Лиана Мориарти - Последний шанс
– Ты начинаешь беспокоить меня, Роза. Уж не сходишь ли ты с ума? Ты говорила Софи такие вещи! Если ты свихнешься, я этого не переживу!
– Ничего я не свихнулась, – успокаивает ее Роза. – Просто потрясена смертью Конни.
Впервые произнеся слова «смерть Конни», она чувствует, как холод леденит ей душу.
Роза берет урну с прахом и подходит к заборчику, который Джимми установил после войны.
– Мы сделаем это вместе, – говорит она Энигме. – Давай.
– Но до полуночи еще минут двадцать.
– Не выдумывай! Конни не обидится, если мы начнем немного раньше.
И тут возникает проблема: Розе никак не отвинтить крышку урны.
– Черт подери! – ругается она.
– Дай сюда, – просит Энигма. Она стучит по краю крышки ножом, вынутым из корзины. – Так всегда делает Марджи, когда открывает томатную пасту.
– Ничего не получается, – вздыхает Роза.
Энигма ворчит, но отвинчивает крышку и протягивает ее Розе:
– Ну вот, готово!
Они держат урну вместе, их руки переплетены.
– Наверное, надо что-то сказать, – говорит Энигма.
– Прощай, Конни! – произносит Роза. – Спасибо тебе за пирожки с корицей и грушей! Спасибо за то, что всегда была такой сильной и умной! Нам будет тебя не хватать!
– Мы любим тебя! – Энигма рыдает. – Мы постараемся, чтобы на Скрибли-Гам все осталось по-прежнему!
Они вместе вытряхивают содержимое урны и смотрят, как легкий серый пепел опускается на освещенную луной реку.
– Господи ты боже мой! – сквозь слезы бормочет Энигма. – Прах Конни выглядит в точности как пыль, которую я вытряхиваю из пылесоса.
А у Розы с души словно бы камень упал, и она плачет, впервые после смерти старшей сестры.
Глава 28
Закрыв глаза, Марджи в черном купальнике стоит у себя в спальне перед зеркальным шкафом.
Она много лет избегала смотреть на свое отражение в купальнике и быстро отводила глаза, если вдруг в таком виде проходила мимо зеркала. И вот, хотя сейчас зима в самом разгаре, пришло, как говорится, время держать ответ.
Потому что завтра Марджи намерена позволить едва знакомому мужчине сфотографировать ее в купальном костюме.
«У меня есть к вам предложение», – сказал тогда мужчина из группы «Взвешенные люди», помешивая капучино с обезжиренным молоком. Марджи до сих пор и сама не верит, что согласилась. Причем сразу же. Даже толком не подумав. «Ну конечно я согласна», – сказала она.
Это было совершенно на нее не похоже. Она говорила как уверенная в себе американка, героиня какого-нибудь телешоу. Это было очень странно.
Марджи делает глубокий вдох и открывает глаза. Потом прищуривается. Расплывчатая фигура прищуривается ей в ответ.
Она вздыхает. Ну и куда на этот раз подевались очки? Несколько минут побродив по дому и восстанавливая порядок действий – «Значит, я вошла в дом, и зазвонил телефон, а я ужасно хотела в туалет», – Марджи наконец находит очки на тумбочке, надевает их и снова встает перед зеркалом с закрытыми глазами.
Вряд ли все так ужасно. Или?..
Когда Рон видит жену в купальном костюме, он заводит разговор о выброшенных на берег китах. Нет, он не говорит прямо: «Знаешь, Марджи, ты похожа на выброшенного на берег кита». Просто Рон с невинно-лукавым выражением принимается рассказывать что-то про китов. У него целый набор таких историй. И есть любимая: она повествует о выброшенном на берег в Орегоне ките, труп которого местные власти решили подорвать динамитом. Очевидно, чиновники полагали, что кит распадется на порционные куски, которые съедят чайки.
«Нет, ты вообрази! – с неизменным энтузиазмом говорит Рон. – Огромные шматы вонючей ворвани падают с неба. Только янки могли до такого додуматься, а?»
«С какой целью ты рассказываешь мне эту историю? – всегда спрашивает Марджи. – Ненавижу ее! Бедный кит!»
«Ни с какой, – неизменно отвечает Рон. – Просто вспомнилось».
Когда Рон и Марджи поженились, он, бывало, прятал ее ночные рубашки, чтобы она спала голой. Когда в семидесятые она надевала свое красное, вязанное крючком бикини, муж смущал ее тем, что, сунув два пальца в рот, присвистывал от восхищения. В те годы он не знал никаких историй о выброшенных на берег китах.
– Раз, два, три, – вслух считает Марджи. Потом открывает глаза. – Господи помилуй!
Все обстоит хуже, чем она думала. Белая плоть в складках, как у куриной тушки. Отвислые, мешковатые предплечья. Бедра словно свиные сосиски. А живот! О боже, живот сильно смахивает на огромную дыню.
Что случилось с хорошенькой миниатюрной Марджи Макнаб, обладавшей талией в двадцать три дюйма? Всегда на один дюйм меньше, чем у сестры! (Предмет тайной гордости Маргарет: как Лаура ни старалась, но сравняться с ней не могла!) До рождения Вероники Марджи еще влезала в свадебное платье.
Единственное утешение состоит в том, что ее новый друг в плавках наверняка выглядит не лучше.
И Маргарет вспоминает, как он сидел напротив нее в кафе. «Он очень… широкий, – подумала тогда Марджи. – Его тело расползается прямо на глазах».
Хотя, конечно, толстый мужчина не так жалок, как толстая женщина.
Ее нового друга зовут Рон. Казалось бы, узнав о таком совпадении, она должна была удивленно воскликнуть: «Надо же! Моего мужа зовут точно так же!» Но Маргарет этого почему-то не сделала. Она вообще избегала упоминать про своего супруга. Вместо этого она сосредоточилась на Толстом Роне и его затее.
«Нет, – решает Маргарет, – он не Толстый Рон. Это жестоко. Лучше буду называть его Пухлый Рон. Очень милое прозвище, этакий веселый персонаж из сказки».
«Думаю, это будет забавно, – сказал тогда Пухлый Рон, – если не сказать больше».
«Ага, просто обхохочешься», – ответила Марджи своим новым тоном уверенной американки.
Потом она протянула ему руку для рукопожатия. Раньше Маргарет никогда первой не протягивала руку мужчинам. Она превращается в эмансипированную дамочку!
«Да уж, просто обхохочешься, – думает Марджи, снимая очки, чтобы толстая дама в зеркале вновь расплылась. – А что, вполне возможно, что я еще покажу им всем, на что способна. Почему бы и нет?»
Глава 29
– Если ты уйдешь и станешь жить на Луне, мне будет очень-очень грустно, – с несчастным видом сказала Мелли, танцовщица из музыкальной шкатулки.
Габлет рассердился:
– Не заставляй меня чувствовать вину, ты, розовая расфуфыренная сучка!
Мелли заплакала:
– Зачем ты меня обижаешь?
Она встала на пуанты и закружилась так быстро, что слезы брызнули у нее из глаз, совсем как вода из садового пульверизатора.
Габлет топнул ногой:
– Ну, блин!
Потом ему в голову пришла умная мысль. Он найдет для Мелли НОВОГО лучшего друга, чтобы она не чувствовала себя одинокой, когда он отправится на Луну. Это была НЕОБЫЧАЙНО умная мысль!
После визита Софи ребенок стал улыбаться. Грейс снимала его, улыбающегося отцу, цифровым фотоаппаратом и посылала снимки по электронной почте подругам и родственникам. Она отпечатала тридцать копий одного из снимков и сделала из них прелестные открытки, поблагодарив всех, кто прислал им подарки. Вообще-то, это было совершенно не похоже на Грейс; скорее уж, рассылать такие милые открытки в духе Софи. Текст на обороте везде был разный: «Твоя погремушка – любимая игрушка Джейка!» «Джейк выглядит очаровательно в твоих ползунках!»; «Твой плюшевый мишка – любимая игрушка Джейка!» Она разложила послания по конвертам, написала адреса, наклеила марки и отнесла на почту. Это занятие потребовало от Грейс столь колоссальных усилий, что, опустив конверты в почтовый ящик, она почувствовала такое облегчение, словно написала диссертацию или пробежала марафон.
«Боже правый, самодельные открытки! – немного язвительно сказала на следующий день одна подруга. – Вы только посмотрите на эту суперженщину! Знаешь, Грейс, не обязательно всегда быть такой идеальной. Дай шанс и нам, простым смертным».
Грейс повесила трубку и с воплем швырнула аппарат в стену: «Ну, блин, чтоб тебя!» На стене осталась отметина, и она потом долго отскабливала пятно.
Сейчас Грейс сидит за кухонным столом и оплачивает по телефону счета, а Джейк лежит в креслице-качалке, которое подарила тетя Марджи.
«Дебора отказалась взять его для Лили, – призналась Марджи Грейс, когда принесла креслице. – Я не стала настаивать, не желая выглядеть надоедливой свекровью. Хотя мне очень хотелось сказать: „Знаешь, дорогая, в детстве твой муж часами гукал, лежа на этом самом креслице и дрыгая толстыми ножками“. О господи, это ужасно, но я предпочла бы, чтобы на месте Деборы была Софи».
Грейс одной ногой качает креслице, переведя телефон в тональный режим и послушно набирая цифры, названные роботом.
Джейк хмурится, пробуя произнести новый звук – издает низкое, гудящее гуканье. Гукая, он лучезарно улыбается матери: «Ты слышала?»
Ребенок очарователен. Она это видит. Просто ничего не чувствует. Она смотрит на него, и таким противным и ужасным кажется, что она ничего не испытывает по отношению к этому воркующему, гукающему малышу. Грейс просто не в состоянии улыбнуться ему в ответ. Даже когда она делает громадное усилие, пытаясь выдавить из себя любовь, как недавно выталкивала ребенка из своего тела, она не чувствует ничего. Это какой-то замкнутый круг: чем больше она старается, тем меньше у нее получается.
