Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб (сборник)

Иной раз, когда произведение так задерживается с публикацией, автор, если у него хватает ума, видит в этой задержке определенное благо, потому что она дает ему время для проверки своих предположений, и исправления ранее незамеченных ошибок, и обдумывания тех своих гипотез, излишняя жесткость которых могла исказить истинную картину вещей. Так и Адиэль Амзе: проверял, исправлял и обдумывал до тех пор, пока его книга не стала чистехонькой, как хорошо перебранная манная крупа.

Но издателя для нее по-прежнему не было.

Когда Адиэль Амзе совсем было отчаялся опубликовать свою книгу, случилось чудо: самый богатый из городских богачей, Гебхард Гольденталь, вдруг выразил желание ее издать. Непонятно, как дошло имя скромного исследователя до знаменитого богача и какую выгоду увидел такой богач в издании книги, не обещающей никакой прибыли своему издателю, разве что этот Гебхард Гольденталь был очень уж обременен своим богатством. А поскольку богатство не всегда приносит удовлетворение своему обладателю, он нашел удовлетворение в том, что стал покровительствовать наукам и поддерживать работы талантливых людей, чьи имена еще не получили известность, но могут прославиться впоследствии.

Впрочем, другие говорят, что дело не в этом, а в том, что Гебхарду Гольденталю было известно родовое предание, утверждавшее, что его предки принадлежали к числу изгнанников из той самой Гумлидаты, причем происходили они из знатных людей города, а один из них даже командовал отрядом горожан, который отважно противостоял готским полчищам до той последней минуты, когда готы ворвались в город и превратили его в груду развалин. Нечего и говорить, что это предание абсолютно несостоятельно, потому что в результате вторжения готов Гумлидата была стерта с лица земли – кто же может теперь утверждать, будто произошел из ее семени? Но мотивы не меняют дела: господин Гебхард Гольденталь изъявил готовность издать книгу Адиэля Амзе, несмотря на высокую стоимость такого издания, вызванную наличием множества карт и рисунков, к тому же раскрашенных автором во множество цветов: один цвет Амзе использовал для общего вида города, другой – для его храмов, еще один – для изображений жертвенников в этих храмах, и особый цвет – для их богов – Гомеша, Гуша, Гуца, Гоаха и Гуза[89], и другой особый цвет для их наложниц, и свой цвет – для детей и младенцев во чреве их, а еще одним цветом он раскрасил столпов гумлидатской веры – великого Гомеда, и Гихура, и Амула, и совсем иным цветом – их служителей, храмовых жриц и жрецов. И все это, не считая храмовых блудниц, как высокорожденных, у которых матери были знатными женщинами, так и низкорожденных, у которых мать была знатной, но отец из рабов, а также обычных храмовых проституток, и храмовых прислужников, и даже храмовых собак, – все они тоже были раскрашены каждый в свои цвета в зависимости от их кожи, и одеяний, и стоимости, и важности их работы. А если добавить к этому изображения готов, и их союзников, и их гонцов, и их карликов-шутов, и воинов, которые уже в строю, и воинов, готовых к сражению[90], то видно, какие большие деньги надо было вложить в печатание такой книги. Тем не менее Гебхард Гольденталь готов был напечатать ее, и напечатать красиво – красивым шрифтом, на красивой бумаге, красивыми красками, с красивыми рисунками и в красивом переплете. Короче говоря, он был готов издать книгу Адиэля Амзе самым роскошным образом, по последнему слову техники, что не всякий издатель может себе позволить. И его служащие даже побеседовали уже со всеми специалистами – графиками, картографами, корректорами, наборщиками и печатниками – и произвели расчет предстоящих расходов. Все было готово, если не считать того, что Гебхард Гольденталь имел привычку лично завершать с каждым клиентом любое дело, которое надежно подготовили ему его служащие. Если клиентом был рядовой человек, он приглашал его в свою канцелярию, если это был какой-то особенный клиент, он приглашал его к себе домой на чашку чая, а если это был человек важный и известный, устраивал для него прием. Адиэля Амзе, который был рангом повыше обычного клиента, но не достаточно известен, чтобы считаться важным, он пригласил на чашку чая.

Так случилось, что однажды утром Адиэль Амзе был приглашен на следующий день на чашку послеполуденного чая к господину Гебхарду Гольденталю, причем его просили быть пунктуальным и не опаздывать, потому что господин Гольденталь собирается за границу и в его распоряжении остался только указанный час, а он хотел бы завершить свои дела с господином Амзе еще до отъезда.

Какой же автор, долгие годы искавший издателя и в конце концов нашедший его, упустит свой шанс? Пробежав глазами письмо, Адиэль Амзе тотчас извлек на свет свой парадный костюм, который не надевал с тех пор, как был увенчан званием доктора наук. Он отряхнул и проветрил его, затем побежал к парикмахеру, от парикмахера в баню, из бани в магазин, купить себе галстук, а вернувшись из магазина, бросился к письменному столу, чтобы еще раз просмотреть свою книгу. И не успел еще наступить следующий день, как он уже был готов предстать перед своим издателем. Сколько он себя помнил, у него никогда еще не было такого дня. Он, бывало забывавший ради руин Гумлидаты и о себе, и о своей одежде, и обо всяких украшательствах, вдруг полностью переменился и стал похож на тех знаменитых ученых, которые оставляют науку, чтобы завоевать признание людей, не имеющих к науке отношения. Он сидел и листал свою книгу, и посматривал на себя в зеркало, и поглядывал на часы, и снова и снова изучал свой костюм и проверял свои жесты – ведь всякий, кто ищет знакомства с богатым человеком, должен хорошо выглядеть, хорошо одеваться и хорошо двигаться, потому что богатые люди, даже если и покровительствуют науке, любят видеть эту науку в красивой упаковке. А между тем наука, которой Адиэль Амзе отдал все свои силы и которая согнула его спину и опустила плечи, – она же сообщила его лицу некое сияние, которого не бывает ни у кого, кроме тех, кто посвящает себя служению чистому познанию. И жаль, что этот богач так и не увидел его – ведь если бы они встретились, он понял бы, что есть лица, которые красивее любого серебра и золота. Видишь, друг мой, ради сей морали я даже намекаю тебе заранее, чем все это кончилось.

Короче говоря, так он сидел, Адиэль Амзе, сидел и вставал, и снова садился, и снова вскакивал, и представлял себе, как его книга уходит в печать, и как она обретает вид печатных букв, и как он корректирует, и добавляет, и вычеркивает, и сокращает, и завершает ее, и как, наконец, она выходит, и как принимается публикой. Те годы, в течение которых он был сосредоточен на своих исследованиях, сделали его собранным и во всех других отношениях. Уже за час до назначенного ему времени он поднялся, взял ключ от комнаты, чтобы запереть ее за собой, еще раз посмотрел в зеркало, а потом обвел глазами комнату, удивляясь тому, что она нисколько не изменилась – ведь, по логике, она должна была измениться, как и положено комнате человека, которому предстоит получить благословение свыше.

Неожиданно он услышал звук шагов и испугался – уж не пришлось ли господину Гольденталю уехать раньше назначенного срока, и он прислал сообщить, что их встреча откладывается? Он замер в тревожном ожидании. От страха он потерял всякое соображение, только чувства еще выполняли свои обязанности. Все его тело превратилось в сплошные уши. Он напряженно прислушался к приближающимся звукам и вдруг опознал в них шарканье старушечьих ног. Разум мигом вернулся к нему и подсказал, что такой важный господин, как Гольденталь, уж конечно, не станет посылать сообщения через старух. А когда шаги приблизились совсем, он понял, что это идет та сестра милосердия, что регулярно приходила к нему раз в год, чтобы забрать иллюстрированные журналы, которые он передавал через нее в колонию прокаженных. Он растерялся – ему трудно было отказать ей, сказать: «Я занят, приходите через год», – потому что он очень ценил эту старую женщину, которая посвятила свою жизнь тем нечастным, что уже при жизни подобны мертвецам; но ему было также трудно и задерживаться ради нее, потому что, задержись он с гостьей, его книга задержится с изданием – ведь господин Гольденталь уезжает за границу, и кто знает, когда он вернется. Тут, однако, я хочу упомянуть еще одно обстоятельство, на первый взгляд смехотворное, на деле же весьма существенное. Когда для человека его дом составляет весь мир, любая лишняя, ненужная вещь в этом доме способна вызывать у него раздражение. Вот так же было и с Адиэлем Амзе. В те часы, когда он уносился мыслью во времена Гумлидаты, и бродил по ее развалинам, и беседовал с храмовыми собаками, выясняя их цену, и занимался другими подобными делами, он иногда поднимал глаза и вдруг видел кипы журналов, в которых ему не было никакой нужды, и вот сейчас, когда пришла сестра Ада, ему представлялась очередная возможность избавиться от всего этого хлама. А ведь если он сейчас этого не сделает, они будут еще год мозолить ему глаза, да к тому же за этот год к ним добавятся еще и еще журналы, и, поскольку все они совершенно ему не нужны, они будут невыносимо его раздражать.