Нильс Хаген - Московские истории
– Никто.
В это время снова пиликнул смартфон. На этот раз коротко, оповещая о приходе SMS. В России говорят «SMS-сообщение». Хотя если учесть, что SMS – это аббревиатура от Short Message Service, звучит довольно глупо. Впрочем, здесь хватает подобных нелепостей, взять хоть любимое русскими словосочетание «VIP-персона». А самое забавное, что сами русские прекрасно понимают всю несуразность подобных оборотов и относятся к этому с большой долей самоиронии. У них есть даже устойчивое выражение, подчеркивающее нелепость таких тавтологий, – «масло масляное».
Нильс-младший поморщился, закряхтел, но не заплакал. Что, впрочем, не помешало Арите одарить меня очередным убийственным взглядом:
– Если этот твой «никто» позвонит еще раз, пойдешь ночевать на диван, – с не предвещающей ничего хорошего мягкостью в голосе сообщила жена.
* * *Когда-то в детстве мне рассказали, что мужчина не плачет. Об этом говорили все мужчины рода Хагенов, и я поверил. Потом, за почти тридцать шесть лет своей жизни, я много раз сталкивался с мужскими слезами. Порой они даже были мне понятны, а иногда ставили в тупик. Например, для меня всегда оставалось загадкой – как это можно плакать от счастья? Ведь глупость же! Или просто красивый оборот, привнесенный в жизнь романистами девятнадцатого века.
Нет, я правда так думал. Раньше.
Арита спала, разметав по подушке волосы, и улыбалась во сне. Рядом в кроватке посапывал Нильс-младший. Я смотрел на них и чувствовал, что сейчас заплачу от счастья. Пока размышлял о том, стал ли я к тридцати шести годам сентиментальным сверх меры, или это дурное влияние романистов девятнадцатого века, сын проснулся, вспомнил о том, что голоден, и сообщил об этом единственным доступным способом. Плакать мне расхотелось.
* * *На ночное SMS я наткнулся уже на работе. Послание от «моей бывшей» было лаконичным и умещалось в одно слово: «Пьер» – дальше шел плюс и набор из десяти цифр. Наверное, я просто удалил бы это сообщение и забыл о ночном звонке, если бы не посмотрел на пресловутые цифры. Телефон был не простым, он заканчивался на 07-07-07.
Я никогда не понимал погони за такими вот округлыми номерами, но здесь, в России, эта страсть доходит до фетишизма. Люди платят немалые деньги, чтобы получить номерной знак на автомобиль с одинаковыми цифрами и буквами или стать обладателем такого вот номера. С одним таким фетишистом я был знаком лично. Его звали Петр. Мы познакомились еще в Дании, хотя Петр был русским. Он родился в Москве, учился в школе, был пионером и готовился в комсомол, когда рухнула Берлинская стена, а вместе с ней и Советский Союз. Отец Петра, как говорят русские, «быстро сориентировался»: он демонстративно разорвал партийный билет и, отыскав у себя еврейские корни, вывез семью из развалившегося СССР в воссоединившуюся Германию, благо немцы объявили, что примут столько евреев, сколько фашисты уничтожили во время Второй мировой войны.
В Германии Петр выучился на финансиста, устроился в крупную международную компанию, сделал стремительную карьеру и вернулся в Россию, чтобы открыть свое дело. Когда я видел его в последний раз, он как раз запускался с трейдерской компанией. Но это было много позже.
Впервые же мы с ним встретились в Копенгагене. Он еще не думал о собственном бизнесе, я еще не догадывался, что поеду в Россию. Мы встретились по работе, но встреча из делового русла довольно быстро перетекла в человеческое. Петр заинтересовал меня, и причина была проста: тогда я ничего не знал о русских, а Петр был русским. Настоящим диким русским.
Думаю, встреча с ним стала не единственной, но одной из многих причин, по которым я оказался в России. Позднее мы не раз пересекались с Петром. А потом он пропал, просто перестал отвечать на звонки. Столкнулись мы с ним уже в Москве. Случайно, в баре. Он с компанией уходил. Я, напротив, только пришел и ждал кого-то.
Петр обрадовался мне. Оказалось, он не пропал, а просто сменил телефон. Мы снова обменялись контактами. Я дал ему визитную карточку, у него визитки не оказалось, и Петр принялся диктовать мне номер. Помню, он был сильно нетрезв и все время повторял: «Ноль семь, ноль семь, ноль семь. Вот такой у меня теперь номер. А знаешь почему? Потому что я агент ноль семь, ноль семь, ноль семь. Знаешь, сколько я за этот номер забашлял? У-у-у-у! Но пофиг. А знаешь почему? Потому что я агент ноль семь. Как Джеймс Бонд. А нам, Джеймс Бондам, пофиг», – и он пьяно смеялся своей неуклюжей, много раз повторенной шутке.
Номер, присланный мне Мархериттой, заканчивался на те же цифры. Совпадение? И вместо того, чтобы стереть ночное сообщение, обязывающее меня лезть в чужие дела, я полез в записную книжку, чтобы найти номер Петра и сличить его с номером Пьера. Иногда мне кажется, что на Земле живет совсем немного народу, а про семь миллиардов нам просто врут. Иначе как объяснить пересечение непересекаемого? Номер Петра и номер Пьера совпали от первой до последней цифры.
То, что Петр стал для Мархи Пьером, меня не удивило. А вот как мой старый знакомец оказался связан с «моей бывшей» – вот это была загадка. Забыв о том, что у Пьера-Петра неприятности и ему нужна помощь, влекомый скорее любопытством, я набрал номер.
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – поведал мне механический голос.
Что ж, значит, не судьба. Заметит мой звонок, перезвонит. Правила приличия должны работать в обе стороны.
* * *Петр не перезвонил. Ни в этот день, ни на следующий. Я набирал ему еще трижды, но мне неизменно сообщали, что аппарат абонента выключен. Тут уж я вспомнил, с чем позвонила мне Мархи. И любопытство сменилось беспокойством. Что такого могло случиться, что человек несколько дней не подходит к телефону?
Господи, да что угодно! Уехал из страны, ушел в лес, сел в тюрьму, впал в кому, умер. Нет, «уехал из страны» – звучит как-то лучше, хотя… с поправкой на: «у него проблемы с финансами, он сейчас в России, и ему нужна помощь» – тоже не особенно радужно.
На третий день Петр снова не ответил, и я полез в старые записные книжки искать его домашний адрес. Арита наблюдала за моими поисками со странным выражением на лице.
– Что ты потерял, Ни?
– Не потерял, – ответил я, не отрываясь от записной книжки. – Ищу… Уже нашел!
Если верить ежедневнику, адрес я записывал лет пять назад. Остается надеяться, что с тех пор Петр не менял место жительства. Видимо, эта мысль тенью отразилась на моей физиономии.
– Что случилось, Ни? – забеспокоилась Арита.
Я посмотрел на жену и как мог бегло пересказал ей всю историю от знакомства с Петром до сути ночного звонка трехдневной давности, упустив лишь одну подробность – участие во всем этом «моей бывшей»: незачем лишний раз волновать женщину и давать ей повод для беспочвенной ревности.
По мере того как я приближался к финалу рассказа, в голове крепла мысль, что все это вообще-то звучит довольно бредово.
– Я стал совсем нерациональным, – закончил я. – Лезу не в свое дело.
– Ты стал совсем русским, Ни, – улыбнулась Арита. – Ты пытаешься помочь человеку вопреки собственной выгоде.
– Это не «русскость», это глупость.
– Знаешь анекдот, – улыбка Ариты стала шире, на щеках появились ямочки, – почему Иисус Христос был русским?
– Вообще-то он был иудеем.
– Он был русским, Ни. Потому что только русский может лечить бесплатно. Только русский может учить бесплатно. Только русский может накормить толпу народа, не зная, что будет есть завтра сам. И только русский может выпивать в компании, зная, что наутро его сдадут в милицию.
Арита смотрела на меня озорными глазами, а я, пытаясь угнаться за смыслом, окончательно потерял нить рассуждения.
– И что это означает?
Арита рассмеялась и поцеловала меня в нос.
– Ничего. Просто шутка. Поезжай к своему товарищу, может, ему в самом деле нужна помощь. Только возвращайся не поздно.
Петр жил в центре Москвы, в элитном доме. Двор с охраной. Дом с охраной. Первый охранник впустил меня, когда я назвал адрес, предварительно осмотрев машину.
Второй охранник, тот, что сидел в подъезде за стойкой больше похожей на гостиничную стойку ресершен, потребовал документы, долго смотрел на меня тяжелым взглядом, потом бросил: «Ждите» – и набрал номер:
– Петр Евгеньевич, тут к вам пришли… Нильс Хаген… Нет, один… Хорошо.
Он повесил трубку и посмотрел на меня чуть теплее, хотя и этим «потеплевшим» взглядом можно было дробить камни.
– Проходите, – кивнул он на лифты, возвращая мне паспорт. – Двадцатый этаж.
Я поднялся наверх. И остановился, изучая звонки. С одной стороны на этаже было четыре квартиры, с другой – одна. Если учесть, что дом выглядел абсолютно симметрично, получалось, что хозяин этой одной квартиры просто скупил половину этажа и перепланировал на свой вкус. И если судить по номеру, эта перепланированная половина этажа принадлежала Петру.
