Сара Маккой - Дочь пекаря
Но мама по-прежнему глядела сумрачно и печально.
– Прости, что не показала тебе эти письма раньше. – Она заломила руки. Обручальное кольцо соскользнуло с пальца. – Я боялась. Я нашла первое письмо у заднего крыльца ночью, после того как гестапо… – Она осеклась. – Я не хотела, чтоб они вернулись и снова тебя мучили. И не хотела, чтоб они убили фрау Раттельмюллер. Когда пришло второе письмо, американцы уже заняли город, но я все равно боялась за нас. Ты осталась у меня одна, я не могла рисковать. – Она погладила Элси по щеке исхудавшей рукой. – Я спрятала письма и молилась, чтобы фрау Раттельмюллер перестала тебе писать. Думала, лучше уж нам забыть тяжелое время. Что ты там делала, в чем была замешана – я знать не желала. – Ее пальцы покрылись липким потом. – Мне нужно было двигаться вперед. Вот ты и двигалась, хоть и не туда, куда хотелось бы нам с папой. – На лбу у нее замерцала испарина. – Он так сердился на тебя за то, что ты вышла за американца, что уж было подливать масла в огонь. Я спрятала их, а ты уехала. Годы шли, мне стало казаться, что эти письма уже неважны, наша жизнь тут ни при чем. – Ее рука упала на постель. – Но я ошибалась. Зря я не отдала тебе эти письма, зря боялась. Надо было не бояться, а гордиться. – И, собрав все свое мужество и самообладание, она закончила: – Я горжусь тем, что ты сделала для этого еврейского мальчика. Я горжусь всем, что ты сделала в жизни. – Ей едва хватило сил договорить.
На лестнице послышались шаги. Луч света упал на пол спальни, запахло луком и тмином.
– Schwarzbrotsuppe, – сказал папа.
За ним вошла Лилиан; оба несли по две тарелки. Элси все держала письма. Мама взяла ее за руки.
– Это твое и всегда было твоим, – прошептала она.
– Хлебный суп греет душу, – сказала Лилиан. – Дедушка так мне говорит.
Мама погладила его по руке:
– Мой Макс. О лучшем муже и мечтать невозможно. Спасибо.
Папа дважды прокашлялся, но произнести ничего не смог.
– Кушай, Элси, – велела мама. – Ты долго добиралась. И расскажи о Джейн, Элберте и о пекарне. Макс, ты представляешь? Наша дочка – пекарь, деловой человек. Вот они какие, современные девочки! – Она улыбнулась Элси и подмигнула Лилиан: – Мир к ним так щедр.
Папа посмотрел на них и расправил плечи в знак согласия.
Они сидели у постели, звякали ложками в тарелках, смеялись и слушали рассказы Элси о доме. Но мама не притронулась к еде. Ее суп так и стыл в тарелке на тумбочке.
Сорок восемь
Ритуальный зал «Закат»
Эль-Пасо, Техас
Норт-Луп, 9400
11 мая 2008 года
Ритуальный зал был переполнен, воздух душен, народ толпился. В центре стояла каменная урна с прахом Элси, рядом – золотая табличка с витиеватыми буквами: «Светлой памяти Элси Радмори, любимой жены и матери, настоящего друга и пекаря. 30 января 1928 – 7 мая 2008». Пышность таблички контрастировала с простотой урны. Видимо, табличку предоставил ритуальный зал: очень уж она подходила к парчовым покрывалам и золотым занавесям.
Реба вылетела в Эль-Пасо первым же рейсом, но все равно опоздала. Когда в окне самолета показались горы Франклина, Элси уже умерла.
Пока Джейн устраивала кремацию и похороны, Реба написала и разослала некролог во все техасские газеты. Она понимала, что смерть Элси – событие городского масштаба, но почему-то казалось, что этого недостаточно, хотелось сделать хоть что-то еще.
Теперь делать было совершенно нечего. Она слонялась между урной и мемориальной стеной, сталкиваясь с людьми локтями и заводя неловкие разговоры.
Завидев Рики на бордовом диванчике, она направилась прямиком к нему.
– Ты как, держишься? – спросил он.
– Столько народу. Я никого не знаю. – Она уселась на подушки.
На столике рядом стояла миска с ирисками. Она перегнулась через Рики, чтобы достать ириску, и уловила запах его дезодоранта. Сердце подпрыгнуло в груди. Она скучала по этому запаху.
Он обозрел толпу:
– Они все – клиенты?
– Наверное. – Она развернула янтарную конфету и положила в рот. – Вроде хлеб – простая вещь, а столько значит для людей. Здорово.
Подошла светловолосая женщина:
– Здравствуйте, можно я к вам подсяду?
– Конечно, – ответила Реба.
Женщина вытащила из сумочки программу. Ритуальный зал великодушно напечатал дюжину программ по-немецки, а остальные по-английски. У их соседки был немецкий вариант.
– Вы – знакомая Элси? – спросил Рики, чтоб не молчать.
– Я ее племянница, Лилиан.
– Племянница? – Реба раскусила ириску и проглотила куски. – А я думала, Элси была единственным ребенком.
– Нет, – ответила Лилиан. Моя mutter – ее сестра Гейзель – погибла в войну. Тетя Элси была мне в каком-то смысле вместо мамы.
– Вы приехали прямо из Германии? – спросил Рики.
– Нет, из Фич-иты.
– Вичита, штат Канзас? – переспросила Реба. Она рассмеялась:
– Ja, немецкая фройляйн в сердце Америки. Я приехала в США учиться в университете, работала над диссертацией о Программе Лебенсборн и встретила здесь мужа. Он преподает историю Германии. Я приехала в Америку благодаря тете Элси. Дедушка умер через девять месяцев после бабушки, наша пекарня перешла к Элси, но она сказала мне: продавай и приезжай учиться. Если бы не Элси, я бы не смогла приехать, не встретила бы мужа и не родила детей. Она помогла мне стать той, кто я есть.
– Понимаю, – сказала Реба.
Вошел пожилой мужчина с супругой. Они оглядели зал и двинулись к Лилиан.
– Простите, – сказал мужчина. – Я ищу мисс Радмори, дочь Элси. Это случайно не вы?
– К сожалению, нет, – ответила Лилиан.
– Это ее племянница, – объяснила Реба.
– Семейное сходство очень заметно.
В толпе мелькнуло лицо Джейн.
– Вон дочь Элси, – показала Реба, и пришедшие направились к ней.
Лилиан улыбнулась:
– Лучший комплимент для меня. – Она поднялась. – Простите. Пойду почтить память Элси.
– Конечно, – сказала Реба. – Рады были познакомиться. Элси и Джейн были мне как родные, а теперь и вы тоже. Мы обязательно еще встретимся.
Лилиан благодарно кивнула и отошла. Реба прильнула к плечу Рики и оглядела толпу. Люди смеялись и улыбались, говорили об Элси и вспоминали ее не просто как друга – как члена семьи.
– Я была на похоронах только раз, на папиных. Там все было по-другому. Как в запертом чулане горящего дома. Здесь совсем не так. – Она пожала плечами. – Здесь… хорошо.
Рики взял ее за руку.
– Ей бы это понравилось. Она украшала жизнь людей.
Реба кивнула, вытащила из-за пазухи цепочку и расстегнула замочек.
– Однажды Элси велела мне или надеть кольцо, или вернуть. – Она сняла кольцо с цепочки.
Рики поморщился и протянул руку, но Реба не отдала кольца.
– Она сразу меня раскусила. Просто мысли прочитала. – В горле встал комок. Она опустила голову. – Рики, я так ошиблась. Простишь ли ты меня, не знаю, но я очень хочу, чтобы ты простил. – Она торопилась признаться во всем, пока хватало смелости. – В Сан-Франциско было ужасно. Я была так одинока, а потом этот чувак. Полный дебил, полнейший. – Она потрясла головой. – Но я не вернусь. Я точно знаю, чего хочу. Теперь я ясно вижу, куда идти.
Джейн свистнула.
– Народ, послушайте сюда! Маме бы не понравилось, что все стоят и рыдают над ее могилой, так что приглашаю всех в пекарню. Помянем маму как следует, с полным ртом еды! – Она рассмеялась, вытерла глаза и взяла урну с прахом Элси.
Зал быстро опустел. Рики и Реба остались одни.
– Я знаю, что это чересчур, но я хотела бы попробовать еще раз. – Реба, закусив губу, крутила кольцо в руках. – Первый раз прощается, второй раз запрещается, а на третий раз?..
Рики мягко забрал у нее кольцо.
– Я ушел с работы. – Он накрыл ее руку своей. – Все было ошибкой.
Легкие сжались – не вдохнуть. Реба понимала, что он может и не простить ее – что он оставил ее позади.
– Ошибкой, – повторила она, расправив плечи. Она не знала, что будет делать, если он ей откажет.
– Я тоже ясно вижу, куда идти, и понял, что хочу по-другому. По-честному. – Он сжал ее руку.
– О’кей. И… – Ее обдало жаром. – По-честному – это как? Я понимаю, что, наверное, то, что я рассказала про Сан-Франциско, – это кошмар. Но я тебя люблю и хочу быть с тобой. Если только ты сам хочешь. Если нет, тогда… – Голос дал петуха.
Пришлось замолчать, чтоб не заплакать.
Его взгляд смягчился.
– Я не имел в виду, что ты – ошибка. Я говорил о своей работе.
– Ох… – Реба внезапно обнаружила, что ломает руки. Она положила ладони на колени. – Прости. Я запуталась.
– Реба, мы оба совершили поступки, за которые нам стыдно. Ты наделала ошибок? Я тоже наделал. По моей вине страдают люди. Мне тяжело с этим жить.
Она понимала. Ее отец нес то же бремя. Но на этот раз она не станет делать вид, что все нормально. Они могут найти прощение вместе. От этой мысли на сердце стало легче.
