Марк Миллз - В ожидании Догго
– Тристан Хейг, – представился он, чуть привстав со стула, чтобы пожать мне руку.
Этот человек был красив от природы, без всяких усилий со своей стороны и, судя по улыбке, сознавал это. Тристан произнес свое имя так, словно полагал, будто я должен узнать его. Я понял намек. И у меня в голове словно прозвенел звоночек.
– Тристан – наш технический директор, – объяснил Ральф. – Пришел к нам несколько месяцев назад из «Кампании». – «Кампания» была отраслевым журналом, смесью новостей и пикантных слухов, который я почти не читал. Но что-то все-таки отложилось. Тристан Хейг… глубокомысленные суждения с налетом иронии и легкого самодовольства.
– Тот самый Тристан Хейг? – произнес я.
Это доставило ему огромное удовольствие, и его губы сложились в победную улыбку.
– Браконьер становится егерем.
– Или, если угодно, егерь браконьером, – добавил Ральф.
В общем, он был прекрасным слушателем собственных острот. Но в то же время боссом, и мы с Тристаном, на мгновение объединенные своей подчиненностью, благожелательно похихикали. Англия есть Англия – мы беседовали о ненастной погоде, когда появилась Эдит с кофе. Я заметил на подносе четыре чашки. Четвертая оказалась для нее самой, и она устроилась с ней справа от Ральфа. И пришла не для того, чтобы вести протокол встречи, поскольку не захватила с собой блокнот.
– Я пригласил Эдит поучаствовать, – бросил Ральф. – Надеюсь, вы не возражаете?
– Разумеется, нет.
– Вы поймете почему. – Ральф не стал распространяться дальше, а оперся локтями о стол, сцепил пальцы и произнес: – Ну-ка, расскажите нам о Толстом Треве.
Я не кривил душой: мне нравится Толстый Трев, но я устал от того, что у меня постоянно что-то о нем выпытывают, возможно, потому что сознаю: если бы сбрендил я, а он оказался на моем месте, его бы обо мне не расспрашивали. Толстый Трев – легенда. Личность больше, чем жизнь, а на меня смотрят, как на его безмолвного партнера, комедийного простофилю, Стэна Лорела при Оливере Харди. Я-то знал, что правда иная: Трев был моим резонатором, оселком, на котором я оттачивал свои идеи. Но людям не нравится, если покушаются на миф, и я научился говорить то, что хотели услышать другие: я – надежный ремесленник, воплощающий в нечто смутно презентабельное потоки безрассудств, порождаемые его ветреным гением.
– Только оставьте при себе свою скромность, – добавил Ральф.
Его слова застали меня врасплох.
– Простите?
– Ральф имеет в виду вот что, – подхватил Тристан. – Мы порасспрашивали тех, кто в курсе дела. Получается, Толстый Трев хорошо навострился использовать ваши идеи в своих целях.
Я не вполне понимал, зачем там находился. Эти люди со мной связались, пригласили прийти на собеседование. Я захватил мою «книгу» – папку с образцами своих работ, но они не проявили к ней ни малейшего интереса. Следующие десять минут рассказывали о себе и об «Индологии»: чего достигли, чего собирались достичь и как планировали этого добиться. В основном говорил Тристан, приправляя речь доводящими до белого каления фразочками, вроде «намывать креативное золото», «бороться за рынок», «переворачивать привычные метафоры с ног на голову», но превзошел самого себя, когда вдруг заявил: «Мы идем зигом, когда все остальные следуют загом».
«Думай о работе, – твердил я себе. – Только не смейся. Ешь его глазами и глубокомысленно кивай».
У них либо было хобби похвастаться и похвалиться перед любым, кто готов их слушать, либо они подобным образом зарабатывали передо мной авторитет. Наконец Ральф пододвинул мне через стол папку, и у меня екнуло сердце.
– Готовится запуск продукта – средства для полоскания рта, от наших друзей, компании «KP&G». Маркетинговый анализ ясно показал, что, если речь заходит о средстве для полоскания рта, люди настроены употреблять нечто менее медикаментозное. У публики достаточно лекарств от болезней десен и зубного камня, и она открыта новому подходу. Задание таково: броский плакат для рекламной кампании в масштабе страны. Разработчики назвали свой продукт «Со свистом!», – добавил Тристан. – Обратите внимание на этого выскочку – знак восклицания.
Это был старый трюк, я уже попадался на такой. Работа – приманка, на которую хотят выудить свежие идеи. Разозлившись, что напрасно тащился через весь город, я решил молчать. Но те несколько черно-белых снимков, которые положили передо мной, произвели, к моей досаде, впечатление. На них была изображена обнимающаяся пара. Но ничего похожего на знаменитый манерный поцелуй Анри Картье-Брессона. Фотографии были пикантнее, словно мужчина и женщина готовились слиться в страстном порыве или прямо на наших глазах занимались любовью. Поцелуи отличались друг от друга – на одном женщина уверенно, напористо сжимала в ладонях лицо партнера, – но все объединял слоган: «Обними жизнь».
– Неплохо, – похвалил я.
– Но?
– Никаких «но».
– Вообще никаких? – удивился Тристан и посмотрел на Ральфа, а тот повернулся к Эдит. Та не сводила с меня пристального взгляда. И тут до меня дошло. Это ее фотографии, и потому она присутствует на нашей встрече.
– Не верю. Что-то все-таки есть неправильное.
Эдит была права, и я снова проглядел материалы.
– Не хватает импульса.
– Импульса? – хором переспросили меня.
Я давал себе слово молчать, но не сдержался:
– Фотографии прекрасные, но недостаточно напряжения между изображением и слоганом. Такое впечатление, что они из одного источника.
– И что в этом плохого?
– Марсель Дюшан повесил в художественной галерее писсуар и назвал «Фонтан». Смог бы он добиться того же эффекта, если бы на табличке значилось «Писсуар»?
Ральф улыбнулся:
– Продолжайте.
Нет уж, подумал я, больше «на халяву» вы от меня ничего не получите.
– Это все. – Я вспомнил себя на месте Эдит, как в начале карьеры, выставляя свои творения напоказ, с ужасом ждал разноса. И теперь демонстративно повернулся к ней: – Хорошая работа.
Эдит благодарно кивнула, но как-то неубедительно – чувствовалось, что она упала духом. Ральф захотел поговорить со мной наедине. Тристан поднялся с неохотой, удивился, что его попросили уйти, но они с Эдит все-таки оставили нас одних. Ральф дождался, когда за ними закроется дверь, и начал:
– Вы правы, даже если им кажется, что это не так. – Он откинулся на спинку стула и улыбнулся. – Марсель Дюшан… Мне понравилось. Жаль, что это сказал не я.
– Ничего, вы еще это скажете.
Он рассмеялся:
– Почему мы с вами до сих пор вместе не работали?
– Я был вам не по карману.
Ральф расхохотался.
– А почему вы думаете, что сейчас вы мне по карману?
– Заметил во дворе «Бентли» с персонифицированным номером.
Странно, обычно я так не разговаривал. Это было в манере Толстого Трева, а я стоял при нем и застенчиво хлопал глазами. Я не знал, как долго мне удастся изображать Трева, но, к счастью, делать этого не пришлось. Ральф шлепнул ладонями по столу и объявил:
– Предложение таково: восемьдесят тысяч базовая зарплата плюс премии. Медицинская страховка и корпоративная пенсионная программа, хотя вот с ней я бы лично не связывался. Мерзавцы из Сити найдут способ, как обмануть вас, когда вы уйдете с работы.
Я был потрясен – совершенно не разобрался в ситуации. Предложение оказалось щедрым, мне случалось принимать гораздо более скромные.
– Будете работать с Эдит, ставить ее на ноги, дрессировать. Она новичок, молоко на губах не обсохло, но быстрая, как гончая. Чтобы себя показать, ей нужен рядом человек с опытом. Как считаете – справитесь натаскать ее для больших дел?
Предложение было заманчивым. Оставался единственный вопрос:
– Какова ваша политика в отношении домашних животных на работе?
– Можете быть спокойны. Сюда животных не приводят.
– Дело в том, что у меня есть собака, и я не могу оставлять ее дома.
У Ральфа была привычка проводить пальцами по волосам, словно проверяя, на месте ли они, что удивительно для человека его возраста.
– Это ваше условие?
Я виновато пожал плечами.
– Простите.
– Какая собака?
– Трудно сказать.
– Большая, маленькая, средняя?
– Маленькая.
– Приучена к горшку? Не загадит мне весь офис?
– Нет.
Ральф из-за стола встал и протянул мне руку:
– Тристан меня убьет, ну да черт с ним.
Глава шестая
Забавнейшая история – одна из самых смешных в моей жизни. Полли тогда была рядом со мной. Плечом к плечу, и наши лыжи зарывались в снег перпендикулярно убегающему вниз леденящему кровь склону. Он назывался Тортен – спуск под уклон в сорок пять градусов в долину Верьбье. Мы не собирались скатываться по нему на лыжах, но опоздали на последний фуникулер и никак иначе не могли добраться до Ненды, где снимали квартиру. С вершины лыжня ныряла так круто, что замирало сердце. Сколько ни ждешь, что она наконец выровняется, лишь видишь, как растут покрытые снегом поджидающие тебя у подножия бугры размером с «Фольксваген-Жук». Только это был не снег, а лед. Снег там не выпадал уже несколько недель.
