Сара Уотерс - Ночной дозор
Бинки переложила в другую руку мундштук, завернула манжет блузы и пальцем погладила ткань.
– Чертовски отменный материал, ничего не скажешь.
– А ярлык видели? Франция, глянь.
– Франция? – хмыкнула Микки. – Что ж, будем считать это вкладом Хелен в Сопротивление.
– Дорогуша, стоит ей такое надеть, и она не окажет никакого сопротивления, – сказала Бинки.
Все засмеялись. Любуясь блузой, Кей поворачивала ее так и этак, потом даже встала и вместе со штанами приложила к себе:
– На мне, конечно, смотрится дико, но это чтоб вы поняли.
– Класс! – сказала Микки, усаживаясь на место. – Наверное, бешеных денег стоит, а? Давай колись, сколько выложила?
Чувствуя, что краснеет, Кей складывала пижаму.
– Ладно, сама знаешь.
– Нет. – Микки ждала ответа. – Не знаю.
– Понятно же, что задешево такую хорошую вещь не достанешь. Да еще когда война…
– Так сколько? Кей, ты покраснела!
– Да жарко здесь. Чертова печка!
– Пять фунтов? Шесть?
– Ведь надо же промотать состояние рода Лэнгриш! А на что еще сейчас деньги тратить? В пивных нет выпивки, у табачников – курева.
– Семь фунтов? Восемь? – вперилась в нее Микки. – Неужто больше?
– Нет, около восьми, – поспешно, но туманно ответила Кей.
Вообще-то за пижаму она отдала десять фунтов и еще пять – за пакет кофейных зерен и пару бутылок виски, но признаваться в том не хотела.
– Восемь фунтов! – вскрикнула Микки. – Ты чокнулась!
– Зато какая радость для Хелен!
– И еще больше для спекулянтов.
– Ну и что? – Джин вдруг возымел эффект и сделал Кей задиристой. – Любовь и война все спишут, ведь так? Особенно нынешняя война и уж тем более… – она понизила голос, – такая любовь, как наша. Господи, да это же малость, нет, что ли? Ведь Хелен не получит даже крохотной пенсии, если меня укокошат…
– Твоя беда, Лэнгриш, в том, что у тебя комплекс благородства, – сказала Бинки.
– Ну и что? Что плохого-то? Такие, как мы, должны быть благородными. От других благородства черта с два дождешься.
– Ладно, только знай меру. Можно и без широких жестов.
– Ох, не начинай!
Кей свернула пижаму и посмотрела на часы, вдруг испугавшись, что Хелен, которая должна была подойти после работы, объявится раньше и сюрприз будет испорчен. Она протянула Микки коробку:
– Пусть до конца месяца у тебя полежит, ладно? Если возьму домой, Хелен может найти.
Микки забрала коробку и сунула под кровать в другом конце каюты.
Потом смешала еще коктейли. Бинки вдруг помрачнела и, понурившись, гоняла в стакане джин. Помолчав, она сказала:
– Чего-то, девочки, расстроил меня весь этот треп о благородстве.
– Ой, не бери в голову! – отмахнулась Микки.
– И все ж таки. Хорошо тебе, Кей, с крошкой Хелен, шелковыми пижамами и прочим строить из себя поборницу благородства, этакого Лучшего Друга Розовых. Но твой случай – невероятная редкость. Большинство же… Взять хоть Микки и меня. Что у нас есть?
– Говори за себя! – Микки закашлялась.
– Джин тебя рассиропил, – сказала Кей. – Так и знала, что ранняя пьянка к добру не приведет.
– Дело не в джине. Я серьезно. Вот скажи честно: неужели такая жизнь никогда тебя не тяготила? Все это хорошо по молодости. Когда тебе двадцать, это и вправду заводит. Скрытность, напряг… настраивают тебя, словно арфу. Когда-то девушки казались сказочными существами… все эти бешеные вспышки из-за чепухи, вечеринки, угрозы вскрыть себе вены в туалете и всякое такое. Мужики – тень, бумажные куколки, пацанята! Чего там сравнивать! Но потом наступает возраст, когда видишь всю правду. Приходит время, когда ты уже просто выхолощена. И понимаешь, что с этой чертовой игрой покончено… Теперь мужики кажутся чуть ли не привлекательными. Иногда я всерьез подумываю найти себе какого-нибудь славного парнишку, чтобы угомониться с ним, этакого тихоню-парламентария от либералов или что-нибудь в этом духе. Так было бы спокойно.
Вообще-то, Кей переживала нечто подобное. Но это было еще до войны, до того как она встретила Хелен. Сейчас она хмуро сказала:
– Глубокий безмятежный покой супружеского ложа после шурум-бурума сапфического[36] шезлонга.
– Именно.
– Какая чушь!
– Я серьезно. Погоди, вот доживешь до моих лет… – (Бинки было сорок шесть), – когда по утрам просыпаешься и видишь рядом с собой огромные равнины несмятых простыней. Тогда поглядим на твое благородство… Ведь даже детей нет, чтоб было кому позаботиться в старости.
– Господи! – воскликнула Микки. – Ну давайте прямо сейчас перережем себе глотки и разом с этим покончим!
– Хватило б духу, я бы именно так и сделала, – сказала Бинки. – Только служба и держит. Хвала Господу за войну, вот оно как! Если хотите знать, меня приводит в ужас мысль, что вновь наступит мир.
– Ты уж помаленьку привыкай, ведь это лишь вопрос времени, – посоветовала Кей. – Наши уже в семнадцати милях от Рима, или где они там…
Следующие десять минут обсуждалось положение дел в Италии, затем перешли к теме секретного оружия Гитлера, самой популярной в те дни.
– Вы знаете, что во Франции немцы разместили гигантские пушки? – спросила Бинки. – Правительство пытается это дело замолчать, но у Коллинс с Баркли-Сквер в одном министерстве есть приятель. Он говорит, снаряды тех пушек достанут аж до северных окраин Лондона. Будут сметать прям целые улицы.
– А я слыхала, – начала Микки, – немцы собирают в пучок какой-то луч…
Катер накренился – кто-то взошел по сходням. Все это время Кей прислушивалась к шагам.
– Это Хелен, – прошептала она, ставя на ящик стакан. – Помните: ни слова о пижамах, днях рождения и всяком таком.
Раздался стук, дверь открылась, и появилась Хелен. Кей встала, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам, и чмокнула в щеку.
– Привет, милая.
– Привет, Кей, – улыбнулась Хелен.
Ее холодная тугая щека была гладкой и нежной, как у ребенка. Под помадой чуть шелушились обветренные губы. Хелен огляделась, разгоняя клубы дыма.
– Боже, у вас тут как в турецком гареме. Хотя я там не была.
– Я бывала, дорогуша, – сказала Бинки. – И могу сказать: гаремы шибко переоценивают.
Хелен рассмеялась.
– Привет, Бинки. Здравствуй, Микки. Как вы?
– Нормально.
– Припадок боевитости, дорогуша. Как ты?
Хелен кивнула на стаканы:
– Станет хорошо, когда нечто подобное окажется внутри меня.
– Мы пьем «буравчик» – не возражаешь?
– Сейчас я заглотну и толченое стекло, если в нем будет капля спиртного.
Хелен сняла пальто и шляпку, взглядом поискала зеркало, но не нашла.
– Наверное, ужасно выгляжу? – Она пыталась поправить волосы.
– Выглядишь прекрасно. – Кей обняла ее за талию. – Давай садись.
Они сели. Бинки с Микки занялись новой порцией коктейля, все еще обсуждая секретное оружие.
– Невидимые лучи… В жизни не поверю, – говорила Бинки.
– Все хорошо, милая? – шепнула Кей, губами вновь касаясь щеки Хелен. – Паршивый выдался день?
– Нет, не особенно, – ответила Хелен. – Как у тебя? Что делала?
– Совсем ничего. Думала о тебе.
Хелен улыбнулась:
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что всегда думаю. Сейчас тоже.
– Да? И что ты думаешь?
– О-о! – сказала Кей.
Она думала об атласной пижаме. Представляла, как застегивает блузу на обнаженной груди Хелен. Как рука скользит по ее бедрам и ягодицам, обтянутым перламутровым шелком. Кей стала поглаживать бедро Хелен, вдруг зачарованная его восхитительной выпуклостью и упругостью; она вспомнила слова Бинки и подумала, как сильно повезло ей самой, изумляясь тому, что Хелен, теплая и красивая, гладкая и живая, вот здесь, совсем рядом, на этом смешном, похожем на сабо кораблике, и можно ее коснуться.
Хелен посмотрела ей в глаза и сказала:
– Ты пьяная.
– Надеюсь. Это мысль. Напейся тоже.
– Напиться и побыть с тобой три четверти часа? Чтоб потом проспаться в одиночестве?
– Поехали с нами на станцию. – Кей вверх-вниз подвигала бровями. – Я покажу тебе заднее сиденье своего фургона.
– Балаболка! – засмеялась Хелен. – Что с тобой?
– Просто я влюблена.
– Эй вы! – громко сказала Бинки, передавая Хелен стакан. – Я бы не пришла, если б знала, что тут устроят обжиманцы. Хорош тискаться, а то мы с Микки чувствуем себя девицами, которых никто не приглашает танцевать.
– Мы по-дружески, – ответила Кей. – Вдруг мне сегодня башку оторвет? Приходится использовать губы на полную катушку, пока они есть.
– Я делаю то же самое, – подняла стакан Бинки. – Вот так.
В шесть часов на соседней барке заговорило радио; подруги открыли дверь и послушали новости. Затем стали передавать легкую музыку; дверь затворили, потому что сильно тянуло холодом, но Микки раздвинула окошко, и танцевальные мелодии доносились под аккомпанемент стрекота и плеска проходящих баркасов и глухого стука лодок о причал. Текла плавная мелодия, болтали Бинки с Микки, Кей легко поглаживала Хелен по спине. От тепла и джина Кей разморило.
