гольфа.
Круживший, как тигр, Вердераме поднял руку, обозначая паузу. Они остановились. Гарри оставался в том же положении, как будто они все еще наносили удары, из легких, заполненных жидкостью, вырывался крик. Вердераме сказал:
– Я не хочу тебя здесь видеть, когда выйду из этого ресторана. Поэтому, как бы ты себя ни чувствовал, в сознании ты или нет, убирайся прочь. Это мой ответ на твой чертов вопрос.
Затем они снова стали его избивать. Даже если бы у них были руки пианистов, это было бы ужасно, но их кулаки были огромными и твердыми, и напоследок каждый по разу пнул его со смехом, как дети, играющие в футбол мячом, с которым они еще не научились управляться.
Гарри изо всех сил старался оставаться в сознании, но не мог, и последнее, что он помнил, лежа на тротуаре и истекая кровью, был страх, что он все еще будет там, когда Вердераме выйдет. Он не мог ни двигаться, ни оставаться в сознании и просто позволил себе отключиться.
Двое копов подошли, пошевелили Гарри ногами, но никакой реакции не последовало. Тогда один из них отправился к телефонной будке, чтобы вызвать «Скорую помощь». Водителю «Скорой» они сказали то же, что написали в полицейском протоколе: мол, буйный пьяница напал на прохожего, упал и сам себя поранил. В конце концов Корнелл нашел его в Белвью[74], в крови и без сознания, а Кэтрин, приехав туда, перевезла его в больницу Св. Луки. Через некоторое время он начал ходить и разговаривать, хотя еще не мог делать и то и другое одновременно.
Теперь, когда обильно текла чужая горячая вода, все для него прояснилось. Потерять все можно в один миг или на протяжении долгого времени. Можно столкнуться с природными силами или какими-то еще, которых нельзя преодолеть добродетелью. Мужество, величие, честность – все может быть побеждено. Он понял это на поле боя, когда видел, как смерть выбирает жертву среди солдат. Но после такой войны, в которой погибли десятки миллионов, как можно было терпеть коррупцию? Как могла маленькая армия Вердераме править в восьмимиллионном городе? Как могли допустить это после стольких жертв, в стране, где миллионы мужчин пришли с войны закаленными солдатами? Для этого не было никаких оснований, и все же это было так, и, как горячая вода через край слива перетекала в небытие, так же утекут его деньги, а потом, в конечном счете, и вся его жизнь.
Когда в десять часов приехала Кэтрин, он очень устал после длительного пребывания в ванне. Она никогда не была серьезно больна или ранена и не понимала, что такие состояния сопровождаются слабостью и изменением восприятия времени. Нетерпеливо ожидая его выздоровления, она понятия не имела, что, как только это произойдет, ему потребуется время, чтобы наверстать упущенное, и что в каком-то смысле ему это никогда не удастся. Всегда одинокая и добрая, она знала в основном победы, даже (в конечном счете) над Виктором, и полагала, что у Гарри должно быть так же. Ему казалось, что она говорит слишком быстро.
