Хилари Бойд - Четверги в парке
– Не о чем говорить. – Он, даже не глядя на нее, стал теребить свой журнал о часах. Это был единственный звук на кухне, помимо самих часов. Она вырвала у него журнал и бросила на другой конец стола.
– То есть ты собираешься притворяться, что ничего не случилось?
– А чего ты хочешь от меня? Чтобы я застрелился? Или застрелил его? – Он поднял брови и взглянул на нее. – А может, тебя застрелить?
– Как тебе угодно.
Он встал и с минуту просто смотрел на нее.
– Джини, я не знаю, что между вами было, и не хочу знать. Я уверен, ты все уладишь сама. А до тех пор не вижу смысла говорить об этом.
И с этими словами он развернулся и покинул ее.
На полпути к двери он остановился и снова посмотрел на нее, словно хотел спросить или сказать что-то. Но что бы то ни было, он не смог сказать это.
Вместо этого он дважды быстро кивнул головой и ушел.
* * *Она сидела за кухонным столом в сгущающихся сумерках в оцепенении. Снова он не поверил ей, отмахнулся от ее чувств, бросил ее, не выслушав. Хотя он все же услышал ее, она знала это; она видела боль, но он вел себя так, словно ничего не изменилось.
Звонок мобильного заставил ее вздрогнуть.
– Мам, это я. Ты одна?
– Да, папа наверху.
– Насчет прошлой ночи: ты ведь не говорила еще ничего папе, да? – Прежде чем Джини успела ответить, Шанти продолжила. – И не надо, ему будет так больно. Я вела себя как эгоистка. Ты меня ошарашила, напугала, и мне захотелось отомстить тебе, понимаешь, даже шантажировать, чтобы ты бросила Рэя. Но папа этого не заслуживает, правда? Я выпила лишнего и расстроилась из-за всего этого. Пожалуйста, не говори ему, мам. Я не собираюсь потакать тому, что вы с Рэем делаете, но если это мимолетное увлечение, не стоит ради него губить то, что связывает вас с папой.
Джини дышала тяжело, словно поднималась по лестнице. Она услышала в телефоне звонок лифта, потом ее дочь попрощалась с кем-то.
– Я уже все рассказала ему, дорогая.
– О нет… о Боже, это моя вина. Что он сказал?
– Он не поверил мне и отказался говорить об этом. Как всегда. Он сказал, что уверен, что я сама разберусь с этой проблемой. Шанти, это не твоя вина. Во всей этой истории нет твоей вины.
– То есть ты хочешь сказать, что папа не очень расстроился?
– Он очень расстроился, конечно, но он не собирается признавать это, даже перед самим собой.
– Не говори ему, что я обо всем знаю, пожалуйста. Ему это не понравится.
– Хорошо, не буду.
– У тебя такой печальный голос.
– Так и есть, но я сама во всем виновата. Просто мне бы хотелось, чтобы он поговорил со мной, даже если он скажет, что ненавидит меня.
– Надеюсь, он не ненавидит тебя. Мне пора, я в метро. Поговорим позже. Пока, мама. Поцелуй папу за меня.
* * *Джини ждала, надеясь застать Джорджа. Но она вдруг поняла, что он прав: говорить не о чем. Чего она ждет от него? Нелепые вопросы о том, как, почему и где – не в его стиле. Она легла, хотя было не больше десяти, и старалась почитать книгу, которую дала ей Рита. Это был приключенческий роман про Индию, но там оказалось слишком много персонажей для уставшей головы Джини, чтобы уследить за сюжетом. Ей приходилось несколько раз возвращаться к началу, и очень скоро она сдалась, выключила свет и, совершенно изможденная, провалилась в сон.
Ее разбудил странный звук. Словно котенок глухо мяукал, звук доносился с другого конца кровати. Джини замерла, прокручивая в голове все возможные варианты. Очень медленно ее левая рука скользнула из-под одеяла и нащупала выключатель. Когда она включила свет на прикроватном столике, то увидела, что в ногах кровати, скрючившись, лежит ее муж.
– Джордж!
Джини в ужасе потянулась, чтобы дотронуться до него. Но он был словно без сознания, неподвижное тело скрючено, стоны вырывались почти механически, будто помимо его воли. Он был ледяной, руки прижаты к груди, глаза закрыты на белом, перекошенном лице. Ее сердце бешено билось, Джини не стала паниковать, как подсказывал ее многолетний опыт работы, она мигом завернула его в свое одеяло и притянула к себе.
– Джордж, дорогой… – она прижалась к нему, обняла и стала покачивать, словно младенца. – Все хорошо, ну давай, открой глаза. Открой глаза, Джордж.
Она нежно убрала волосы с его холодного, влажного лба, как часто делала с Элли, гладила его лицо и тело и громко повторяла, снова и снова, любые слова, которые могли вывести его из оцепенения. Вскоре она ощутила, что он пошевелился в ее руках, и скулеж прекратился, но его стало трясти, словно он старался сбросить с себя тяжелое бремя своего горя.
Когда он открыл глаза, его взгляд был пустым и непонимающим.
– Джини? Помоги мне… мне так холодно… что со мной?
– Все будет хорошо, у тебя был приступ. – Она бережно повернула его, чтобы прислонить к подушкам, и плотнее завернула в одеяло. – У тебя что-нибудь болит?
– Нет, не болит… Почему меня трясет? Я не контролирую себя… Мне страшно, Джини.
Вскоре он перестал дрожать, и лицо у него порозовело.
– Как я попал сюда? – Он говорил с придыханием, еле слышно.
– Не знаю. Я проснулась от шума и нашла тебя. Ты был как будто без сознания, наверное, у тебя был шок.
– Шок… шок? – Он посмотрел на нее удивленно. – Почему у меня шок?
Джини побледнела. Пожалуйста, думала она, пожалуйста, не заставляй меня повторять все заново. Она не ответила, просто обнимала его. Он задремал ненадолго, опустив голову на грудь. Вдруг он показался ей таким старым, ранимым и беззащитным без своих очков.
Джини ждала, когда он проснется, чувство вины сдавливало ей сердце. Уже несколько месяцев ее чувства к Рэю превращали все слова и поступки Джорджа во что-то призрачное, нереальное. А сейчас он, лежа в ее объятиях, казался ей таким настоящим, близким, и его лицо – такое же родное, как ее собственное.
* * *Джини оставила мужа в своей кровати и спустилась вниз, чтобы заварить чай. Джордж не спал уже полчаса, физически ему стало лучше, но выглядел он измученным и слабым. Она поднялась наверх, чтобы принести ему очки, которые аккуратно лежали возле его незастеленной постели, и задумалась, какие мысли привели его в слезах, посреди ночи, к ее постели. Она никогда не видела Джорджа плачущим, ни разу за тридцать пять лет их знакомства.
– Джини, нам надо поговорить, – были его первые слова, когда он проснулся, словно заснул посреди разговора и продолжил прерванную реплику.
Чай позволял оттянуть неизбежное, Джини прекрасно это понимала, но она почти совсем не спала и не чувствовала в себе сил выслушать то, что он собирался сказать.
Она сидела за столом на кухне, собираясь с духом. Было шесть двадцать, светлое, искрящееся солнечное утро, которым она насладилась бы при других обстоятельствах.
– Спасибо. – Джордж машинально взял чай. – Посиди со мной, Джини. Мне надо кое-что тебе рассказать.
– Джордж, прости меня. Я виновата в том, что случилось прошлой ночью. Ты был в таком ужасном состоянии, я знаю, что это из-за меня, но, может, не будем об этом говорить, пока тебе не станет лучше?
Он решительно покачал головой.
– Это не может ждать. Дело не в тебе. Пожалуйста, выслушай меня, пока я не растерял все свое мужество.
Джини посмотрела на него удивленно, но его взгляд был непоколебим, он ждал, когда она сядет на кровать рядом с ним.
– Ты не виновата ни в чем. Я жестоко разочаровал тебя, потому что был трусом. – Он сидел, обхватив колени и подтянув их к груди, словно ребенок. Джини наблюдала за его лицом с изможденными, серьезными глазами и вдруг поняла, что Джордж никогда не выглядел молодым, даже в юности. Сдержанный, ответственный во всем, что он делал, зачастую он закрывался от Джини и от всего мира. Теперь в его взгляде читались твердость и решительность; больше никакого шепота страха.
– Джини, – произнес он, встретив ее озадаченный взгляд. – Мне нелегко говорить об этом, и я не могу найти приличных слов, чтобы это выглядело более-менее приемлемо… – он издал короткий резкий звук, – приемлемым для тебя и для меня. – Он сделал глубокий вдох, и Джини почувствовала биение собственного сердца, словно молотом по наковальне, будто она тоже разделяла ту ужасную тайну, которую он еще не раскрыл. – В детстве я стал жертвой насилия. Это был друг моего отца, Стивен Экланд, тот, который забирал меня к себе на школьные каникулы, когда отец был в командировке. – Он говорил быстро, явно заранее подготовив каждое слово.
Джини уставилась на него.
– Сексуального насилия?
Джордж кивнул.
– Но… ты же годами туда ездил.
– И он годами насиловал меня. С десяти до четырнадцати лет, – его лицо исказила давно подавляемая ярость.
– Боже мой! Почему ты не сказал мне, Джордж? Все эти годы ты хранил эту страшную тайну и думал, что не можешь сказать мне? – Она задумалась на минуту. – Но ты говорил, что он был очень добр к тебе… ты говорил, что он умный, образованный, веселый…
