Тьерри Коэн - История моего безумия
– Ну и ладно, делайте, что хотите! Нам больше не о чем говорить.
– Дайте мне еще минуту, Карла. Вы меня выслушали, и мои слова вас тронули. Скажите правду, пожалуйста.
Наступила пауза, и я почувствовал возникшее между ними напряжение.
– Карла… прошу вас…
– Даже если допустить, что вы правы… – дрожащим голосом прошептала девушка по вызову, – я не могу взять свои слова обратно… у меня будут проблемы.
– Ясно. Но… я обещаю, что помогу вам. Мы оплатим все издержки. И… вы не пожалеете.
– До свидания.
– Подождите, последний вопрос: вы действовали одна или… вас наняли?
– Не понимаю, на что вы намекаете!
– Моего отца преследует какой-то неизвестный. Возможно, именно он уговорил вас совершить… этот поступок? Предложил хорошие деньги?
– Ошибаетесь.
– Тем лучше.
– Почему?
– Потому что этот человек опасен. Его подозревают в убийстве Денниса Саймона, одного из друзей моего отца. Понимаете, что это значит? Действуя по его заказу, вы стали сообщницей и рискуете оказаться замешанной в куда более серьезное дело. И даже стать следующей жертвой…
– Ни во что подобное я не замешана, – пробормотала Карла.
Судя по звуку отодвигаемого стула, она встала, собираясь уходить.
– Подумайте как следует, Карла. Вот мой телефон. Вы можете связаться со мной в любой момент.
Через несколько долгих секунд дочь мне перезвонила.
– Папа?
– Да, я здесь.
– Ты все слышал?
– Да. И даже записал.
– Я до нее достучалась! – Мэйан была очень возбуждена. – Видел бы ты Карлу – руки дрожат, в глаза не смотрит.
– Да, по голосу было слышно, что она напугана.
– Я уверена, Карла даст задний ход! Может, я слегка преувеличиваю, но, по-моему, она жалеет, что ввязалась, ужасно трусит и не знает, что делать.
– Я очень тобой горжусь, дорогая! Возвращайся как можно скорее.
– Знаешь, я решила задержаться на выходные, поживу у подруги, вылечу в понедельник утром, обещаю.
Глава 40
Инспектор Робинсон явился без предупреждения. Войдя, он удобно устроился на диване и начал без лишних предисловий:
– У меня две новости – хорошая и плохая. Но я не стану задавать банальный вопрос «С какой начать?».
Голос у него был усталый, да и выглядел он не лучшим образом.
– Так вот, хорошая новость заключается в том, что Карла Анчелотти позвонила моим лос-анджелесским коллегам. Нервничала, интересовалась, чем рискует, если заберет заявление. Они ответили, что она должна немедленно явиться в участок, но девушка отказалась, пообещав прийти в понедельник утром.
Робинсон подался чуть вперед и поставил локти на колени.
– Но есть, увы, и плохая новость: Карла Анчелотти не сдержала слова, сержант Лоусон позвонил ей, она не ответила, и дома ее не оказалось.
– Передумала?
– Возможно.
Мне в голову пришла другая мысль, куда более драматичная.
– Моя дочь с ней встречалась…
– Что-о-о?
– В пятницу Мэйан улетела в Лос-Анджелес, позвонила Карле, представилась репортершей. Она хотела ее урезонить.
– Получилось?
– Судя по тому, что вы рассказали, ответ утвердительный.
Я дал Робинсону прослушать запись.
– Можно предположить, что в девушке заговорила совесть, она решила покаяться, но передумала.
– Или… кто-то ей помешал…
– Тот самый неизвестный?
– Я этого не исключаю.
Неожиданная мысль заставила меня кинуться к телефону.
– Извините, нужно кое-что проверить.
Мэйан не ответила, и я набрал номер Даны.
– Да, все в порядке, она будет в Нью-Йорке через час. Я ее встречу, и мы приедем к тебе.
Робинсон не упустил ни слова из нашего разговора.
– Ваша дочь вернулась?
– Летит.
– Вот и хорошо.
Инспектор встал.
– С учетом новых обстоятельств, думаю, дело против вас развалится, – сказал он.
– Значит, теперь вы верите, что этот мерзавец – реальный человек, а не плод моей больной фантазии?
– Я не оперирую категориями «верю – не верю», мое дело – выдвигать гипотезы и проверять их. Я всегда допускал вероятность, что некто хочет навредить вам. Вот только доказательств не было.
– Теперь есть?
– Теперь… я думаю, что должен уделить этому следу больше внимания. Кстати, аноним с вами не связывался?
– Нет.
– То есть он знает, что ваш компьютер «под надзором».
– А раньше имел доступ ко всем данным.
* * *Прошла неделя, а Карлу Анчелотти так и не нашли. Домашний арест отменили, но я не покидал квартиру, не желая встречаться с журналистами и фотографами. Пресса обсуждала исчезновение девушки, и те, кто еще вчера клеймил меня позором и обливал грязью, теперь наперебой оправдывали. Итана Мура, критика, терзавшего меня на ток-шоу Джека Лермана, обвинили в некомпетентности и погоне за дутыми сенсациями. Поведение СМИ напоминало колебание маятника, и я спрашивал себя, каков будет «сухой остаток», когда он остановится.
Мне казалось, что я счастливо избежал бури, но спокойствия это не принесло. Кто-то бродил вокруг, намереваясь разрушить мою жизнь. Я боялся за Дану, Мэйан, Нэйтана и всех близких.
Я не ошибался. Буря была не бурей, а циклоном, и я оказался в эпицентре. Очень скоро начнется вторая фаза, стихия покажет свой нрав и не пощадит меня.
Глава 41
Расследование инспектора Робинсона топталось на месте. Карла так и не объявилась. Судя по всему, ее похитили либо убили: деньги со счета не снимали, телефон был заблокирован.
А моя жизнь – во всяком случае, профессиональная – вернулась в привычную колею.
Последний роман бил все рекорды продаж. Одни покупали его, чтобы поддержать меня, другие – из чистого любопытства.
Сэнди и Нэйтан договаривались об интервью, давая строгие указания журналистам: «Никаких вопросов о последних событиях. Сэмюэль еще не оправился от ложного обвинения и готов говорить только о романе». Мой агент ликовал и строил планы на будущее. «Если они захотят узнать, как ты все это пережил, будут с нетерпением ждать следующей книги. А мы сумеем поддать жару».
Джек Лерман прислал мне письмо с извинениями, кроме того, ходили упорные слухи о том, что нового контракта Мур не получит.
Все это казалось мне перебором. Использовать ситуацию в коммерческих целях, забыть о жертвах, вернуться к образу жизни модного писателя… Я плыл по течению и не мог выбрать приемлемую линию поведения, не понимал, что нормально, а что нет.
Единственным утешением было общение с Мэйан. Мы виделись два-три раза в неделю, у меня или в ресторане.
В тот день мы встретились в суши-баре. Мне сразу не понравилось, как она выглядит.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ничего… – Мэйан пожала плечами.
– Вид у тебя грустный. И лицо усталое.
– Ну… вообще-то, я все время думаю о Карле.
– Я тоже.
– Я хотела сказать, что… чувствую себя виноватой в случившемся. Не уговори я ее снова пойти в полицию, она бы не пропала.
– А я бы сел в тюрьму!
Мэйан взяла ролл, покрутила его в пальцах.
– Да, конечно… Но все это…
– Она сама во всем виновата. Ввязалась в опасную игру, рисковала, врала – и поплатилась, – не слишком уверенно возразил я.
– Знаю – и все равно не могу успокоиться.
– Не расстраивайся, может, ее найдут.
– Как же, найдут… Хочу, чтобы мы оставили эту мрачную историю в прошлом и вернулись к нормальной жизни. Не слишком весело все время оглядываться и сидеть взаперти.
– Пока полиция не поймает больного ублюдка, придется соблюдать осторожность.
Дане и Мэйан не разрешалось выходить поодиночке. Дана провожала нашу дочь в университет и забирала ее после занятий, ко мне Мэйан привозил отчим, обратно она ехала со мной. Сам я отказался от охраны – к большому неудовольствию Нэйтана.
– Мы отправляемся в отпуск, – сообщила моя дочь.
– Кто и куда?
– Мама, Лукас и я. Он снял дом в Хэмптонсе[42] на две недели. Будет здорово, если ты к нам присоединишься.
За последние две недели я ближе узнал Лукаса. Мы иногда выпивали, когда он «доставлял» ко мне Мэйан. Спортивный пятидесятилетний мужчина с приятным голосом и теплой улыбкой в конце концов понравился мне. Я был благодарен ему за то, что он относится к моей дочери, как к родной. Я, конечно, ревновал, но мужик он был хороший.
– Не уверен, что это хорошая идея. Вряд ли твоя мама и Лукас обрадуются.
– Я с ними уже поговорила. Оба сказали, что идея просто замечательная.
– Ладно, я подумаю.
Стать другом семьи моей бывшей жены и «приятного во всех отношениях» Лукаса было равносильно тризне по нашим с Даной отношениям. А ведь я питал надежду все начать сначала.
Глава 42
Нэйтан ждал, что я начну работать над новой книгой, но желание сочинить текст, не похожий на предыдущие романы, умерло, раздавленное лавиной событий. Истинная страсть к писательству всегда становится выражением перебродившего страдания. Открытая или медленно гноящаяся рана выражается в крике или стоне. Человек способен творить, когда ясность сознания берет верх над эмоциями, а я пока не успокоился, не переварил случившееся и не мог рассказать читателям о последних событиях.
