Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии
Дети с восторженным визгом бросились наутек от Хоб-Ноба; толпа на мгновение расступилась, и Джейн рванулась вперед, но шутовской конек стремительно преградил ей путь. Она попыталась его обойти, однако Хоб-Ноб настырно гарцевал вокруг, к несказанному удовольствию зрителей, которые подбадривали его громкими криками и заливисто хохотали.
– Прочь с дороги! – завопила Джейн, изо всех сил хлестнув плетью по шутовской лошадиной морде.
Фигляр под маской взвыл от боли.
Зеваки, с ужасом переглядываясь, поспешно уступали Джейн дорогу.
«Простую крестьянку наверняка бы затоптали», – подумала она.
Двадцать минут спустя Джейн вскочила на лошадь, которую вывел из стойла перепуганный конюх, и отправилась в Уинтерборн.
В усадьбе не было ни души. Ветер ворошил солому на крыше; меловая стена сада растрескалась от мороза. Джейн вздохнула и направилась к деревне.
– Ну что, опять к нему пришла? – раздался дребезжащий старческий голос.
Под деревом у тропы стояла старуха, презрительно глядя на Джейн.
– Где он?
– Уехал, и слава богу.
– Куда он уехал?
– Куда Джетро Уилсон уехал? – язвительно переспросила старуха. – И чего это всем он вдруг понадобился…
– Куда он уехал? – настойчиво повторила Джейн.
– На север, под Эдингтон, – неохотно ответила старуха и объяснила, как туда добраться.
Джейн нетерпеливо пришпорила лошадь.
– Не связывайся с ним! – крикнула вслед старуха.
Джейн пустила лошадь вскачь: путь до Эдингтона неблизкий, к вечеру надо вернуться домой.
С вершины холма она взглянула на деревеньку в лощине, с необычайной ясностью вспомнила, как бродила здесь с Джетро. Нет, она должна с ним попрощаться…
К обеду, когда на взгорье разыгралась буря, Джейн уже проделала много миль по пустынным холмам. Перед ней расстилалась поросшая вереском равнина; еще пять миль – и начнутся зеленые долины, а там и до Эдингтона недалеко.
Небо затянули тяжелые тучи, набухшие дождем. Джейн лизнула палец, пытаясь определить направление ветра. Если пересечь вересковую пустошь наискосок, можно уйти от бури.
Через пять минут она вымокла до нитки и уже не разбирала дороги.
Серое небо зловеще потемнело.
Спустя четверть часа Джейн поняла, что заблудилась.
Через какое-то время она проехала мимо круглой выемки, быстро наполнявшейся дождем, а чуть дальше в косых струях ливня возникли очертания крытых повозок.
Джейн испуганно ахнула и остановилась.
Цыгане.
У ярко раскрашенных кибиток никого не было, – похоже, их оби татели укрылись от дождя внутри. Джейн, взволнованно оглядевшись, поскакала прочь: порядочные люди цыган сторонились.
Лошадь споткнулась на мокрой траве и едва не упала. Может, лучше спешиться и вести ее в поводу? Джейн пустила лошадь шагом.
Впереди снова показались цыганские кибитки.
Похоже, она просто кружит по равнине… Джейн, не помня себя от усталости, едва не разрыдалась. Нет, дальше ехать бесполезно.
Она медленно направилась к разноцветным кибиткам и постучала в хлипкую деревянную стенку.
Из возка настороженно выглянула цыганка.
Джейн завели в возок, помогли снять промокшее платье и завернули в одеяло.
Забившись в угол, она огляделась. Со спального места у стены, усыпанного вышитыми подушками, на Джейн напряженно смотрели четверо ребятишек.
– Ждут, когда ты простынешь, – объяснил хозяин.
– Да уж наверняка простыну, – сказала Джейн. – А вы-то сами как?
Он улыбнулся и помотал головой. По слухам, цыган простуда не брала. О цыганах Джейн знала только, что они крадут овец, а овечьи кости жгут в кострах, чтобы не нашли. Неужели она и впрямь забрела в цыганский табор?
Дождь лил до позднего вечера. Джейн окинула взглядом сумеречные холмы, ощупала влажную ткань платья и сокрушенно вздохнула: до ближайшей деревни было шесть миль.
– Можно у вас заночевать? – спросила она у хозяйки.
– Да, – ответила цыганка.
Когда дождь перестал, у кибитки разожгли костер; цыганка бросила в горшок какие-то темные камни и поставила его на огонь. «Камни» оказались кусками просоленного мяса. Джейн, с наслаждением съев обжигающее варево, улеглась в угол кибитки, бок о бок с цыганкой, и всю ночь проспала крепким сном.
На заре, поблагодарив хозяев кибитки за гостеприимство и вручив им немного денег, она снова отправилась в путь.
Весенний рассвет на взгорье Джейн увидела впервые в жизни. Восточный край небосклона алел, постепенно наливаясь золотисто-оранжевым сиянием; сладко пахла мокрая трава; в зарослях дрока там и сям пестрели россыпи весенних цветов; над холмами дрожала зыбкая дымка; высокое небо голубело, начисто вымытое вчерашним дождем. Багровый шар солнца, выкатившись из-за дальней гряды на горизонте, стремительно разгорался, наполняя долины трепещущим горячим светом. С высоты раздавались заливистые трели жаворонка.
Рассвет полыхал над древними меловыми грядами, а Джейн томило неутоленное желание. Джетро… Ей хотелось быть с ним, здесь, среди дремлющих нагих холмов.
Она с болью в сердце спустилась в спящую долину, лелея напрасные, неосуществимые мечты.
Новая усадьба Уилсона оказалась очаровательным домом с черепичной крышей; все говорило о достатке и благоденствии. Джейн, сидя в седле, огляделась: похоже, Джетро повезло. Из дверей выглянула девочка, увидела Джейн, скрылась в доме. Немного погодя во двор вышла темноволосая женщина:
– Вы к Джетро?
– Да.
Извечное чутье подсказало женщине, кто перед ней, однако она не испытывала ни ревности, ни презрения; во взгляде сквозило равнодушное любопытство. Джейн неожиданно поняла, что этой женщине все известно, и, как ни странно, даже не покраснела.
Да и отчего ей было краснеть? Она только что провела ночь в цыганской кибитке и встретила рассвет на взгорье.
– Я с ним живу, – бесстрастно произнесла женщина. – Он ранним утром ушел, обещал через час вернуться. Ждите, если очень надо.
Джейн едва не расхохоталась. К ней внезапно вернулись спокойствие и уверенность в себе. Зачем ей дожидаться Джетро? Его пассию она увидела – этого вполне достаточно.
– Нет, спасибо, – улыбнулась Джейн. – Я тут проездом.
Она медленно поднялась по склону на взгорье; вдалеке, на вершине холма, виднелась одинокая фигура. Джетро?
Джейн не стала вглядываться, а повернула коня и поскакала по бескрайней равнине.
Скандальную выходку Джейн Шокли в Солсбери обсуждали много лет.
К девяти часам вечера обитатели соборного подворья возбужденно переговаривались. Джейн вышла из дому рано утром, на глазах возмущенных горожан отхлестала Хоб-Ноба плеткой, а потом ис чезла неизвестно куда. Конюх подтвердил, что она уехала верхом.
Только один человек в Солсбери догадывался, где она, – мистер Даниэль Мейсон. Он высказал предположение, что, скорее всего, Джейн отправилась на взгорье. Впрочем, он разумно рассудил, что больше ничего рассказывать не стоит. На поиски Джейн незамедлительно отправился отряд добровольцев.
Стивен Шокли, донельзя обеспокоенный, с девяти до одиннадцати часов вечера простоял в дверях особняка, принимая соболезнования обитателей соборного подворья; от предложенного кресла он наотрез отказался.
На следующий день к полудню мисс Шокли вернулась в Солсбери и как ни в чем не бывало заявила, что ничего страшного с ней не случилось – она уехала кататься на взгорье, попала в бурю и заночевала в цыганской кибитке.
Все на соборном подворье единодушно согласились, что именно скандальное поведение племянницы окончательно подорвало и без того слабое здоровье достопочтенного Стивена Шокли и ускорило его мучительно долгое угасание.
Спустя месяц мистер Портерс, как и подобает истинному христианину, снова героически предложил мисс Шокли руку и сердце – не ради того, чтобы обелить репутацию Джейн, а затем, чтобы в Солсбери поскорее забыли об опрометчивом поступке.
Ошеломленный отказом, мистер Портерс вернулся к себе в особняк и, поразмыслив, решил, что ему крупно повезло: судя по всему, мисс Шокли – весьма неуравновешенная особа.
1889 год
Летним воскресным утром безмятежный покой окутывал дремлющие улочки Солсбери. Впрочем, впечатление это было обманчивым: в городе бушевали бурные страсти – как и в стародавние времена, горожане выступили против епископа.
На соборном подворье стояла коляска-ландо; солидный седовласый господин почтительно усаживал в экипаж шестидесятилетнюю даму в длинном белом платье, из-под которого выглядывали носки изящных лайковых туфель на пуговичках. Мистер Портерс и мисс Шокли, воплощение респектабельности и достоинства, собирались в Кранборн-Чейс.
В тишине соборного подворья раздался негромкий звон колокола, сзывавшего прихожан к заутрене. Мимо лужайки певчих неторопливо проехала телега водовоза, запряженная дряхлой кобылой. Из особняка Момпессонов вышла мисс Барбара Таунсенд[61], прижимая к груди альбом для рисования, и направилась к южным воротам. С Хай-стрит на подворье свернул тяжелогруженый возок, в котором восседал каноник с многочисленным семейством – ему предстояло три месяца отслужить в соборе.
