Марк Миллз - В ожидании Догго
– Серьезно, Дэнни? Ты уверен? – В ее голосе я уловил не только удивление, но и нотку облегчения.
– Какой смысл?
– Ради правды, – неуверенно предположила она.
– Я не хочу никаких потрясений. А ты?
– Что ж, это твое решение.
– Мое. А тебе спасибо, если все оставишь на мое усмотрение.
– О боже! – В трубке раздались громкие сдавленные рыдания.
– В чем дело?
– Каким ты стал…
– Клара говорила «бессердечным».
– Глупая девчонка! Однажды она проснется и поймет, кого потеряла.
Глава двадцать третья
– Вы ему еще не звонили? – спросила Эди.
– Вечер как-то очень незаметно промелькнул, а потом стало слишком поздно.
Эту версию я придумал, а на самом деле было вот что: к половине десятого, после долгого разговора с матерью я выдул почти всю бутылку «Риохи» и не хотел, чтобы Патрик Эллори услышал, что у меня заплетается язык.
– Звоните сейчас, – предложила Эди. – Я настаиваю.
– Вот как?
– Пошли, Догго, оставим этого Господина Безнадежность наедине с телефоном.
Он ответил на звонок одним словом: «Эллори», но оно было наполнено теплотой и шутливостью. Я мысленно представил англичанина в традиционном обличье – спортивного, способного все улаживать. Он был адвокатом и собирался в суд, но с удовольствием готов был поболтать о тете Джеральдине, бывшей хозяйке Догго.
– С приветом. Всегда такой была. Не нашлось ни одного умного или глупого мужчины, чтобы взял ее в жены.
Она всю жизнь провела в одном доме в Уондсуорте – большом имении с двойным фронтоном среди вольготно раскинувшегося сада, где и нашла Догго. Щенок дрожал в старом семейном бомбоубежище рядом с сараем, в которое тетя еще девчонкой забиралась во время войны.
– Когда я познакомился с ним, она уже две недели кормила его, но он все еще выглядел так, будто вот-вот умрет. Неизвестно, в каком состоянии его нашла тетя. Жена называла их странной парой. Так оно и было, вечно бродили вдвоем по своей старой развалюхе. Думаю, песик стал для нее кем-то вроде мужа, которого у нее никогда не было, единственным существом, какое она по-настоящему любила. Я радовался, что в конце жизни тетя обрела счастье. Вы меня слушаете?
– Да, да, простите. Это очень интересно. Что с ней случилось?
– Обширный инсульт. Догго поднял на ноги соседей. Когда приехала «Скорая помощь», пришлось ломать дверь, потому что все входы и окна были на замке. Во всяком случае, так показалось сначала. Но потом обнаружили, что одно из окон в крыше не закрыто. Из него пес по шиферу и выбрался наружу.
Высота там большая, и удар был крепким, хотя он приземлился в куст рододендрона. Больше некуда. Лишь куст мог спасти ему жизнь.
Эллори до сих пор переживал, что пришлось отдать Догго в «Баттерсийский дом собак и кошек». Но взять его в семью было нереально – там уже правили две кошки.
– Двоюродные братья тоже не захотели. Их больше интересовало, как бы побыстрее продать дом и выручить деньги. Но у меня одного есть доверенность распоряжаться имением. И я не позволю этого сделать, пока она жива.
– Простите?
– Таков мой принцип.
– Я не о том… Она не умерла?
– Разве я не сказал?
– Она жива? – изумилась Эди.
– До известной степени. – Эллори употребил выражение «хроническое вегетативное состояние».
– Но все-таки жива?
– Да.
Эди покосилась на Догго.
– Вы понимаете, что нам следует сделать?
– Нет.
– Обманщик.
– Эди, нельзя. Она – овощ. Вы же не хотите, чтобы он запомнил ее такой?
Она схватила меня за руку.
– Дэн, доверьтесь мне. Мы обязаны это сделать.
Я понимал, что Эди победила, но не хотел сдаваться без боя.
– Мы же решили, что станем общаться только по работе.
– Это и есть по работе. – Она улыбнулась. – Не забывайте, речь идет о почтальоне агентства.
Больница Святого Георгия в Тутинге представляла собой комплекс неказистых кирпичных строений. Как я заметил, удобно расположенных прямо напротив Ламбертского кладбища. Я остался с Догго, а Эди совершила первую попытку прорыва. Мы не надеялись, что нас встретят с распростертыми объятиями и пропустят с собакой в отделение инсультников. И оказались правы. Эди вернулась с сообщением, что право на вход в больницу имеют только собаки-поводыри и лишь в особых обстоятельствах. Таковы незыблемые правила в отношении животных.
– Мне хотелось спросить: распространяются ли они и на тех созданий, которые уничтожаются в этот момент ради медицинских исследований?
– Я и не знал, что вы активист борьбы за права животных.
– Видели бы вы меня в университете – я ходила в балаклаве.
План был простым: спрятать Догго в моем рюкзаке. Трудность заключалась в том, что он не желал к нему и близко подходить, не говоря уже о том, чтобы лезть внутрь. Чем упорнее мы убеждали его, тем больше он терял к нам доверие. Даже зарычал и предостерегающе прикусил мне руку. Я сказал Догго, что мы идем навестить Джеральдину. Она хочет увидеть его. У нее приготовлен для него огромный мешок с собачьими шоколадками. Никакого эффекта.
– Может, он страдает клаустрофобией? – предположила Эди.
Нет, тут было нечто иное. Пес ради Джеральдины спрыгнул с крыши, так неужели посидеть в рюкзаке такая большая жертва? Я достал телефон и набрал номер Патрика Эллори. Его аппарат переключился на автоответчик.
– Патрик, это Дэниел. Прошу прощения, что снова вас беспокою. Скажите, не знал ли Микки Джеральдину под каким-нибудь другим именем?
Мы погуляли по улице, затем обосновались в саду какого-то мрачного паба. Через час мы все еще торчали там, и даже у Эди энтузиазм исчез. Наконец, она согласилась бросить эту затею. Патрик позвонил, когда мы шли к станции метро «Тутинг бродуэй»:
– Вы совершенно правы – она всегда была для него Жа-Жа.
– Как актриса Габор?
– «Мулен Руж» был ее любимым фильмом.
Я дождался, когда мы вернулись на парковку у больницы, и спросил Догго:
– Где Жа-Жа?
Он напрягся, посмотрел мне в лицо, желая убедиться, что правильно понял меня.
– Пойдем к Жа-Жа.
Пес трижды пролаял и стал крутиться на месте. Я присел на корточки, поставил рядом рюкзак, и Догго без всяких уговоров запрыгнул внутрь вперед головой. Я развернул его и приложил палец к губам. Застегнутая «молния» скрыла его большие, полные надежды глаза.
Лифт поднял нас на третий этаж крыла, и там, взглянув на часы, я понял, что уже восемь вечера – в это время прекращают пускать посетителей.
– Расслабьтесь! – бросила Эди. – Предоставьте говорить мне.
Но никакие увещевания не помогли нам проникнуть к Джеральдине в отделение инсультников, потому что ее перевели в отделение интенсивной терапии. Там Эди попросила меня подождать за дверью. Я разговаривал с Догго через плечо, уверял, что ждать осталось недолго, и не заметил двух идущих по коридору санитаров. Когда они поравнялись со мной, я улыбнулся и произнес:
– Добрый вечер. – Санитары переглянулись, и я сообразил: они решили, будто я сбежал из психиатрического корпуса.
Вернулась Эди и сообщила:
– Все отлично: она моя бабушка, вы мой молодой человек, мы только что прилетели из Ванкувера.
– Что мы делали в Ванкувере?
– Понятия не имею. Просто пришло в голову.
– Может, мы там живем?
– Если хотите.
– Я слышал, что это прекрасное место: у воды, рядом горы, где можно кататься на лыжах. Так и вижу нас там. Давайте на этом остановимся.
– Дэн, полагаю, она не станет нас спрашивать.
«Она» оказалась дежурной сестрой – высокой, неулыбчивой, резкой в манерах, но не враждебно настроенной женщиной. На ее нагрудном значке значилось имя «Лидия». Сестра провела нас в дальний конец палаты. Когда мы проходили сквозь ряды больных, я ощутил, как завозился и стал извиваться в рюкзаке Догго, словно почувствовал присутствие витающих на грани жизни людей. Гул и шипение аппаратов искусственной вентиляции легких сопровождались отрывистой симфонией сигналов мониторов.
Там было столько людей, что никакая сила в мире не помогла бы нам выпустить из рюкзака собаку, чтобы этого не заметила одна из сестер. Но, к счастью, Лидия провела нас в комнатку с одной кроватью.
– В конце мы, насколько удается, обеспечиваем им уединение.
– Сколько ей осталось? – спросила Эди.
– Немного, хотя ваша бабушка настоящий боец. Она попала сюда в бессознательном состоянии, но мы научились ее понимать. – Лидия посмотрела на мониторы. – Вот, не хочет сдаваться. – Неожиданно она тепло улыбнулась. – Я вас оставлю с ней наедине.
Джеральдина не походила на человеческое существо – скорее напоминала долго плававшее в море, выброшенное на берег, обветренное непогодой, выбеленное солнцем бревно. Впечатление подкреплялось ритмичными вздохами вентилирующего легкие аппарата – словно волны накатывали на песок и отбегали назад. Но если не замечать прозрачную маску на губах и множество трубок, входящих в тело и выходящих из него, легко было понять, что в свое время она была красивой женщиной.
