Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки

Немного погодя человек посадил меня на переднее сиденье машины и пожал руку Полковнику, который даже не потрепал меня на прощание по голове. Потом человек дал Полковнику маленькую бумажку.

– Если будете искать недорого шикарное авто, позвоните, – улыбаясь, сказал он.

Я оглядел нового хозяина. Мне понравилось, что он разрешил мне быть собакой переднего сиденья, но когда он бросил на меня взгляд, я почувствовал не любовь, а полное безразличие.

Вскоре стало ясно, в чем дело: мне предстояло жить не с этим мужчиной, которого звали, как выяснилось, Дерек. Жить я буду у женщины по имени Венди; она завизжала и запрыгала, когда Дерек принес ей меня. Венди и Дерек тут же начали бороться, а я отправился исследовать квартиру, где предстояло жить. Повсюду были разбросаны туфли и одежда, на низеньком столике у дивана стояли коробки с налипшими высохшими остатками еды. Я вылизал их дочиста.

Дерек и к Венди не испытывал особой любви, хотя обнимал ее, уходя. Я помню – когда Эл выходил из дома, яркий всплеск его любви к Майе заставлял меня вилять хвостом. А этот человек был совсем другой.

Любовь Венди ко мне была ясной, но странной – смесь непонятных мне эмоций. В следующие несколько дней она называла меня Медвежонок-Пух, Гугл, Снуп-Дог и Фисташка. Потом я снова стал Медвежонок-Пух, а потом осталось «Медвежонок» с вариациями: Медвежонок-Бу, Медвежонок-Мишка, Сладкий Мишка, Мишка-Обнимашка и Чудный Медвежонок. Она хватала меня, расцеловывала и тискала, словно ей было мало; звонил телефон, и она бросала меня на пол, чтобы взять трубку.

Каждое утро Венди раскидывала вещи, вся в растрепанных чувствах, повторяя «опаздываю, опаздываю!». Потом хлопала дверь, и я оставался один, безумно скучая.

Она оставляла на полу газеты, но мне не удавалось вспомнить – нужно писать на них или не нужно, приходилось делать и то, и другое. Зубы ныли, пасть наполнялась слюной, так что пришлось пожевать пару туфель, – когда Венди увидела, то долго визжала. Иногда она забывала покормить меня, и приходилось искать что-нибудь в мусорном баке; тогда Венди снова начинала визжать.

Насколько можно было понять, жизнь с Венди не имела вообще никакой цели. Мы не тренировались, почти не гуляли. Вечером Венди открывала мне дверь во двор, а днем открывала очень редко и с каким-то непонятным страхом, как будто мы делаем что-то плохое. Я был так расстроен, так полон нерастраченной энергии, что начинал лаять и лаял иногда часами – мой голос отражался от стен.

Однажды в дверь громко постучали.

– Медвежонок! Сюда! – прошипела Венди. Она заперла меня в своей спальне, но я слышал человека, который говорил с ней. Он был разъярен.

– Собак держать не разрешается! Так сказано в договоре! – Я насторожился при слове «собак» – может, человек сердится из-за меня? Насколько помню, я не делал ничего плохого, однако в этом дурацком доме совсем другие правила, так что кто их разберет.

Собираясь на работу в следующий раз, Венди, нарушив собственное правило, позвала меня и велела сесть. На нее не произвело впечатления даже то, как я умею садиться по команде, – а ведь она меня не учила.

– Слушай, Медвежонок, нельзя лаять, пока меня нет, понял? Я попаду в беду с соседями. Не лаять, ясно?

Среди ее чувств я ощущал печаль. Может, она тоже весь день скучает? Почему же не берет меня с собой? Я люблю кататься на машине!..

Через день Венди одной рукой открыла дверь, а другой вытащила из-за двери листок бумаги. Я подбежал к двери – мой пузырь горел, но Венди меня не выпустила. Вместо этого она посмотрела на бумагу и начала сердито кричать. Мне не оставалось ничего другого, как присесть на пол в кухне; она стукнула меня ладонью по заду и открыла дверь.

– Давай, можешь выходить; все и так уже знают, что ты здесь, – пробормотала Венди. Я доделал свои дела в саду. Жаль, что я напачкал в кухне, но выбора у меня не было.

На следующий день Венди проснулась поздно; мы сели в машину и долго-долго ехали. Пришлось ехать на заднем сиденье, потому что на переднем были сложены разные вещи, зато Венди опустила стекло, и я мог высунуть нос в окно. Мы затормозили на дорожке у маленького дома, у которого стояло несколько машин, – по запаху было ясно, что они давно не двигались.

Дверь открыла пожилая женщина.

– Привет, мам, – сказала Венди.

– Вот этот? Громадный. Ты говорила – щенок.

– Я зову его Медвежонок; ну, что скажешь?

– Нет.

– Мам! У меня нет выбора! Я получила уведомление! – сердито крикнула Венди.

– И о чем ты только думала?

– Это подарок от Дерека! Что я могла сделать, вернуть?

– Зачем он подарил пса, если тебе нельзя держать в квартире собак?

– Потому что я сказала, что хочу собаку, ясно? Я сказала, что хочу собаку. Господи…

Чувства, которые испытывали друг к другу две женщины, были так сложны, что разобраться в них я не мог. Мы с Венди провели ночь в маленьком доме, трясясь от страха: там был человек по имени Виктор, который пришел, когда стемнело. Он был настолько полон злобы, что все вокруг казалось страшным и опасным. Пока мы с Венди спали в узкой кровати в тесной задней комнатке, Виктор орал в другой части дома:

– Я не потерплю тут никакой собаки!

– Это мой дом, и я буду делать, что захочу!

– Зачем нам собака?

– Глупый вопрос.

– Заткнись, Лиза, просто заткнись.

Венди зашептала мне:

– Все будет хорошо, Медвежонок. Я не дам тебя в обиду. – Она была такая печальная, что я лизнул ее руку, но она только заплакала.

На следующее утро две женщины стояли на улице рядом с машиной и разговаривали. Я обнюхивал край дверцы, ожидая, когда меня впустят. Чем быстрее мы с Венди уедем отсюда, тем лучше.

– Боже, мама, как ты его терпишь? – сказала Венди.

– Он не такой плохой. И он лучше, чем твой отец.

– Только не начинай!

Я понюхал воздух – он принес кислый запах мусора, сваленного рядом с домом; если честно – запах восхитительный. Я бы не прочь там когда-нибудь покопаться.

– Ладно, позвони из дома, – сказала пожилая женщина.

– Обязательно. Позаботься о Медвежонке.

– Ага. – Женщина взяла в рот сигарету и, закурив, резко выдохнула дым.

Венди присела рядом со мной; ее печаль была так сильна и знакома, что я уже знал, что будет дальше. Она погладила мою морду и сказала, что я хорошая собака, потом открыла дверцу и скользнула в машину – а меня не пустила. Я не удивился, когда машина поехала прочь, хотя так и не понял, в чем я виноват. Если я такая хорошая собака, почему меня бросает хозяин?

– И что теперь? – пробормотала стоящая рядом женщина, попыхивая сигаретой.

27

За следующие несколько недель я научился держаться подальше от Виктора. Обычно это было несложно – я сидел на цепи на заднем дворе, и Виктор ко мне не подходил. Хотя я часто видел через окно кухни, как он курит и пьет. Иногда он выходил во двор ночью пописать и тогда заговаривал со мной.

– Чего уставился, пес? – орал Виктор.

Дни становились теплее; для тени я выкопал в земле ямку между покосившимся задним забором и машиной, стоящей на солнце.

– Собака забросала землей мой снегоход! – орал Виктор, увидев мою работу.

– Да ты два года на нем не ездил! – крикнула в ответ женщина, Лиза. Они еще поорали друг на друга. Это немного напоминало те моменты, когда Мама и Папа сердились и кричали, но только теперь я иногда слышал в доме удары и крики боли, обычно под звон падающих бутылок.

За прогнившим деревянным забором жила милая старушка; она начала приходить и разговаривать со мной через дыры и трещины в досках.

– Какой хороший песик, ты пил сегодня? – прошептала она первым жарким утром. Старушка ушла, вскоре вернулась с кувшином и налила прохладной воды в мою грязную миску. Я бросился лакать, потом лизнул тонкую, дрожащую руку, которую женщина просунула в дыру забора.

Мухи, слетавшиеся на мои какашки, облепляли губы и глаза, сводя меня с ума, но в целом я был не против лежать на заднем дворе, лишь бы быть подальше от Виктора. Он меня пугал; злоба, исходящая от него, внушала настоящий страх. Вспоминались Тодд и человек с пистолетом, который ранил Джейкоба. Мне доводилось кусать обоих; значит, однажды я укушу Виктора?

Поверить не могу, что мое предназначение в этой жизни – нападать на людей. Это плохо, это недопустимо. Сама мысль об этом сводила меня с ума.

Когда Виктора не было дома, я лаял, и тогда Лиза кормила меня и спускала ненадолго с цепи, но мне в голову не приходило лаять, если Виктор был в доме.

Женщина из-за забора приносила мне маленькие кусочки мяса, которые просовывала в дырочку. Когда я поймал мясо на лету, женщина восторженно засмеялась, как будто я продемонстрировал бог весть какой трюк. Мне даже показалось, что мое единственное предназначение теперь – доставлять немножко радости загадочной старушке, лица которой даже не удалось рассмотреть.

– Ужас, просто ужас. Нельзя так поступать с животным. Я позвоню куда следует, – говорила женщина. Я чувствовал, как она заботится обо мне – странно, ведь она никогда не приходила во двор поиграть.