Софи Оксанен - Когда исчезли голуби
Жена еще на сантиметр подвинула сумки к Партсу, но он даже не взглянул на них. Ужин будет холодным, нравится ей это или нет. Он не будет сегодня жарить котлеты, не будет разбирать покупки, он хочет уйти в свою комнату прежде, чем жена выскажет новые требования.
Неожиданно она открыла рот, отчего по комнате разнесся кисловатый запах ее дыхания, и стала рассказывать, что провела вечер вместе с Керсти, которая тоже работает на вокзале, и как они зашли сначала в один магазин, потом в другой, и в обоих магазинах был учет, и как после какого-то очередного учета они пошли в лавку, где работает приятельница Керсти, там у служебного входа стояла толпа, и им достались апельсины. Жена стала копаться в сумке, на пол упала коробка. Свежая пастила, похоже, из магазина “Калев”. Может, она хочет машину? “Москвич” стоит пять тысяч. Невозможная сумма и невозможные очереди на получение, а ему все еще не выплатили аванс.
— А потом мы пошли посмотреть новую квартиру Керсти. Кухня совсем крошечная. Мы хотя бы можем готовить здесь и обедать, у нее же это невозможно, хотя сама квартира большая и современная.
— Что же здесь странного? Люди вполне могут обедать в общих столовых, кому сейчас нужна большая кухня, — ответил Партс.
Они разговаривают.
Они впервые за долгие месяцы разговаривают.
Жена взглянула на Партса и сказала, что они дома и вдвоем. Партс раскладывал на тарелке вчерашние свиные ножки и старался не касаться сумок жены, не поднял даже упавшую на пол коробку пастилы. Он сдержал раздражение, которое вызывали у него острые нестриженые ногти на ногах жены, и не спросил, каким способом бездетная подруга смогла получить новую квартиру, неужели новый любовник подсобил? Рабочей обстановкой вечера нельзя было рисковать. А что, если он сразу выдаст жене коричневый конверт, полученный из Конторы? Деньги всегда успокаивают женщин. От нее пахло аптекой. В этом не было ничего нового, но, проходя мимо, Партс отметил и едва уловимый запах сухого шампанского. Волосы были непривычно взбиты. Как будто жена старалась показать, что она в своем уме.
— Почему ты разговариваешь со мной? — спросил Партс, четко выделяя каждое слово.
Жена вздрогнула, ее напористость тут же пропала, она молчала. Тлеющий кончик сигареты удлинялся, чашка с кофе дрожала в руке, Партс закрыл глаза и ничего не сказал. От кофейного сервиза осталось лишь несколько целых чашек, сервиз был свадебным подарком матери. Партс помнил, что произошло в прошлый раз. Жена посмеялась, какая, мол, разница, они им все равно никогда не пользовались, не было гостей, которым надо подавать кофе.
— Они так рады новой квартире. Ничего удивительного. Все как-то движутся вперед в жизни и в карьере, заводят семьи, только для нас каждый день может стать последним днем в Таллине. Но ты ведешь себя так, будто не понимаешь этого.
Партс впервые за много лет посмотрел жене в глаза. Прежде такие красивые и широко открытые, они теперь превратились в заплывшие щелки. Жалость проникла на кухню, раздражение отступило, голос Партса помягчел:
— Я не намерен возвращаться в Сибирь. Никогда, — сказал он.
Жена включила радио.
— Не намерен? Неужели? Я слушала по радио процесс над Айном-Эрвином Мере и все передачи о нем. Я даже сходила в Дом офицеров и посмотрела издали начало. Конечно, ваши уже знают, кто там присутствовал, но я надела платок и темные очки. Можешь найти меня на фотографиях, у вас их, наверное, множество.
Партс сел. Радио кричало, жена же понизила голос, так что ему приходилось следить по губам, чтобы понять, что она говорит.
— Какого черта ты там делала? Там не было Мере. Он в Англии и ни за что не уедет оттуда, — проворчал Партс.
— Я должна была. Я хотела знать, как это будет. На что это будет похоже.
Она закурила новую сигарету, предыдущая догорала в пепельнице. Рев радио гонял по кухне пыль и пепел.
— Боже мой! Это был показательный процесс! Айн-Эрвин Мере отказался сотрудничать с нами, в этом все дело!
— Он совершил ошибку. Но ты уверен, что сам ее не совершишь?
Партс взял себя в руки, он отошел от замешательства и прошипел:
— Мере был большой шишкой, я же фигура незначительная. Такое представление не станут устраивать ради мелких сошек.
— А что, если им понадобится именно такой показательный пример? Ты уже однажды получил приговор за контрреволюционную деятельность. Или ты полагаешь, что выступление на процессе сделало из тебя героя на все времена?
Локоть жены толкнул сумку с продуктами. Из сумки выпал апельсин и докатился до прихожей. Партс раздумывал, стоит ли рассказать о книге подробнее. Нет. Пусть жена наслаждается благами подготовительного периода, но всей широты проекта ей раскрывать нельзя, как и того, какую роль в нем должна сыграть его книга. Партс налил себе приготовленный женой ячменный кофе и сел за стол. Жена передвигала пепельницу взад-вперед, пепел летел Партсу в кружку, усилием воли Партс проглотил поднявшиеся к горлу гневные слова.
— Я не хочу быть следующей, — сказала жена, Партс сделал радио еще громче. — К нам пришли новые девушки на работу. Одной из них пришлось тут же уйти. Причины нам не объяснили, но Керсти знала, что отец девушки служил в немецкой армии. Я жду каждый день. Жду, когда за мной придут, жду с того момента, как они вернулись. Я знаю, они обязательно придут.Партсу надо было подождать еще некоторое время, прежде чем он сможет опустить пальцы на клавиши “Оптимы”; он ждал, пока жена опустошит бутылку, и в ожидании тихо посасывал косточки свиных копыт. После чего вытер руки, открыл сейф и достал записную книжку. Чем на самом деле занимался Роланд после их разрыва, может, жена угадает? Мать и Леонида успели отойти в мир иной, пока Партс был в Сибири. Связывался ли с ними Роланд в отсутствие Эдгара, осмотрительный Роланд? Женщины всегда что-то знают. В гостиной заиграл проигрыватель, Брукнер. Усталость, вызванная неожиданным разговором, постепенно прошла. Партс опустил пальцы на клавиши и закусил губу. Он все еще мог вернуться к жене, подобрать укатившийся в прихожую апельсин, почистить его для нее, взять за руку, попросить рассказать все, что она помнит, сказать, что они спасутся вместе, спасут друг друга, хотя бы раз, хотя бы этот единственный раз они могли бы объединить усилия, ведь надо спешить. Жена могла бы помочь найти Роланда, вспомнить что-то такое, что он не помнил, догадаться о том, о чем он не догадается никогда, — места, куда Роланд мог отправиться, люди, с которыми он был связан. Он мог бы показать жене записную книжку, а вдруг она тоже узнает этот подчерк, назовет имена. Что, если у жены есть ключи к загадкам Роланда? Сейчас самый подходящий момент, она достаточно напугана и, возможно, после всех этих лет наконец готова, а иначе почему она начала этот разговор, почему рассказала, что ходила на процесс по делу Мере? Означало ли это, что ее гордость сломлена? И чем это вызвано — отчаянием или пониманием того, что никто другой, кроме Партса, не может обеспечить ей безопасное будущее? Почему же Партс не мог сделать шаг навстречу, взять ее за руку, хотя бы раз, почему не мог поверить своей жене, хотя бы в этот единственный раз?
1963 Таллин Эстонская ССР, Советский Союз
В 1943 году Марк придумал новый способ обогащения. Поскольку часть сторонников немцев уже понимала, что фашистская Германия проиграет войну, то у многих зрели в голове другие планы, а именно бегство на Запад, где они намеревались саботировать движение против Третьего рейха и способствовать распространению гитлеризма. Марк стал помогать этим людям и с помощью хитро приобретенных знакомств среди рыбаков переправлял гнидышей на принимающий их с невинными глазами Запад. А так как в буржуазно-фашистской Эстонии Марк был еще и известным спортсменом, его знали в лицо, им восхищались. Поэтому он легко находил новые контакты. Марк попросил о переводе из Тарту в Таллин. Он уже успел зарекомендовать себя в гитлеровской разведслужбе, и таллинские фашисты ждали его с нетерпением. Ожидающих переправы Марк направлял в специально арендованную для этой цели квартиру. Квартира принадлежала матери его невесты, которая также предала свой народ, продавшись немецкому офицеру… Партс опустил запястья на стол и вытер платком взмокшую шею. Каблуки жены вновь стучали над головой, словно проливной дождь, но текст рождался легко. И все же над выбором слов стоило еще подумать. Любовнице? Гитлеровской сучке? Шлюха, пожалуй, слишком примитивное слово, не стоит его использовать. Женщине, которая состояла в интимной связи с эсэсовцем? Эстонской фашистке, которая состояла в интимной связи с офицером СС? Женщине, боготворившей Гитлера и состоявшей в порочной связи с офицером СС? Невесте оккупанта? Или все же лучше военной невесте, любящей Гитлера?
Партс подумал о жене, о ее подругах времен молодости, об умершей теще, он искал более точное выражение. Жена наверняка подсказала бы подходящую фразу. Партс еще помнил ту детскую мечту, которую он лелеял по возвращении к жене из Сибири: что общее прошлое создаст основу для выживания в новой изменившейся стране и они вновь обретут взаимопонимание, которое не смогут найти ни у кого больше. Предпосылки были самые многообещающие. Жена не подала на развод, хотя многие так поступали, пока муж находился в Сибири. Правда, ни одного письма Партс от нее не получил, зато передачи были — ровно столько, сколько дозволено. Надежды Партса были не совсем несбыточными, и во времена процесса над Айном-Эрвином Мере он даже подумывал, а не привлечь ли ему жену к выступлениям в детских садах, где он сам выступал. Она могла бы произнести речь как жена свидетеля-героя, поблагодарить Красную армию за спасение ее мужа, они бы вместе позировали среди детей, жена держала бы в руках букеты гвоздик. Не исключено, что Контора использовала бы такую возможность, будь у них дети, а может, там уже тогда знали о ее прошлом и считали, что она не подходит для детских садов. Но все к лучшему, резкое ухудшение состояния жены наступило очень внезапно.
