Джордж Сильвестр Вирек - Обнаженная в зеркале
Взошло солнце и позолотило виноградники. Знаток галантных манер закончил свои речи. Поцеловал её, обдав ароматом надушенной бороды, пробормотал: «Я должен присутствовать на заседании правительства» – и быстро удалился.
Очевидно, подумала Билкис, он откладывает самый последний шаг до того момента, когда я, совершенно покорённая, растаю и растворюсь в его объятиях. Это был своего рода изощрённый поединок, в конце которого оба должны были сдаться друг другу, испытав при этом невиданное блаженство.
Потом были вторая, третья и четвертая ночь, они пришли и ушли. Каждая из них была ночью счастья. Нельзя представить себе более обаятельного возлюбленного, чем Соломон; он был мудрым, опытным, деликатным. Его слова открывали новые глубины в душе царицы, и в её теле. Его руки были удивительно нежными…
– Давать волю рукам всегда было царской привилегией, – насмешливо заметил Ван Нордхайм.
Стелла не ответила на фривольную шутку и продолжала.
– Каждый раз, когда царь прикасался к ней, она жаждала его поцелуя, как иссохшая земля жаждет дождя. Однако когда наступало очередное утро, и солнце освещало виноградники и вершины гор, ее начинало томить какое-то неясное, тревожное чувство. Что-то было не так.
Возможно ли, что царь не любит её? Неужели он разжигает свое воображение любовными стихами лишь для того, чтобы потом получать ещё больше удовольствия от тысячи своих жен? Возможно, он думает об одной из них в то время, когда дарит ей, Билкис, лишь небрежные ласки?
Она решила разгадать секрет его воздержания. С помощью своих шпионов Билкис получила доступ в гарем Соломона. Она поговорила с 700 царскими женами и 300 наложницами. Это были женщины разных рас, с разным цветом кожи; блондинки, брюнетки, рыжие, среброволосые.
Все восхваляли мудрость и силу повелителя. Соломон был заботливым мужем, несмотря на то что каждая из его жен и наложниц могла рассчитывать лишь на одну тысячную его любви и внимания. Он угадывал их самые тайные желания, дарил им дорогие драгоценности и редкие благовония, строил храмы их богам – таинственной Астарте, кровожадному Молоху и всемогущему Ра. Этим и многим другим богам можно было беспрепятственно поклоняться в доме Соломона. Иногда его участие в ритуалах поклонения заморским богам даже вызывало недовольство части подданных, непримиримо настроенных к чужой вере.
Все это узнала Билкис Македа. Она также выяснила, что ежедневно каждая из тысячи жен Соломона готовит для него изысканный ужин в надежде, что царь разделит с ней трапезу и ложе.
– Бессмысленное расточительство, характерное для класса бездельников, – ядовито заметил Ван Нордхайм.
– Каждая из тысячи жен, – продолжала Стелла, – была убеждена, что царь провёл ночь с одной из остальных 999. И, как это зачастую бывает между женщинами, каждая хвасталась перед другими, что именно она удостоилась его благосклонности. Это надёжно утверждало его репутацию великого любовника. Но Билкис так и не сумела обнаружить ни одной, с кем бы Соломон действительно совершил заключительный ритуал супружества. Давно, в молодые годы, когда его гарем ещё был невелик, он хвастался, что у него будет семьдесят сыновей от семидесяти жен. Однако за то время, что он безраздельно властвовал над своими женщинами, у него родился лишь один хилый сын.
В трех тысячах притч, которыми Соломон утешал себя в старости, он признавал, что знает всё на свете, кроме пути орла в небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к женщине.
Несмотря на это, а может быть, из-за этого, Билкис, которая родилась не вчера, но тысячи лет назад, была крайне заинтригована. Царственный поэт представлял собой психологическую проблему. Она намеревалась снять семь покровов с тайны царя Соломона.
К некоторому её удивлению, визиты Соломона к ней продолжались. Однажды ночью Билкис, которой надоели бесплодные игры в любовь, прервала речь царя долгим, страстным поцелуем. Это пробудило в нём более сильные чувства, чем тысяча стихов. Самый мудрый человек на свете, наверно, впервые со времен своей юности испытал острый порыв страсти. Но как странно проявилась эта страсть!
Вновь его левая рука оказалась под головой Билкис, а правая ласкала её тело. Но этим всё и ограничилось. На этот раз Билкис была сильно раздосадована. Любовь Соломона ограничивалась поверхностными ласками. Медленные движения тонких, чувствительных пальцев доводили её до неистового возбуждения, однако не утоляли её страсти. А царю этого было вполне достаточно. И когда солнце в очередной раз окрасило золотым цветом виноградники, Соломон, испытывая приятную усталость и довольный собой, распрощался с возлюбленной и отправился принимать послов иностранных держав.
Билкис решила вернуться в Абиссинию и Шебу, где мужчины были мужчинами. Она не жалела об этом приключении. Похвалы Соломона её красоте по-прежнему звучали в ушах. (Впоследствии она ежегодно посылала ему 66 талантов в знак признания его поэтического гения.)
Соломон проводил царицу до окраины Иерусалима. Они сидели рядом в носилках из золота и слоновой кости. Царь, как гласят древние сказания, дал царице Савской «всё, чего она желала и чего просила», и даже «сверх того».
– Что ещё подарить тебе на память? – спросил он, когда они прощались.
– Подари мне того юношу, подобного заре. И больше мне ничего не надо, – ответила царица.
Юноша отправился с ней в её столицу Китор. Он не обладал и десятой частью мудрости Соломона, но у него были свои достоинства, которые он развивал. Он был весьма силен и усерден. Он не читал стихов, но каждую ночь представлял доказательства своей преданности Билкис. Как и его прежний царственный повелитель, он не знал пути орла в небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря; но, в отличие от Соломона, он знал путь мужчины к женщине. И царица была вполне удовлетворена его знаниями и сноровкой.
Когда по прошествии времени Билкис пресытилась молодым любовником, она дала ему в управление сатрапию на юге Аравии, населённую племенем, известным под именем феманитяне. Это место до сих пор носит его имя; имя, которое на иврите означает «счастливый». Римляне называли его «Счастливая Аравия» – «Arabia Felix».
Феликс!
Это имя поразило Адама, как удар молнии. Полный подозрений, что Стелла намеренно приплела Феликса к своей истории, чтобы досадить ему, Адаму, он сквозь зубы пробормотал «спокойной ночи» и откланялся.
Глава 14
Семейная жизнь Сократа
ПИРЕЙ не походил на другие шумные и грязные средиземноморские гавани. Он был сердцем цивилизации (с которой до сих пор не смогла сравниться ни одна другая), когда-то расцветшей в Элладе. Адам рисовал в воображении былое величие и славу Греции, стройные колонны её храмов, не замечая маленьких, неказистых домов. Даже в речи портовых грузчиков и проституток ему слышалась музыка «Илиады».
На какое-то время он даже позабыл о предмете своей страсти – вечно ускользающей Стелле. Адам пешком отправился из Пирея в Афины, однако Ван Нордхайм, который нанял машину, догнал его по дороге и предложил подвезти. Толстый голландец чуть заметно улыбался. Он не поддавался очарованию Пирея; всё это было ему давно знакомо.
Дорога пролегала среди оливковых рощ. Пейзажи Аттики заворожили Адама, хотя маленькие домики с плоскими крышами никак не напоминали величественные строения прошлого. Лишь кое-где можно было увидеть античные руины с дорическими или коринфскими колоннами, которые будили воспоминания об ушедшей эпохе эллинизма. Вдоль дороги паслись стада коров с круглыми, влажными глазами, которые наводили на мысли о волоокой Юноне[34] и тех славных временах, когда по улицам Афин бродили рука об руку Сократ и Платон.
Вдали, на фоне голубого неба, вставал снежно-белый силуэт Акрополя.
Когда автомобиль ехал по тихим улицам Афин, внимание Адама привлекло большое мраморное здание музея.
– Непременно пойдите туда и полюбуйтесь на гипсовые фигуры античных богов, – сказал Ван Нордхайм. – У меня есть кое-какие дела. Мы встретимся в баре отеля «Империал».
И он исчез в дверях ближайшего почтового отделения.
Изучив экспонаты музея (древность некоторых из них вызывала сомнение), Адам направился в бар. Ван Нордхайм сидел за столиком в углу.
– Вы знаете, – едва переведя дыхание, начал Адам, – я видел Стеллу…
– Я тоже, – сухо ответил голландец.
– Но я видел её в музее. Какой-то скульптор тысячи лет назад сумел передать каждую линию её тела.
– Вы настолько хорошо знакомы с её анатомией? – лукаво спросил Ван Нордхайм.
– Ну, я видел её, когда она плавала в бассейне, – неуверенно пробормотал Адам. – Кстати, а где она?
– Когда я видел её последний раз, она была с каким-то парнем, смахивающим на гангстера.
Адам нахмурился.
– Она мне ничего не передавала?
– Она что-то говорила насчет того, что встретится с Вами в Акрополе. На этот раз я к Вам не присоединяюсь. По-моему, она предпочитает встретиться с Вами наедине. Вряд ли Вы будете возражать против этого…
