Бернхард Шлинк - Женщина на лестнице

Я обиделся, потому что хотел ей добра, и разозлился на себя из-за глупых вопросов. Заметив это, Ирена сказала:

– Я знаю. Если бы я могла… Умирать мне не хочется.

И только теперь меня пронзила эта мысль. Ирена умрет. Один из сотрудников нашего офиса неважно провел прошлогодний отпуск – настроение отвратительное, аппетит пропал; поэтому он, вернувшись, пошел к врачу; тот отправил его на обследование в больницу – через три недели он умер. У моего зубного врача от диагноза до смерти прошло всего два месяца. Услышав теперь о внезапной смерти, я спрашиваю: «Рак поджелудочной железы?» – и обычно моя догадка верна. Правда, известно мне и то, что при этом люди не страдают от боли, их не мучат тромбозы, они лишь слабеют все больше и больше. Тело просто прекращает свою жизнедеятельность, отказывается функционировать, готовится уйти… В лучшем случае человек засыпает и больше не просыпается.

– Ты чего-нибудь хочешь? Могу принести.

– Принеси еще одну подушку.

Я принес еще одну подушку. Когда я хотел уйти, Ирена сказала:

– Принеси стул, посиди со мной.

– Мне еще нужно развесить белье.

– Придешь, когда развесишь?

Чего она хотела от меня? Когда моя жена болела воспалением легких, ей тоже хотелось, чтобы я сидел рядом и держал ее за руку. Но при этом она ни о чем меня не спрашивала, а на мои вопросы отвечала односложно, поэтому я не понимал, зачем ей надо, чтобы я сидел рядом. Я брал с собой бумаги и работал. А в комнате Ирены есть книжная полка. Найдется ли там что-нибудь интересное?

Но когда я сел рядом с Иреной, она спросила:

– Ты мне расскажешь, что было бы с нами?

Я не понял.

– Что было бы, если бы я пришла к тебе.

Иногда я рассказывал детям истории. Обычно я приходил домой поздно, когда дети уже спали. Но если я возвращался пораньше и они еще не спали, то жена настаивала, чтобы я поговорил с ними. Только о чем говорить сорокалетнему адвокату с девочкой и двумя мальчиками в возрасте от девяти до двенадцати лет? К счастью, им нравились мои истории о приключениях мальчугана во время Тридцатилетней войны, а мне было интересно выдумывать их. Наша фирма приобрела тогда служебную машину, наняла шофера, поэтому, сидя в машине по дороге домой, я вспоминал конец прежней истории и сочинял продолжение. Но как исполнить теперешнее желание Ирены? Говорить о ней, о себе, о нас, выдумывать события, которые не происходили с нами, но рассказывать о них так, будто все это было взаправду?

– Я не знаю…

Ничего не говоря, она лишь смотрела на меня, внимательно, с надеждой.

– Погоди немного.

Кивнув, она продолжала смотреть на меня.

– Я…

Закрыв глаза, я попытался восстановить в памяти картинки прошлого: Ирена на стене, ее смех, прыжок со стены, Ирена в моих объятьях, Ирена за рулем микроавтобуса, вот она просит меня выйти из машины, целует на прощанье и уезжает. Я не любил вспоминать об этом. Не знаю, почему я согласился исполнить просьбу Ирены.

– Забрав в деревне мою машину, я поехал домой. Ты заметила в субботу, что я убрал квартиру так, чтобы она тебе понравилась? В воскресенье я опять прошелся по квартире, что-то спрятал, что-то переложил с одного места на другое, кое-где нарочно устроил маленький беспорядок, чтобы не показаться тебе педантом, а произвести впечатление человека спонтанного и творческого. Я боялся, что ты не придешь, поэтому то и дело выглядывал из окна, заварил себе чай, но забыл вытащить заварку, потом снова заварил чай и опять забыл вытащить заварку из чайника.

Но ты пришла. Пришла пешком, я издалека увидел тебя, твою прямую осанку, легкую, энергичную, целеустремленную походку. Кстати, видел ли я тебя когда-либо вообще слоняющейся без цели? Ты пересекла улицу, я бросился вниз, отворил дверь подъезда, хотел обнять, но понял, что сейчас это неуместно и как-то не подходит тебе.

Когда мы пили чай, ты спросила:

– Можно остаться у тебя на несколько дней? Как сестре с братом? У меня есть квартира, но Карл и Петер знают о ней, и мне не хотелось бы, чтобы они нашли меня там. И не хочу, чтобы, прочесывая отели, Петер нашел бы меня где-нибудь, а он наверняка отправит на поиски своих людей. Я могла бы уехать, но мне хочется завтра опять пойти на работу.

– Разве на работе тебя не найдут?

– Нет, если скажу директору, что не хочу, чтобы меня нашли.

– А по дороге на работу? Когда ты пойдешь в музей?

– Долго скрываться, конечно, не получится. Просто несколько дней не хочется видеть их обоих.

Мы пили чай на балконе. Я мечтал, как по утрам мы и дальше будем сидеть на балконе, сначала на этом, потом на другом, большом и красивом, затем появится сад со старыми деревьями, мечтал о том, как мы поженимся. В твоем решении остаться у меня мне чудилось обещание, хотя я знал, что ты ничего не обещаешь. Я думал о фильмах, где герой просто берет героиню на руки, она сначала сопротивляется, бьет кулачками в его широкую грудь, но потом нежно обнимает. Знала ли ты, что я не решусь сделать то же самое? Что я на это не способен? Чувствовала ли себя со мной в безопасности? Презирала меня за нерешительность?

Это тревожило меня, но победила радость, что ты останешься. Все-таки несколько дней вместе. Будем вместе готовить, есть, разговаривать, читать газету или книгу, смотреть телевизор, ходить за покупками или гулять. Я улыбнулся тебе, ты улыбнулась в ответ с облегчением, потому что я ни на чем не настаивал, ничего не просил, не устраивал драматических сцен. Ты рассказала, как разъярился Карл, когда картину похитили, какой спор разгорелся между Карлом и Петером; в горячке спора они совершенно забыли о тебе и спохватились, когда ты уже выбежала в сад. Ты говорила так, будто рассказываешь забавную историю, но выглядела несчастной – из-за Карла с Петером, из-за себя, а может, и из-за меня или из-за того, что тебе опротивели все мужчины. Так начались наши первые дни во Франкфурте. Мы…

– Где я спала?

– В моей кровати.

– А ты?

– На кушетке.

Она кивнула.

– Утром ты отправился в офис, а я пошла в музей? И вечером мы вместе готовили ужин? А в воскресенье…

– Не торопись. Во вторник кто-то взломал дверь твоей квартиры. Консьерж позвонил тебе в музей, но, поскольку ничего из вещей не пропало, было решено, что взломщиков спугнули. Ты, знала, что они искали только картину, но не нашли ее, а остальное не тронули. «Возможно, завтра они взломают дверь у тебя, – сказала она за ужином, – если разузнают, что я здесь живу. Ты хочешь, чтобы я вернула картину?»

– Нет, этого я не спрашивала.

– Напрямую не спрашивала. Но подняла левую бровь, как сделала это только что. Мы принялись размышлять, как предотвратить проникновение в квартиру. Однако взломщики могут появиться не завтра, а послезавтра или через неделю. Лучше всего не закрывать дверь на дополнительный сложный замок, пусть откроют ее простой отмычкой.

Так мы и сделали, причем не только в среду, но и в четверг и в пятницу, а поскольку дверь не требовалось взламывать, мы не знали, обыскивал кто-нибудь квартиру или нет. Из вещей ничего не пропало. Да, ты ходила в музей, по утрам отправлялась из дома как можно раньше и возвращалась с работы вечером как можно позже, чтобы Карл или Петер не подстерегли тебя там, а я ходил в офис, и дома мы вместе готовили ужин. В воскресенье мы завтракали на балконе. Стояла золотая осень, целую неделю мы прожили без всяких помех и уже думали, что все будет хорошо. Ты хотела вскоре переехать. Я тем временем узнал, что ты любишь оперу, поэтому пригласил тебя на «Богему», и ты приняла приглашение.

– Я не ворчала? Была милой маленькой женщиной в твоем уютном мирке?

– Я могу и замолчать.

Она рассмеялась:

– Нет, продолжай. Но нельзя же всю жизнь просидеть на балконе, как пожилая супружеская пара.

Я бы смог так жить, она – нет.

– В понедельник меня вызвали к себе Кархингер и Кунце. Дескать, им очень жаль, но нам придется расстаться. Ходят слухи, будто я предал интересы своего клиента, то есть совершил проступок, который противоречит адвокатскому долгу; конечно, это только слухи, и оба уверены, что в суде по подобному обвинению я выиграл бы процесс, доказав свою невиновность. Однако такие процессы тянутся очень долго, что ляжет на фирму тяжким бременем? – это должно быть мне понятно. Уже сейчас один солидный клиент намерен отказаться от услуг фирмы, если я останусь в ней. «Гундлах?» Помедлив, они сказали, что не могут называть имени, но я сам должен все понимать.

– Что значит «противоречит адвокатскому долгу»?

– Так говорят, когда адвокат обслуживает сразу обе стороны конфликта. Гундлах нажал на нужные кнопки. Но пострадал не только я. Твою стажировку в музее тоже прервали. Директор сослался на необходимость сократить количество стажеров из-за уменьшения бюджета, поэтому, дескать, он может оставить только тех стажеров, которые потом войдут в штат, а ты, к сожалению, к таковым не относишься…