Нильс Хаген - Московские истории
Я нажал кнопку, с той стороны двери раздался мелодичный звонок. И тишина. Ни единого шороха, будто внутри никого не было. Но Петр Евгеньевич там точно был, иначе с кем говорил охранник? Я позвонил снова. На этот раз дверь распахнулась сразу, прежде чем закончила переливаться трель звонка, будто Петр стоял под дверью и ждал. Выглядел он неважно: растрепанный, какой-то напуганный, с тяжелыми свинцовыми мешками под глазами.
– Здравствуй, – приветствовал я.
– Ты один? – Петр был суетлив. – Заходи.
Я послушно прошел в просторный холл, немного растерявшись от такого приема. За спиной хлопнула дверь, щелкнул замок, а потом еще раз щелкнуло. Очень неприятно. Такой щелчок мне прежде приходилось слышать только в кино. Я обернулся.
Петр стоял спиной к запертой двери, перекрыв мне возможные пути к отступлению. В руке он сжимал черный тяжелый пистолет. Ствол пистолета смотрел мне в живот.
– Это он тебя прислал?! – спросил Петр таким тоном, что я усомнился в его адекватности и мне стало страшно.
Глава 2
Надо сказать, что для страха у меня были все основания. Представьте картину: немолодой уже мужчина с изрядным, несмотря на фитнес, брюшком, обрюзгший, небритый, но все еще производящий впечатление здоровенного громилы – в молодости Петр занимался тяжелой атлетикой, – стоит и целится в вас из пистолета. Пистолет, кстати, тоже производил впечатление: вороненый «Глок» с квадратным стволом и семнадцатью патронами в обойме. Про патроны я знал от Макса, нашего начальника безопасности. Он был повернут на оружейных новинках и даже ездил в какие-то спецтиры на тестовые отстрелы новых моделей Калашникова сотой серии или там пистолета «Рысь».
В общем, вот такая ситуация. Да, а самое главное – глаза! Глаза у Петра были такие, что, едва я их увидел, у меня по спине морозцем продрало, а когда пригляделся, то и сердце, как говорят русские, запуталось в пятках – хотя где там путаться?
Бывают глаза пьяные, дурные, несчастные, злые. У Петра были глаза убийцы. «Глок» в его руке ходил ходуном. Наверное, если бы в этой ситуации я повел себя нервно, начал кричать, дергаться или полез выбивать пистолет из его рук, он бы выстрелил. Нет, абсолютно точно выстрелил, я уверен.
Но сто поколений Хагенов смотрели из тьмы веков мне в спину, и я отчетливо слышал их голоса:
«Не дергайся, сынок. Битвы выигрывают хладным железом. Войны – холодной головой».
И, глубоко вдохнув, я сказал Петру:
– Я пришел сам. Я понятия не имею, о чем и о ком ты говоришь.
– Ага, так я тебе и поверил! – Он ощерился, видимо, полагая, что это улыбка.
Люди, имеющие достаток уровня Петра, очень тщательно следят за собой. Это как бы аксиома, не требующая доказательств. Целый штат врачей, тренеров по фитнесу и йоге, консультантов, визажистов и прочих работников паразитарных секторов экономики трудятся на них, не давая возможности забыть о том, что внешне их наниматель и хозяин обязан быть настоящей картинкой, витриной успешности и достатка.
Так вот – Петр явно давно не пользовался услугами парикмахера. И в маникюрном салоне не был как минимум месяц. И зубы он не чистил уже несколько дней.
О чем я ему и сказал. Прямо. В лоб.
– На кого ты похож, Петя?
Он вдруг как-то странно согнулся, издал сдавленный звук, не то смешок, не то рыдание, боком добрался до кожаного пуфа рядом с аппаратом для чистки обуви и сел, держась за спину.
– Радикулит замучил, – жалобно сказал Петр. – Мне на специальном тренажере нужно заниматься. Каждый день. Сеньор Ромарио, в рот ему футы, обзвонился уже. «Когьдиа ви будьеть продолжиать кьюрс терапия?»
Петр нарочито кривлялся, изображая акцент неведомого мне физиотерапевта, и смотрел в сторону. Я ждал.
– Живу, как крот в норе, – сообщил тем временем он.
Я вспомнил про этаж, на котором располагались апартаменты Петра, и вежливо улыбнулся.
– Бабы два месяца не было, – продолжил жаловаться хозяин квартиры. – Да и вообще… словом не с кем перекинуться. Даже телевизор не лукаю.
– Почему? – вырвалось у меня, хотя я собирался сохранять молчание более длительное время.
– Потому что НЛП, – загадочно и очень тревожно произнес Петр, бросив на меня быстрый и нездоровый взгляд.
«Да у него паранойя! – понял я в этот момент. – Банальная такая мания. Человек довел себя до упора. Или его довели».
– Петр, – сказал я как можно спокойнее. – Давай-ка мы поговорим. Пойдем, сядем и просто поговорим. Как старые добрые друзья.
– У меня больше нет друзей! – выкрикнул он, вскакивая. И сразу покраснел, глаза налились кровью, а пистолет вернулся в прежнее положение – зрачок ствола уставился на мой живот.
«Ага, – понял я. – Тут у него пунктик. Значит, нужно осторожнее. Тоньше. Давай, Нильс, ты сможешь. Давай».
– У тебя выпить есть? – поинтересовался я как можно более нейтральным тоном. – Трясет меня чего-то. После вчерашнего.
У русских мужчин есть врожденное качество – они всегда готовы помочь человеку, испытывающему проблемы с абстиненцией. Это уже, похоже, устойчивая генетическая мутация. Примета породы, как нюх у пинчеров или перепонки на лапах у спаниелей. В любой точке России, в любое время дня и ночи, если вы скажете русскому мужчине, пусть даже совсем незнакомому вам, вообще чужому, что у вас похмелье, он в лепешку, как здесь говорят, расшибется, но добудет вам «чекушку», «шкалик» или хотя бы бутылку пива.
Петр не обманул моих ожиданий.
– Чего ж ты сразу не сказал? – совсем другим тоном, ворчливо и благодушно одновременно, спросил он, прошел мимо меня в гостиную и гостеприимно махнул пистолетом. – Вэлком!
Я шагнул через высокую арку и оказался в комнате, декорированной и обставленной в стиле ампир: лепнина, позолота, хрустальная люстра, мраморные статуи по углам. Общую картину несколько нарушала огромная плазменная панель на стене да кресло-качалка возле окна. На нее был небрежно наброшен плед, а рядом стояла, прислоненная к подоконнику, длинная, с тонким стволом, похожая на спиннинг винтовка с внушительным оптическим прицелом.
«Ого! – подумал я, стараясь не таращиться на оружие. – А Петр-то собрался воевать всерьез».
– Я тебя еще внизу заметил, – сказал он почти весело, направляясь к палисандровому шкафу-бару на гнутых ножках. – Гляжу, машина незнакомая во двор заезжает. Ну, думаю, вот и кавалерия. А потом опачки – да это ж Нильс Хаген собственной датской персоной! Вэри импотант персон, мля!
Страсть вставлять в русскую речь английские словечки и выражения была у Петра всегда. Иногда он делал это не к месту, но чаще всего получалось забавно.
Он открыл дверцу, чем-то там позвякал, побулькал и выставил на стол высокий бокал с желтоватой жидкостью.
– Чинзано, ё бейбе, чинзано! – спел Петр на мотив «Шокен блю» и вновь оскалился нечищеными зубами. «Глок» торчал из кармана его халата, словно очки или носовой платок. – Давай, прими, чтобы душа развернулась, а потом обратно, но уже как ежик…
– А покрепче ничего нет? – осторожно осведомился я.
– Извини, браза, вискарь я ухлопал еще на прошлой неделе, водяра кончилась в мандей, остался вот… мать его, чинзано. И ликеры всякие. Хочешь-будешь?
– Нет, спасибо. – Я подошел к столу, взял бокал и, изображая сильное желание прийти в норму, выпил залпом.
– О! – крякнул от удовольствия Петр. – Это по-нашески. А я вот третий день не пью. Завязал. Сам себе сказал: «Петр Евгеньевич, все, будя! Стап, финиш!»
«Так вот почему он такой нервный, – понял я, присаживаясь на мягкий стул у стола. – У него синдром отмены. Человек пил много дней, а потом резко перестал. Ему бы сейчас пивко потягивать расслаблено да всякие витамины употреблять, а он обрубил все концы».
– А бухал-то с Володькой небось? – проникновенно и с наивной хитринкой поинтересовался между тем Петр. – Ну, давай, выкладывай, чего вы там напридумывали ин тайм? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Я вообще-то не ожидал тебя конкретно увидеть. Думал, экстрасенса какого-то подошлете. Или гипнотизера. По-другому-то у вас хрен че выйдет. Импасибал, понял? Петр в переводе с греческого – камень! Стоун, мать его. Ну?
Последнее слово прозвучало угрожающе. Надо было что-то говорить.
– Я пришел сюда сам по себе, – сказал я и тут же понял – не то, совсем не то.
– Ага! – ухмыльнулся Петр и снова взялся за пистолет. – Так я тебе и поверил. Нашел изю.
«При чем тут какой-то Изя?» – не понял я, но тут же мысленно обругал себя за тупость. Петр имел в виду английское «изи».
– И все же поверь – я просто решил тебя проведать. После того звонка… Ты исчез. Я звонил тебе сам. Много раз. Я пытался выйти с тобой на связь – но ты словно пропал без вести. Вот я и приехал.
Петр засопел, набычился, напряженно о чем-то думая.
– Врешь ведь. Лаир, – выдавил он из себя.
Я понял, что нащупал нужную тропинку, по которой следует двигаться.
– У меня сын родился, – сказал я как можно небрежнее. – Три девятьсот девяносто.
