Джозеф Кутзее - Детство Иисуса
– Нет, глупый, я сказал, что любая звезда – это число.
Он качает головой.
– Любая звезда – не число. Звезды в некотором смысле – они как числа, однако в основном они совсем на числа не похожи. Например, звезды рассыпаны по всему небу хаотично, а числа – они как флотилия кораблей, плывущих порядком, и каждый знает свое место.
– Они могут умереть. Числа могут умереть. Что с ними происходит, когда они умирают?
– Числа не могут умереть. Звезды не могут умереть. Звезды бессмертны.
– Числа могут умереть. Звезды могут упасть с неба.
– Неправда. Звезды не могут упасть с неба. Те, которые как будто падают, падающие звезды, – не настоящие. А числа – если б числа выпадали из порядка, возникла бы трещина, разлом, а с числами не так. Между числами никогда не бывает трещины. Ни одно число никогда никуда не пропадает.
– Есть трещина! Ты не понимаешь! Ты ничего не помнишь! Число может упасть с неба, как Дон Кихот, когда он упал в трещину.
– Дон Кихот в трещину не падал. Он спустился в пещеру по лестнице, сделанной из веревки. И вообще Дон Кихот тут ни при чем. Он ненастоящий.
– Настоящий! Он герой!
– Прости. Я не это хотел сказать. Конечно, Дон – герой, и конечно, он настоящий. Я хотел сказать вот что: с людьми такое, как с ним, больше не случается. Люди живут себе от начала жизни до ее конца и в трещины не падают.
– Падают! Они падают в трещины, и их больше не видно, потому что они не могут вылезти. Ты сам говорил.
– Теперь ты путаешь трещины и ямы. Ты думаешь, что люди умирают и их хоронят в могилах – в ямах в земле. Могилу делают могильщики при помощи лопат. Это вполне естественно, в отличие от трещины.
Шуршит одежда, и из темноты возникает Инес.
– Я вас зову-зову, – говорит она сердито. – Меня хоть кто-нибудь слышит вообще?
Глава 21
Он приходит в следующий раз, стучит в дверь квартиры, дверь распахивает мальчик – он раскраснелся и возбужден.
– Симон, представляешь! – кричит он. – Мы видели сеньора Дагу! У него волшебная ручка! Он мне показал!
Он почти забыл про Дагу – человека, унизившего Альваро и портового казначея.
– Волшебная ручка! – говорит он. – Интересно. Можно я войду?
Подходит непререкаемый Боливар и обнюхивает ему промежность. Инес склонилась над шитьем: у него возникает мимолетное неприятное видение, какой она будет старухой. Она поясняет, не здороваясь:
– Мы были в городе, в Асистенсии, брали пособие на ребенка, и там был этот человек, ваш дружок.
– Он мне не дружок. Я с ним и парой слов не обмолвился.
– У него волшебная ручка, – говорит мальчик. – Внутри там дама, и ты думаешь, что она картинка, а она нет, это настоящая дама, малюсенькая-малюсенькая дама, а если ручку перевернуть, с дамы падает одежда, и она вся голая.
– Мм. А еще что сеньор Дага тебе показал, кроме малюсенькой дамы?
– Он сказал, что он не виноват, что Альваро порезался. Он сказал, что Альваро первый начал. Он сказал, что Альваро виноват.
– Люди всегда так говорят. Всегда первый начал кто-то другой. Всегда кто-то другой виноват. Сеньор Дага не сказал тебе случайно, что стало с тем велосипедом, который он забрал?
– Нет.
– Ну вот в следующий раз увидитесь – спроси у него. Спроси, кто виноват, что у казначея нет велосипеда и он вынужден теперь везде ходить пешком.
Молчание. Его удивляет, что Инес нечего сказать о мужчинах, которые отводят мальчиков в сторону и показывают им авторучки с голыми дамами внутри.
– Кто виноват? – спрашивает мальчик.
– В смысле?
– Ты сказал, что всегда кто-то виноват. Это сеньор Дага виноват?
– Что велосипеда больше нет? Да, это он виноват. Но, когда я сказал, что всегда кто-то виноват, я говорил в общем. Когда что-то идет не так, мы сразу говорим, что это не мы виноваты. Мы так считали от начала времен. Оно будто вшито в нас, часть нашей природы. Никогда мы не готовы признать вину.
– Это я виноват? – спрашивает мальчик.
– В чем? Нет, не ты. Ты – всего лишь ребенок, в чем ты тут можешь быть виноват? И все же я считаю, что тебе лучше держаться от сеньора Даги подальше. Он не лучший образец для молодого человека. – Он говорит медленно и серьезно: предупреждение это адресовано в равной мере и Инес, и мальчику.
Через несколько дней, выбравшись из трюма в порту, он с удивлением видит на пристани Инес собственной персоной – она увлеченно беседует с Альваро. Сердце у него екает. Она никогда прежде не появлялась в порту: наверняка скверные новости.
– Мальчик пропал, – говорит Инес, – его украл сеньор Дага. – Она позвонила в полицию, но те не будут помогать. Никто не поможет. Должен Альваро – и Симон. Нужно найти Дагу – это вряд ли трудно, он же работает с ними – и вернуть ей ребенка.
Женщины – зрелище в порту редкое. Рабочие поглядывают с любопытством на расстроенную даму с растрепанными волосами, в городской одежде.
Постепенно они с Альваро вытягивают из нее всю историю. Очередь в Асистенсию была долгой, мальчик маялся, сеньор Дага оказался там, предложил купить мальчику мороженое, а потом не успела она оглянуться, как их обоих не стало, словно исчезли с лица земли.
– Но как вы могли отпустить его с таким человеком? – негодует он.
Она отметает вопрос, решительно тряхнув головой.
– Взрослеющему мальчику нужен в жизни мужчина. Не может же он все время быть с матерью. И я решила, что он приятный мужчина. Я думала, он искренен. Давида зачаровала его сережка. Он тоже хочет сережку.
– Вы сказали, что купите ему такую?
– Я сказала ему, что он может носить сережку, когда подрастет, не сейчас.
– Я вас оставлю потолковать, – говорит Альваро. – Позовете, если понадоблюсь.
– А вы-то как это допустили? – спрашивает он, когда они остаются одни. – Как вы могли доверить ребенка этому человеку? Может, вы что-то недоговариваете? Может, он и вас зачаровал – золотыми серьгами и голыми дамами в авторучках?
Она делает вид, что не слышит.
– Я ждала-ждала, – говорит она. – А потом поехала на автобусе домой – подумала, может, они вернулись туда. Но я их там не нашла, позвонила брату, он сказал, что свяжется с полицией, но потом перезвонил и сказал, что полиция не поможет, потому что я… потому что у меня нет нужных бумаг на Давида.
Она умолкает, пристально смотрит вдаль.
– Он мне сказал… – говорит она, – он сказал мне, что подарит мне дитя. Он не говорил мне… он не сказал мне, что дитя у меня заберет. – Тут она вдруг принимается беспомощно рыдать. – Он не сказал мне… он не сказал…
Его гнев не угасает, но сердце все равно рвется к ней. Не обращая внимания на грузчиков, он обнимает ее. Она плачет у него на плече.
– Он не сказал мне…
Он сказал мне, что подарит мне дитя. С ума сойти.
– Пойдемте, – говорит он. – Пойдемте, где уединенно. – Он заводит ее за сарай. – Послушайте меня, Инес. Давиду ничто не угрожает, я уверен. Дага не посмеет ничего с ним сделать. Возвращайтесь домой и ждите там. Я выясню, где живет Дага, и навещу его. – Он умолкает. – Что он имел в виду, сказав, что подарит вам дитя?
Она высвобождается из его объятий. Плач утихает.
– А что, по-вашему, это может значить? – спрашивает она, в голосе слышится жесткость.
Полчаса спустя он уже в Центре переселения.
– Мне срочно нужны кое-какие данные, – говорит он Ане. – Вы знаете человека по имени Дага? Ему за тридцать, носит сережку. Недолго поработал в доках.
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что мне надо с ним поговорить. Он забрал Давида у его матери и скрылся. Если вы мне не поможете, придется обратиться в полицию.
– Его зовут Эмилио Дага. Его все знают. Он живет в Городских кварталах. По крайней мере, там зарегистрирован.
– Где именно в Городских кварталах?
Она уходит в картотечное хранилище и возвращается с клочком бумаги, на котором адрес.
– Когда в следующий раз зайдете, – говорит она, – расскажите, как вы нашли его мать. Я бы хотела знать, если у вас будет время.
Городские кварталы – самый вожделенный комплекс, обслуживаемый Центром. Адрес, выданный Аной, – квартира на верхнем этаже главного корпуса. Он стучит. Дверь открывает привлекательная молодая женщина, густо накрашенная, ее покачивает на высоких каблуках. Вообще-то и не женщина совсем – он сомневается, есть ли ей и шестнадцать.
– Я ищу человека по имени Эмилио Дага, – говорит он. – Здесь ли он?
– А то, – говорит девушка. – Заходите. Вы за Давидом пришли?
Внутри все пахнет табачным перегаром. Дага, облаченный в хлопковую футболку и джинсы, босой, сидит лицом к большому окну с видом на город и закат. Он разворачивается на стуле, приветственно вскидывает руку.
– Я пришел за Давидом, – говорит он.
