Линди Вудхед - Мистер Селфридж
Когда зарубежный гость увидел размах кабинета министра внутренних дел и его многочисленный персонал, он спросил сэра Уильяма, чем тот занимается. «Я управляю Англией», – ответил сэр Уильям. В какой-то мере так оно и было – по крайней мере в том, что касалось закона, порядка и выдачи лицензий. Во всем этом ему активно помогал его драгоценный союзник – Королевское общество трезвости. Многие из тех, кто мечтал, что Закон о защите королевства подредактируют в соответствии с новой эпохой, оказались разочарованы. Джикс стряхнул с него пыль и с удвоенным пылом начал приводить в исполнение. Полиции было приказано жестко следить за общественной моралью и еще жестче – за ночными клубами. Естественно, не обошлось без ошибок. В Ливерпуле по обвинению в проституции была арестована девушка, которая оказалась virgo intacta[42]. Член парламента от партии либералов сэр Лео Мани был арестован и предстал перед судом просто за то, что сидел рядом с молодой девушкой на скамейке в Гайд-парке. Дело было закрыто. Сэру Базилю Хоум Томсону, бывшему главе Скотленд-Ярда и британской разведки, повезло меньше. Когда его застали в компрометирующем положении с актрисой по имени Тельма де Лава, в свою защиту он заявил, что собирает материал для своей книги об упадке нравов в Уэст-Энде. На суд магистратов это не произвело впечатления, и его приговорили к штрафу в пять фунтов плюс судебные издержки.
Гарри не нужно было рисковать, развлекаясь с любовницами в парке – его дети уже выросли, и похождения отца их не беспокоили, – а вот вопрос визы стал насущным. Чтобы получить ее, он обратился за помощью к влиятельным друзьям – сэру Реджинальду Маккенне, председателю банка «Мидленд», разнообразным членам масонской ложи, куда часто захаживал министр внутренних дел, и к Ральфу Блуменфельду, редактору «Дейли экспресс». Последний был на хорошем счету у сэра Уильяма не только потому, что его газета разделяла строгие взгляды министра на мораль, но и потому, что он основал Союз антисоциалистов, которых горячо поддерживал Джикс. Так Селфридж получил письмо из канцелярии министерства внутренних дел, обеспечивающее ему статус резидента. Не так просто все сложилось для его зятя Сержа, чья прогрессивная партия считалась довольно сомнительным обществом. К счастью, спасение пришло в лице Александра Ону, главы кабинета по делам русских беженцев в Лондоне, который выдал «Сержу де Болотофф, князю Вяземскому» соответствующее удостоверение беженца с фотографией.
Во многих отношениях десятилетие джаза подходило Селфриджу. Он умел влиться в атмосферу мгновения, и его завораживала молодость, что всегда держало его в легком напряжении. «Итак, мистер Селфридж, – сказал ему журналист из манчестерской «Ежедневной депеши», – вам сейчас, полагаю, шестьдесят?» Ответом ему была дружелюбная улыбка. Селфриджу было шестьдесят восемь. Если бы он сочетал с юношеским задором свойственные старости опыт и почтенность, быть может, его жизнь сложилась бы иначе. Но, окруженный подхалимами и подобострастными журналистами, он верил в свою неуязвимость. Некому было сдержать его гедонистические порывы. К 1925 году он уже переступил черту.
Подпитываемый неувядающей модой на всевозможные новинки бизнес процветал. После первого же представления шоу «Одичавшие» всех в буквальном смысле снесло волной чарльстона. В Лондоне проводились соревнования по чарльстону и продавалась одежда для чарльстона. Тонкое белье – особенно панталоны и шелковые сорочки, – расшитые бисером повязки на голову, веера из перьев и неизменные «туфли-эмансипе» с украшенной драгоценностями коробочкой в пряжке, в которой можно было хранить пудру или кокаин, сметали с прилавков «Селфриджес». Юбки были короткими, ночи – длинными. Танцевальные залы и ночные клубы были переполнены, а родители любой социальной прослойки в отчаянии наблюдали, как их отпрысков захлестывает страсть к танцам. Даже король встревожился и написал в одном из писем жене: «Я вижу, что Дэвид [принц Уэльский] продолжает ежедневно танцевать почти до утра. Люди несведущие решат, что он либо безу-мец, либо главный повеса Европы. Какая досада». Молодежь ничего подобного не думала. Они обожали неформальность, энергичность и веселый нрав принца, они обожали его именно за то, что он танцевал. Подобный успех, однако, зиждется на непрочном основании. Принц Уэльский стал знаменит благодаря своим нарядам, своему образу жизни, своим подружкам и своей ауре известности – но и его ожидал крах.
В Лондоне была масса ночных клубов, к величайшей печали министра внутренних дел, который пытался закрыть их все, но они, в особенности те, которые посещал принц Уэльский, правили бал. Список был нескончаемым. В ночь с четверга на пятницу самого принца можно было легко найти в «Посольстве» – клубном ресторане с крошечной танцевальной площадкой, где пары танцевали щека к щеке и где принц целовался с Фридой Дадли Уорд под музыку в исполнении оркестра Берта Эмброуза. Более богемное, театральное общество развлекалось в «Пятьдесят-на-пятьдесят» на Уордор-стрит, в «Хэмбоуне» или распутном «У дядюшки» на Альбемарль-стрит. Арнольд Беннет, страстный любитель ночных клубов, любил «Гаргулью» и «Серебряную тапочку» Кейт Мейрик со стеклянным танцполом и мерцающими зеркальными шарами, а искатели более острых ощущений отправлялись в другой клуб миссис Мейрик – знаменитый «43» на Джеррард-стрит. У «43» тоже были видные клиенты – даже принц Уэльский заглядывал туда время от времени, но основной его контингент составляли европейские особы королевских кровей – потерянные души, потерявшие еще и свои короны, – а также автогонщики, летчики и спортсмены, такие как жокей Стив Донохью и до боли красивый боксер «Великолепный Джордж» Карпентер. «43» был любимым местом людей, идущих по лезвию бритвы, – картежника майора Джека Коутса, международного финансиста Ивара Крюгера (который много лет назад участвовал в постройке «Селфриджес»), предпринимателя, работающего с театрами и предприятиями, Джимми Уайта и богатейшего в Лондоне специалиста по выводу активов Кларенса Хэтри. Регулярно посещали его и Майкл Арлен, Эйвери Хопвуд, Джесси Мэттьюс и Таллула Бэнкхед, а юный Ивлин Во тихо сидел за столиком в углу и наблюдал за происходящим, которое он позднее воспоет в своих романах.
Все жители города ходили в «43». Когда Рудольф Валентино[43] зашел туда одетый по последней моде, в короткий приталенный фрак, его ошибочно приняли за официанта. Он, судя по всему, отреагировал с юмором – красивым жестом схватил бутылку шампанского и принялся наполнять бокалы нескольким восторженным гостям. Шампанское продавалось по два фунта за бутылку, танцовщицы стоили куда дороже. Мамаша Мейрик лично стояла в дверях, собирая по десять шиллингов с посетителей, которые хотели послушать, как поет Софи Такер или как играют знаменитые музыканты Пола Уайтмена.
За все это веселье пришлось расплачиваться, особенно миссис Мейрик. С тех пор как после окончания войны она открыла свой первый ночной клуб, она несколько раз была арестована, заплатила штрафов на несколько тысяч фунтов и дважды провела по шесть месяцев в тюрьме Холлоуэй. Она была сущим наказанием для министра внутренних дел и главной целью светоча отдела нравов лондонской полиции сержанта Джорджа Годдарда. К счастью для Мамаши, сержант Годдард обладал взыскательным вкусом, который трудно было удовлетворить на полицейское жалованье шесть фунтов в неделю. В качестве дополнения к зарплате он еженедельно получал от Мамаши коричневый конверт с пятьюдесятью фунтами хрустящими однофунтовыми купюрами и столько же – от друга Мамаши мистера Рибуффи, хозяина «Дядюшки». Каждую пятницу вечером сержант Годдард шел в «Селфриджес» и аккуратно складывал конверты в свой сейф. Конечно, долго так продолжаться не могло. В 1929 году завистливый коллега сдал Годдарда, и того схватили. Он попытался объяснить, что огромный дом в Стретхэме, невероятно удобный автомобиль и двенадцать тысяч фунтов наличными в сейфе в «Селфриджес» он заполучил, «в свободное время продавая кондитерские изделия на выставке Британской империи», но в суде его осмеяли. В тюрьме оказались Годдард, мистер Рибуффи и Мамаша Мейрик – последнюю приговорили к пятнадцати месяцам каторги.
Сам Селфридж предпочитал клуб «Кит-Кэт». Это дорогое заведение открылось на улице Хеймаркет в начале 1925 года и предлагало посетителям не только послушать оркестр, но и полюбоваться на изумительных танцовщиц кабаре. В «Кит-Кэт» тоже пришли с рейдом, и вскоре клуб закрыли. Пытаясь обойти закон, его впоследствии открыли как «ресторан-кабаре». Чтобы отпраздновать это событие, председатель клуба сэр Чарлз Ротен пригласил выступить на открытии восхитительный танцевальный дуэт «Сестрички Долли». Среди гостей был и Гарри Гордон Селфридж. Этих девочек он видел в деле не впервые. В 1921 году они выступали на лондонской сцене в шоу Ч. Б. Кошрана «Лига мелочей», и Гарри скрупулезно внес в свой гроссбух потраченные на билет 28 пенсов. Увидев их шесть лет спустя в «Кит-Кэт», он закрутил роман с Дженни – а поговаривали, что и с обеими сестрами сразу, – который сошел на нет к 1933 году и стоил ему в прямом смысле миллионы долларов.
