Орхан Памук - Рыжеволосая Женщина

– Как ты познакомился с Махмудом-устой?

– Он собирал вокруг себя детей и рассказывал истории. Я сам пошел к нему домой. Правда, испугался, когда впервые увидел его сломанное плечо.

– Я боялся историй Махмуда-усты, – пробормотал я, – в конце концов его истории становились реальностью.

– Что значит – становились реальностью? – спросил Серхат.

– Все, что было в рассказах Махмуда-усты, потом случилось со мной в жизни. А еще я боялся колодца Махмуда-усты. В конце концов я не выдержал и убежал от него. Ты знал об этой истории?

– Знал, – сказал он, пряча от меня глаза.

– Откуда?

– Мне рассказал об этом сын Гюльджихан-ханым Энвер. Он работает здесь бухгалтером. Махмуд-уста был ему как отец. Они долгое время были очень близки.

– А этот Энвер-бей сегодня был здесь?

– Нет. Он не собирался сюда приходить.

– Почему?

Я долго думал, почему мой сын не пришел сюда. Я рассердился на него. В то же время я чувствовал, что мой гнев может быть несправедлив, и хотел увидеть сына, а к тому же мне хотелось как можно скорее уехать из Онгёрена.

– Серхат-бей, пока не поздно, покажите мне этот наш колодец, – попросил я.

– Конечно.

Он поднялся и вышел. Рыжеволосая Женщина внимательно следила за мной с другого края стола. Я сделал еще несколько глотков ракы, съел кусочек брынзы и, выйдя на улицу, в начале темного подъема увидел Серхата.

Мы с моим провожатым молча шли мимо теней, темных закоулков и воспоминаний. Я никак не мог понять, в какой стороне холма находится дорога, по которой мы поднимались, и в какой стороне колодец, и винил во всем свою затуманенную ракы голову.

Мы шли вдоль некрашеного забора, мимо сада с бетонными дорожками, деревья которого окрасились в розовый цвет из-за света неоновых вывесок, мимо какого-то склада. Увидев в темной витрине парикмахерской наши с моим провожатым тени, я заметил, что мы с ним одного роста.

– Как давно вы знаете Энвер-бея? – спросил я у театрала-любителя.

– С тех самых пор, как я знаю себя. Я коренной житель Онгёрена.

– Что он за человек?

– Почему вы спрашиваете?

– Я знал его отца, Тургай-бея, – сказал я. – Тридцать лет назад они тоже были здесь.

– По-моему, самая большая проблема Энвера не его отец, а его отсутствие, – сказал смышленый Серхат. – Он необычный человек, этот наш Энвер.

– Я тоже рос без отца, но не могу сказать, что чем-то отличаюсь от других, – сказал я.

Серхат за словом в карман не лез:

– Конечно же, вы не такой, как все, потому что вы богатый. Наверное, Энвер заботится о том, чтобы не стать таким богатым, как вы.

Может быть, умница Серхат пытался сказать мне, что Энвер беден и поэтому с ним так сложно? Или же Энверу не нравятся такие люди, как я, которые в жизни думают только о том, чтобы заработать деньги, и поэтому он не пришел сегодня на собрание?

Я переваривал в голове второй вариант и неожиданно увидел, что мы приблизились к заветному месту. Вновь колючки и сорняки, которые были здесь тридцать лет назад, только сейчас они торчали по краям асфальтовой дороги.

Интересно, рассказывала ли Рыжеволосая Женщина нашему сыну Энверу о том, что его дед, то есть мой отец, был романтическим идеалистом, который за свои политические воззрения сидел в тюрьме? Сердце мне жгло предположение, что она представляла и отца своего сына, и его деда плохими и поверхностными людьми. Я сердился на сообразительного Серхата-эфенди, который заставил меня все это переживать.

– Вот! – выпалил я. – Последний поворот перед нашим колодцем.

– В самом деле? – спросил внимательный Серхат. – Какая случайность! Ведь здесь находится и дом, где одно время жил Махмуд-уста.

Он указал на склад, фабрику и группу домов, очертания которых терялись во тьме. Я заметил в стороне старое ореховое дерево, под которым я некогда дремал после полудня. Оно разрослось за тридцать лет и оказалось за забором одной из фабрик. Между тем в том направлении, куда я смотрел, загорелись бледные огни в окнах сохранившейся с прежних времен лачуги.

– Махмуд-уста долго жил здесь с семьей, – сказал Серхат. – Энвер с Гюльджихан-ханым часто приходили к нему на праздники. Я познакомился с Энвером в саду Махмуда-усты.

Меня забеспокоило, что парень опять говорил об Энвере.

– Махмуд-уста в этом доме рассказал нам историю из священного Корана о принце, который бросил своего отца в колодце на смерть, – не унимался Серхат-бей.

– Такой истории нет ни в Коране, ни в «Шахнаме», – сказал я.

– Откуда вам знать? – спросил Серхат. – Вы что, верующий человек, читаете Коран?

Я понял по его агрессивному тону, что юноша находится под большим влиянием моего сына Энвера.

– Я любил Махмуда-усту. Тем летом он заменил мне отца, – сказал я.

– Если хотите, я покажу вам дом Энвера, – сказал мой провожатый.

Мы свернули в боковую улицу. Проходя мимо жилых домов, у входных дверей которых не горело ни одного фонаря; мимо тут и там припаркованных фургончиков и мини-автобусов; мимо маленькой клиники «первой помощи» и аптеки; мимо гаража и складов, в дверях которых курили хмурые охранники, я изумился тому, как все это сумело уместиться на нашем холме.

– Вот здесь дом Энвера, – сказал Серхат. – Его окна на втором этаже слева.

Я почувствовал, что не смогу сдержать охватившее меня желание увидеть сына и желание дружить с ним.

– У Энвер-бея горит свет, – сказал я со спокойствием пьяного человека. – Пойдем позвоним ему.

– Если у него горит свет, это не означает, что он дома, – сказал проницательный Серхат. – Энвер избрал в жизни одиночество. Когда он по вечерам выходит на улицу, он всегда оставляет включенным свет, чтобы и воры, и злые люди видели, что дома кто-то есть, и чтобы, когда он вернется домой, не чувствовать, как он одинок.

– Очевидно, вы хорошо знаете своего приятеля. Если Энвер увидит вас сейчас, то не удивится.

– Никогда не известно, что от Энвера ждать.

Я пошел прямо к двери.

– С чего ему быть одиноким? – сказал я. – Ведь у него есть мать, которая так его любит, близкие друзья вроде вас…

– Нет, он ни с кем не сближается…

– Из-за того, что вырос без отца?

– Может быть. Но вы все же хорошенько подумайте, прежде чем позвонить, – сказал предусмотрительный приятель моего сына.

Я не обращал на него внимания и быстро читал имена над дверными звонками. В какой-то момент я застыл, словно очарованный.

Кв. 6. ЭНВЕР ЙЕНИЭР

(Частный бухгалтер)

Я три раза нажал на звонок.

– Если он дома, то откроет, – сказал Серхат.

Но никто не открыл. Я подумал, что мой сын дома, что он знает о том, что я пришел сюда его увидеть, но из упрямства не открывает мне, и раздражался и на него, и на Серхата.

– Почему вы так хотите увидеть Энвер-бея? – спросил любопытный Серхат.

– Покажи мне колодец, я не хочу больше здесь задерживаться, – попросил я. И подумал, что могу сюда приехать в другой день, втайне ото всех, чтобы увидеть сына.

– Если ты вырос без отца, то тебе не ведомо, что у мира есть центр и границы, и думаешь, что можешь делать все, – процитировал кого-то Серхат. – Но через какое-то время ты уже не знаешь, что делать, пытаешься найти в мире какой-то смысл, какой-то центр, а потом начинаешь искать человека, который сумеет сказать тебе «нет».

Я не отвечал ему, потому что чувствовал, что мы приближаемся к нашему колодцу и что мои многолетние поиски подошли к концу.

– Ваш колодец вот здесь, за воротами, – сказал Серхат и внимательно посмотрел мне в глаза.

Мы стояли перед ржавыми воротами какой-то фабрики.

– После смерти Хайри-бея его сын перенес прачечные и красильные вместе со швейными мастерскими в Бангладеш, и производство здесь полностью остановилось. Сын Хайри-бея уже пять лет использует это место под склад, но, конечно же, планирует договориться с застройщиком вроде вас и понастроить высотных жилых домов.

– Я приехал сюда не ради новой стройки, а ради своих воспоминаний.

Когда Серхат пошел к будке охранника, я засмотрелся на вывеску из плексигласа на некрашеном заборе, на которой было написано: «ЗАО АЗИМ ТЕКСТИЛЬ». Единственным доказательством существования здесь когда-то участка Хайри-бея были близкие звезды, смотревшие со своих обычных мест.

Я услышал гневный лай собаки. Серхат вернулся.

– Охранника нет на месте, – сказал он. – Сейчас он придет.

– Мы уже сильно задержались.

– Здесь в заборе была одна дыра, надо посмотреть, – сказал Серхат и скрылся.

За забором было не так уж темно, и неоновый свет, падавший на крыши строений и столбы забора, успокаивал меня, несмотря на настойчивый лай собаки; я думал, что быстро посмотрю на колодец и сразу вернусь. Но от Серхата не доносилось ни звука. Я уже злился от нетерпения, что мой молодой провожатый запаздывает. В кармане зазвонил телефон. Это была Айше.

– Так ты, оказывается, в Онгёрене, – сказала она. – Ребята с фирмы сказали.