Джон Ирвинг - Правила виноделов
Никакого ответа. Ругая себя, Гомер подумал, что доктор Кедр, пожалуй, не в самое подходящее время удалился «немного вздремнуть».
– Простите меня, я вас очень люблю, – продолжал Гомер немного громче.
Затаил дыхание, прислушался: дыхания не слышно; встревоженный, он зашел за шкаф и увидел на кровати бездыханное тело начальника станции. Гомеру, конечно, и в голову не пришло, что до этого раза никто никогда не объяснялся начальнику станции в любви.
Сестры Эдна и Анджела не могли найти для него другого места. Они перенесли сюда тело из операционной, чтобы пощадить чувства женщин, которым Кедр делал аборт. Не положишь же его в палату рожениц или в спальню мальчиков – то-то был бы переполох.
– Вот черт! – выругался Гомер.
– Что случилось? – спросил доктор Кедр, проходя мимо провизорской на руках с Кудри Деем.
– Да так, пустяки, – ответил Гомер.
– У Кудри Дея сегодня плохой день, – объяснил доктор Кедр.
– Не расстраивайся, Кудри, – махнул Гомер мальчику.
– К нам кто-то приехал! Как в зоомагазин. Хотят кого-то взять в дети! – выпалил Кудри.
– Мне кажется, ты что-то напутал, – сказал доктор Кедр.
– Скажи им, Гомер, что я лучше всех. Скажешь? – попросил Кудри.
– Ну конечно. Ты и правда у нас лучше всех.
– Уилбур! – позвала сестра Эдна.
Они с сестрой Анджелой что-то живо обсуждали у открытых дверей больницы.
Доктор Кедр, его строптивый ученик и второй по возрасту воспитанник двинулись на их голоса посмотреть, что еще там стряслось.
А вокруг «кадиллака» собралась тем временем небольшая, но шумная толпа.
– Жалко, ребятки, что не яблочный сезон, – говорил Уолли, раздавая направо и налево банки с медом и яблочное желе. – Мы бы привезли яблок и сидра. Знаете, какой он вкусный!
Со всех сторон к нему тянулись грязные жадные ручонки. Мэри Агнес Корк, вторая по возрасту в отделении девочек, ухитрилась завладеть уже третьей банкой. Уроки Мелони, как действовать в таких случаях, не пропали даром. Мэри Агнес было любимое имя миссис Гроган, а Корк – название графства в Ирландии, где она родилась. Чуть ли не каждая третья новорожденная получала эту фамилию.
– Банок много! – ободряюще воскликнул Уолли, когда Мэри Агнес, опустив за ворот блузки две банки меда и одну желе, потянулась за четвертой.
Малыш Дымка Филдз, открыв банку с желе, стал есть из нее прямо пятерней.
– Гораздо вкуснее помазать на тост и съесть утром на завтрак, – наставительно заметил Уолли, но Дымка взглянул на него так, словно тосты были для него экзотической едой, а не обычным завтраком. Во всяком случае, вид его говорил, что он намерен тут же на месте эту банку прикончить.
Мэри Агнес тем временем углядела на заднем сиденье «кадиллака» розовую заколку для волос. Она посмотрела на Кенди и уронила на землю вторую банку с желе.
– Эх ты, – улыбнулась Кенди и нагнулась за банкой.
Мэри Агнес мгновенно стянула заколку под восхищенным взглядом крошки Джона Уолша. На голой коленке Мэри Агнес Кенди заметила не то запекшуюся кровь, не то след ржавчины, и ее стало мутить. Она хотела послюнявить палец и стереть рыжее пятно. Но у нее все поплыло перед глазами, она выпрямилась и протянула девочке банку. В это время из дверей больницы вышла группа взрослых, и Кенди забыла о недомогании – они ведь приехали сюда не забавляться с детьми.
– Я доктор Кедр, – произнес мужчина в летах (и немалых), обращаясь к Уолли, потрясенному быстротой, с коей Дымка поглощал содержимое банки.
– Уолли Уортингтон, – сказал Уолли, одной рукой затряс руку доктора, другой протянул ему банку с медом, при этом продолжая говорить: – Собственный мед из «Океанских далей». Это, знаете ли, в Сердечном Камне, что рядом с Сердечной Бухтой.
– Сердечной Бухтой, – повторил доктор Кедр, разглядывая мед. От юноши явно веет океанским ветром. Но и хрустом стодолларовых банкнот. Чей же это на них лик?
– Ну говори же, Гомер, – толкнул Кудри Дей Гомера, махнув на Кенди. Но мог бы и не махать. С того самого мига, как он вышел во двор, Гомер видел только ее. Юный Копперфильд прилип к ее ноге, но это не сказалось на грации ее движений, и никакое облачко не омрачало сияния ее лица. – Скажи ей, что я лучше всех.
– Добрый день, – приветствовала Гомера Кенди, потому что среди подошедших он был выше всех, такой же высокий, как Уолли. – Я Кенди Кендел. Надеюсь, мы ни от чего вас не оторвали?
«Оторвали от двух абортов, одних родов, одной смерти, двух вскрытий и одного спора», – подумал Гомер Бур, но в ответ произнес:
– Он лучше всех!
«Слишком сухо, – подумал Кудри Дей, – без всякого выражения».
– Это про меня, – сказал он, шагнув вперед. – Слышали, что он сказал? Я лучше всех.
Кенди нагнулась к нему, потрепала по всклоченным волосам.
– Конечно лучше, – улыбнулась она и, выпрямившись, прибавила, взглянув на Гомера: – Вы здесь работаете? Или вы один…
Кенди замолчала, не зная, вежливо ли прозвучит – «один из них».
– Не совсем, – ответил Гомер, подумав, что он действительно не совсем то и не совсем другое.
– Его зовут Гомер Бур, – вмешался Кудри, поскольку Гомер забыл представиться. – Его уже нельзя усыновить, он переросток.
– Вижу, – смутившись, сказала Кенди. Надо поговорить с врачом, а тут такая толпа; она даже немного рассердилась на Уолли.
– У нас большая яблочная ферма, – объяснял Уолли доктору Кедру. – Она принадлежит отцу. Но всем заправляет мать.
«Что этому идиоту здесь надо?» – подумал Кедр.
– Я так люблю яблоки! – воскликнула сестра Эдна.
– Будь яблочный сезон, я привез бы полную машину. А между прочим, вы могли бы посадить здесь яблони. – Уолли махнул рукой на голый склон, возвышающийся над ними. – Посмотрите на этот холм. Он весь в оползнях. Его надо засадить деревьями. Я могу прислать саженцев. Через шесть-семь лет у вас будут свои яблоки. И вы сто лет не будете на них тратиться.
«Господи, – думал Уилбур Кедр, – мне только не хватало ста лет яблочного счастья».
– Правда, Уилбур, это было бы прекрасно! – восторженно сказала сестра Эдна.
– И заведете свой сидровый пресс, – развивал свою мысль Уолли. – Сидр и яблоки – вот вам и занятие для детей.
«Им не занятие надо искать, – думал Кедр, – а место, где жить».
Наверное, какие-нибудь благотворители, гадала сестра Анджела. И, прижав губы к уху доктора Кедра, прошептала: «Большое пожертвование», чтобы предотвратить грубость со стороны Кедра.
«Слишком молоды, – подумал Кедр. – Таким еще рано швыряться деньгами».
– А пчелы! – воскликнул Уолли. – Надо обязательно завести пчел. Захватывающе интересно для детей. И не так опасно, как думают многие. Будет свой мед. К тому же наглядный урок общежития. Пчелы создали идеальное общество.
«Да замолчи ты, Уолли», – думала Кенди, понимая однако, почему Уолли не может остановиться. Ему была внове обстановка, которую нельзя прямо сейчас взять и исправить. Место было столь безнадежно, что оставалось только молча принять его, а он еще не умел, не брыкаясь, справляться с шоком, безмолвно впитывать увиденное, как губка поглощает воду. Эти словесные излияния диктовались добрыми намерениями; Уолли верил, что мир можно улучшить, надо только его разумно направить и организовать.
Доктор Кедр глядел на детей, набивающих рот медом и желе. «Неужели они приехали сюда только затем, чтобы поиграть с сиротами и перекормить сладким?» – недоумевал он. Если бы он взглянул на Кенди, он сразу бы понял, зачем эта пара здесь. Но доктор Кедр не был большой охотник смотреть в глаза женщинам – насмотрелся в тяжелые минуты их жизни под яркими лампами операционной. Сестра Анджела иногда спрашивала себя, сознает ли доктор Кедр, что избегает смотреть на женщин; интересно, это побочный эффект профессии врача-акушера или, наоборот, акушерами становятся мужчины, равнодушные к женщинам?
А Гомер не был равнодушен: он всегда смотрел женщинам в глаза. «Вот, наверное, почему, – думала сестра Анджела, – ему так мучительно видеть женщину в акушерском кресле. Смешно, – думала она, – он так внимательно следит за всем, что делает доктор Кедр, и ни разу не взглянул, как мы с сестрой Эдной бреем женщин». Он был тверд в споре с Кедром, надо ли брить лобки. Гомер считал, что не надо, да и женщинам это не нравится. «Не нравится? – кипятился доктор Кедр. – Что у меня, увеселительное заведение?»
Кенди совсем растерялась; никто, видно, не понимает, зачем она здесь. Малыши не отходят от нее, крутятся у ног; а этот застенчивый смуглый красивый юноша наверняка ее ровесник, хотя и выглядит старше… Неужели придется ему сказать о цели ее приезда в Сент-Облако? Неужели никто сам не догадается, взглянув на нее? И Гомер взглянул, глаза их встретились. Кенди показалось, что он уже видел ее много раз, наблюдал, как она растет, знает ее обнаженной; видел даже тот акт, приведший к беде, из-за которой она здесь. А Гомер безошибочно прочитал в глазах незнакомой красавицы, в которую влюбился с первого взгляда, привычное жалкое выражение нежеланной беременности.
