М. Стедман - Свет в океане
– Сразу уснула, – сказала Изабель, закрывая дверь в спальню, где обложила Люси подушками, чтобы она случайно не скатилась на пол. – Она сегодня была такой умничкой. Выдержала всю церемонию, да еще когда кругом столько людей. Заплакала, только когда промокла. – К концу дня она сумела прийти в себя, и ее голос больше не дрожал, как после шока от откровений Хильды.
– Она истинный ангел, – согласилась Виолетта улыбаясь. – Не знаю, как мы здесь останемся, когда она завтра уедет.
– Я понимаю и обещаю обо всем подробно писать и сообщать о ней все новости, – сказала Изабель со вздохом. – Наверное, пора укладываться. Завтра нам вставать ни свет ни заря. Пойдем, Том?
Том кивнул.
– Спокойной ночи, Виолетта. Спокойной ночи, Билл, – сказал он и, оставив родителей Изабель собирать пазл, проследовал за ней в спальню. Они впервые за день остались наедине, и, едва закрылась дверь, он спросил: – Когда мы им скажем?
Его лицо было похоже на маску, а плечи одеревенели.
– Мы им ничего не будем говорить, – решительно ответила Изабель.
– Как это?
– Необходимо подумать, Том. Нам нужно время. Завтра мы должны уехать. Если мы что-то скажем, то поднимется страшный шум и ты не сможешь вернуться на маяк и заступить на смену. Мы приедем на Янус и все обдумаем. Нельзя в спешке предпринимать какие-либо действия, о которых потом будем жалеть.
– Изз, здесь, в городе, есть женщина, которая считает, что ее дочь погибла, а она жива. И эта женщина не знает, что случилось с ее мужем. Одному Господу известно, что ей пришлось пережить. И чем раньше мы положим конец ее страданиям…
– Все это так неожиданно! И мы должны поступить правильно! И думать не только о Ханне Поттс, но и о Люси! Сейчас мы оба не в состоянии соображать. Давай не будем торопиться. А сейчас попробуем хоть немного поспать.
– Я лягу позже, – сказал он. – Мне надо подышать свежим воздухом. – С этими словами он вышел на улицу через веранду, не обращая внимания на уговоры Изабель остаться.На улице было свежо, и Том в темноте опустился в плетеное кресло и обхватил голову руками. Через окно на кухню слышалось постукивание костяшек от пазла, которые Билл убирал в коробку.
– Изабель не терпится вернуться на Янус. Говорит, что теперь ей не по себе в таком скоплении людей, – произнес Билл, закрывая крышку. – Хотя назвать наш городок людным вряд ли кому придет в голову.
Виолетта подрезала фитиль на керосиновой лампе.
– Она всегда была своенравной, – заметила она. – Между нами, мне кажется, она просто не хочет ни с кем делить Люси. – Она вздохнула. – А без малышки тут снова станет тихо.
Билл обнял ее за плечи.
– Навевает воспоминания, верно? Помнишь, какими малышами были Хью и Элфи? Такими славными! – Он хмыкнул. – Помнишь, как они заперли в шкафу кошку? – Он помолчал. – Я понимаю, что это совсем другое, но быть дедом почти так же хорошо, как и отцом! Как будто мальчики снова вернулись домой.
Виолетта зажгла лампу.
– Знаешь, Билл, иногда мне казалось, что мы не выдержим и больше никогда не сможем радоваться. – Она задула спичку. – И тут наконец такое счастье!
Надев на лампу защитное стекло, она направилась в спальню.
Эти слова отозвались у Тома в голове многократным эхом, и его охватило отчаяние. Он не чувствовал сладкого аромата жасмина, которым был пропитан ночной воздух.Глава 16
В первый же вечер на Янусе ветер с завыванием обрушился на башню маяка, проверяя на прочность толстые стекла световой камеры. Включив маяк, Том вернулся мыслями к спору с Изабель, который произошел сразу после отбытия катера.
Она была непреклонна.
– Мы не можем изменить того, что случилось, Том. Ты думаешь, я не пыталась найти выход? – Она прижимала к груди куклу, которую подобрала с пола. – Люси – счастливая и здоровая маленькая девочка. Оторвать ее от нас… Том, это просто немыслимо! – Она нервно перекладывала постельное белье из корзины в шкаф. – Хорошо это или плохо, но что случилось, то случилось! Люси обожает тебя, и ты обожаешь ее, и у нас нет никакого права лишать ее любящего отца!
– А как насчет ее любящей матери? Ее живой матери? Разве это справедливо, Изз?
Изабель вспыхнула:
– А разве справедливо, что я потеряла троих детей? Разве справедливо, что Элфи и Хью похоронены за тысячи миль отсюда, а ты цел и невредим? Конечно, несправедливо, Том, совсем несправедливо! Но такова жизнь, и надо принимать ее такой, какая она есть!
Она затронула его самое больное место. Все эти годы он не мог избавиться от гнетущего чувства вины, будто обманул не смерть, а своих товарищей, и тем, что остался цел и невредим, он обязан им, а не чистой случайности. Изабель, видя, как он болезненно скривился, смягчилась.
– Том, мы должны поступить правильно, а это значит – как лучше для Люси!
– Иззи, послушай…
Она не дала ему договорить.
– Хватит об этом, Том! Единственное, что мы можем сделать, так это любить нашу маленькую девочку, как она того заслуживает! И никогда, слышишь, никогда не делать ей больно! – Прижимая к себе куклу, она выбежала из комнаты.
И вот теперь он смотрел на неспокойный океан с белыми гребешками волн, окруженных черной мглой. Горизонт уже не проглядывался, давление падало – к утру разразится шторм. Том подергал латунную ручку, проверяя, заперта ли дверь на галерею, и бездумно устремил взгляд в темноту, которую прорезали вспышки яркого луча маяка.
Тем же вечером, когда Том находился на маяке, Изабель сидела возле кроватки Люси и смотрела, как она засыпает. Этот день отнял у нее все силы, и мысли в голове продолжали набегать одна на другую, совсем как волны в неспокойном океане. И теперь она почти шепотом напевала любимую колыбельную Люси:
Когда Люси наконец уснула, Изабель разжала ее маленькую ладошку и вытащила розовую ракушку, которую она сжимала. К горлу снова подступил комок, не исчезавший с той памятной беседы у надгробия, и Изабель, чтобы переключить внимание, провела пальцем по ракушке, ощущая ее гладкую поверхность и идеальные формы. Существо, создавшее ракушку, уже давно умерло, оставив после себя это скульптурное творение. И ей вдруг пришло в голову, что и погибший муж Ханны Поттс тоже оставил после себя живую скульптуру, только в лице спящей в кроватке маленькой девочки.
Люси подложила руку под голову и на мгновение нахмурилась, сжав кулачок, в котором больше не было ракушки.
– Я никому не позволю причинить тебе боль, родная. Обещаю, что буду всегда тебя оберегать, – прошептала Изабель и – неожиданно для самой себя – опустилась на колени и склонила голову, чего не делала уже несколько лет. – Господи, никому не суждено знать промысла Божьего. Я лишь надеюсь, что окажусь достойной Твоего выбора. Дай мне силы, чтобы не подвести Тебя! – Она вдруг подумала о Ханне Поттс и внутренне содрогнулась, но сумела взять себя в руки. – Я знаю, что Ханна Поттс – Ханна Ронфельдт, – сказала она, с каждым словом чувствуя себя все увереннее, – тоже под сенью Твоей благодати, Господи. Ниспошли нам всем душевный мир и спокойствие!
Прислушавшись к вою ветра и реву волн, она ощутила, что здесь, на острове, их охраняет океан, и к ней вернулось чувство уверенности. Положив ракушку рядом с кроваткой, чтобы Люси, когда проснется, сразу ее увидела, приободрившаяся Изабель тихо вышла из комнаты.Для Ханны Ронфельдт следующий понедельник оказался весьма знаменательным.
Заглянув в почтовый ящик, она не рассчитывала в нем что-то обнаружить, поскольку проверяла его только вчера. Это стало частью ритуала, который она выработала с единственной целью хоть чем-то занять мучительно долгие дни, которые ей приходилось проживать последние два года после того кошмарного Дня памяти. Сначала она заходила в полицейский участок, иногда даже не произнося ни слова, и в ответ на вопросительный взгляд констебль Гарри Гарстоун молча качал головой. Когда же она уходила, констебль Линч часто вздыхал: «Бедняжка! Что за судьба!» – после чего тоже качал головой и углублялся в бумаги. Каждый день она ходила на берег в надежде обнаружить хоть какой-нибудь предмет, имеющий отношение к разыгравшейся трагедии: обломок доски или часть весла.
Она вытаскивала из кармана письмо мужу и дочери. Иногда она вкладывала в конверт вырезку из газеты о приезде цирка или сочиненные ею детские стишки, украшенные ее же рисунками. Она бросала конверт в воду, надеясь, что, растворившись в этом или другом океане, чернила донесут до ее любимых содержание посланий.
По дороге домой она заходила в церковь и молча сидела на задней скамье возле статуи святого Иуды [15] . Иногда она задерживалась до самого вечера, когда тень от эвкалиптов уже добиралась до витражей, а поставленные ею свечи догорали, превратившись в холодные пятна оплавленного воска. Здесь, сидя в тени, она ощущала присутствие Фрэнка и Грейс. Когда уже было невозможно оттягивать возвращение домой, она уходила и заглядывала в почтовый ящик, только если чувствовала в себе силы побороть разочарование в случае отсутствия корреспонденции.
