Лиана Мориарти - Верные, безумные, виновные

Лиана Мориарти

Верные, безумные, виновные

Liane Moriarty

Truly, madly, guilty

Copyright © Liane Moriarty, 2016

All rights reserved

© И. Иванченко, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство Иностранка®

Посвящаю Джейси

Музыка – это тишина между нотами.

Глава 1

– Эта история начинается с барбекю, – сказала Клементина. Микрофон усиливал и смягчал ее голос, придавая ему выразительность, как бывает с портретом после фотошопа. – Обыкновенное барбекю для соседей на обыкновенном заднем дворе.

Ну, не такой уж обыкновенный тот задний двор, подумала Эрика. Она скрестила ноги и фыркнула. Никто не назвал бы задний двор Вида обыкновенным.

Эрика устроилась в середине последнего ряда зала собраний, примыкавшего к стильно обновленной библиотеке пригорода в сорока пяти минутах езды от города, а не в получасе, как утверждал служащий таксопарка – уж он-то должен был знать.

В зале сидело, может быть, человек двадцать, хотя имелись складные стулья еще для пары десятков. Бóльшую часть аудитории составляли пожилые люди с оживленными, заинтересованными лицами. Это были осведомленные граждане старшего возраста, пришедшие на собрание общины в это дождливое утро (когда же закончится дождь?), чтобы узнать что-то новое, увлекательное. Им хотелось рассказать детям и внукам о том, что видели сегодня выступление необычайно интересной женщины.

Перед встречей Эрика прочитала на сайте библиотеки описание выступления Клементины. Это была короткая и не слишком информативная аннотация: «С вами поделится своей историей „Один обыкновенный день“ известная виолончелистка, мама из Сиднея Клементина Харт».

Клементина действительно известная виолончелистка? Верится с трудом.

Пятидолларовая плата за нынешнее мероприятие включала в себя лекции двух приглашенных ораторов, восхитительный домашний утренний чай и шанс выиграть в лотерее. Выступающий после Клементины намеревался говорить о спорном муниципальном плане реконструкции местного бассейна. До Эрики доносилось тихое позвякивание где-то неподалеку чашек и блюдец, расставляемых для утреннего чая. Лотерейный билет из тонкой бумаги она держала на коленях, опасаясь, что не сможет сразу отыскать его в сумке, когда лотерея начнется. Голубой, под номером Е 24. Непохоже, что он выиграет.

Сидящая прямо перед Эрикой дама с заинтересованным видом наклонила седую кудрявую голову, как будто была заранее готова согласиться со всем, что скажет Клементина. Из-за ворота ее блузки высовывался ярлык. Размер двенадцать. Эрика протянула руку и засунула ярлык внутрь.

Дама повернула голову.

– Ярлык, – прошептала Эрика.

Дама улыбнулась, и Эрика заметила, как розовеет ее шея сзади. У сидящего рядом более молодого мужчины, на вид лет сорока, – возможно, ее сына – на загорелой шее сзади была сделана татуировка в виде штрихкода, словно он продукт из супермаркета. Предполагалось, что это смешно? Иронично? Символично? Эрику так и подмывало сказать ему, что это глупо.

– Был обыкновенный воскресный день, – начала Клементина.

Что она так напирает на слово «обыкновенный»? Вероятно, Клементине хотелось казаться ближе к этим обыкновенным людям из обыкновенных дальних предместий. Эрика вообразила, как Клементина сидит за маленьким обеденным столом или, быть может, за потертым антикварным письменным столом Сэма в своем доме, обставленном в стиле шебби-шик и с видом на воду, как она сочиняет речь для выступления перед общиной, грызя кончик ручки, перекидывая через плечо пышные темные волосы и чувственным движением самодовольно поглаживая их, словно она Рапунцель. А про себя думает: обыкновенный.

Право, Клементина, как сделать так, чтобы обыкновенные люди поняли?

– Было начало зимы. Холодный, сумрачный день…

Какого черта? Эрика заерзала в кресле. День был прекрасный. «Изумительный», как выразился Вид.

Или, возможно, «великолепный». Во всяком случае, что-то в этом роде.

– Мороз просто обжигал, – продолжала Клементина, театрально поежившись, в чем не было никакой нужды.

В зале было настолько тепло, что мужчина в нескольких рядах впереди от Эрики, похоже, задремал. Вытянув ноги перед собой и уютно сложив руки на животе, он откинул голову назад, словно лежал на невидимой подушке. Он жив вообще?

Возможно, день барбекю и был прохладным, но уж точно не сумрачным. Эрика понимала, насколько ненадежны мнения очевидцев. Люди полагают, что просто нажимают на клавишу перемотки миниатюрного магнитофона, установленного у них в голове, в то время как фактически конструируют свои воспоминания. Сочиняют собственные истории. Так что в памяти Клементины день барбекю остался холодным и сумрачным. Но она ошибается. Эрика помнит (именно помнит, а не выдумывает), как в день барбекю Вид наклонился к окну ее машины со словами:

– Какой изумительный день!

Или, может быть, он сказал «великолепный».

Это было слово с положительным смыслом, она уверена.

Если бы только Эрика сказала тогда: «Да, Вид, день и вправду изумительный/великолепный» – и снова нажала на педаль газа!

– Помню, что тепло укутала своих малышек, – рассказывала Клементина.

Вероятно, девочек одел Сэм, подумала Эрика.

Клементина откашлялась и уцепилась обеими руками за края кафедры. Микрофон был установлен чересчур высоко для нее, и создавалось впечатление, что, стараясь приблизить к нему губы, она поднимается на цыпочки. Она вытягивала шею, отчего лицо ее казалось еще более худым.

Эрика подумывала о том, чтобы осторожно пройти вдоль стены и поправить микрофон. Это заняло бы минуту. Она представила себе, как Клементина одаривает ее благодарной улыбкой. «Слава богу, ты это сделала, – скажет она потом за кофе. – Ты просто спасла меня».

На самом деле Клементине совсем не хотелось в тот день видеть там Эрику. От той не ускользнуло промелькнувшее на лице Клементины выражение ужаса, когда она недавно сказала, что хочет послушать ее выступление. Однако Клементина быстро пришла в себя: дескать, как это мило, хорошо и они могут потом вместе выпить кофе.

– Мы получили приглашение буквально в последнюю минуту, – продолжала Клементина. – На барбекю. Мы даже толком не знали хозяев. Они… друзья наших друзей.

Она опустила глаза на кафедру, словно потеряла нить рассказа. Чуть раньше, поднимаясь на кафедру, Клементина держала в руках стопку карточек размером с ладонь. В этих карточках было что-то душераздирающее, как будто Клементина вспоминала подсказки со школьных уроков риторики. Должно быть, она нарезала карточки ножницами. Не теми бабушкиными ножницами с перламутровыми ручками. Те пропали.

Странно было видеть Клементину на сцене, так сказать, без виолончели. Такой обыденный у нее вид в синих джинсах и милом цветастом топе. Прикид мамочки из предместий. Ноги Клементины для джинсов были коротковаты, а балетки без каблуков делали их еще короче на вид. Что ж, всего-навсего факт. Подходя к кафедре, она выглядела едва ли не плохо одетой – пусть даже это слово покажется неблагожелательным по отношению к Клементине. Для выступлений на сцене она зачесывала волосы наверх, обувала туфли на каблуках и одевалась во все черное – длинные широкие юбки из легких тканей, позволяющие зажимать виолончель между колен. Когда Клементина сидела на сцене, со страстью и нежностью склонив голову к инструменту, словно обнимая его, и одна длинная прядь волос едва не касалась струн, а рука изгибалась под странным углом, Эрике она казалась такой чувственной, такой экзотической и непонятной. Каждый раз, видя Клементину на сцене, даже по прошествии всех этих лет, Эрика испытывала чувство потери, словно тоскуя по чему-то недостижимому. Она всегда уверяла себя, что это чувство сложнее и примечательней зависти, поскольку ее не интересовала игра на музыкальных инструментах. А возможно, и нет. Может быть, все дело было в зависти.

Наблюдая, как Клементина с запинками произносит свою бессмысленную речь в этом тесном помещении с видом на торговый центр и парковку, вместо того чтобы играть в притихшем концертном зале с высокими сводами, Эрика испытывала то же постыдное удовлетворение, что при виде кинозвезды без макияжа в дрянной лавке. «В конце концов, не такая уж ты особенная».

– Итак, в тот день там было шестеро взрослых. – Клементина откашлялась и качнулась взад-вперед. – Шестеро взрослых и трое детей.

И одна брехливая собака, подумала Эрика. Гав-гав-гав.

– Как я уже сказала, мы мало знали хозяев, но время проводили прекрасно.

Это ты прекрасно проводила время, подумала Эрика. Ты.

Она вспомнила, как чистый, словно колокольчик, смех Клементины вспыхивал и замирал в унисон с приглушенными смешками Вида. Видела, как из плотной тени проступали лица людей с темными провалами глаз и блеском белых зубов.