Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии
– Я пить бросил, – негромко произнес он.
– Это хорошо, – ответила она. – Спасибо, что показали мне усадьбу.
– Может быть, зайдете в дом, мисс?
– Нет, благодарю вас, мне пора.
Он подвел ее к лошади, подставил ладонь и с легкостью помог ей сесть в седло. Джейн неожиданно для себя подумала, что седина в коротко остриженных бакенбардах придает Уилсону весьма благородный вид.
Впрочем, если бы Джейн Шокли обернулась, то заметила бы, с каким презрением смотрит ей вслед старуха у крыльца.
Джейн в задумчивости ехала по взгорью. Вдали по склону стелилась полоска дыма над затухающим багрянцем – где-то в полях запоздало жгли жнивье.
Детей Уилсона приняла семья методистов в деревне Барфорд-Сент-Мартин, близ Дубравы Гроувли. Уилсон регулярно отправлял деньги на содержание детей, и все устроилось. Мейсон рассказывал, что дети ведут себя примерно, хотя и без шалостей не обходится, а еще выяснилось, что в вере их не наставляли.
– Ну чисто язычники, мисс Шокли, чисто язычники! – сокрушался Мейсон, качая тяжелой головой.
В ноябре Джейн и думать забыла об Уилсоне, потому что дядюшка слег с очередной хворью – обычной простудой, которая, как уверял он, вот-вот перейдет в пневмонию. Врач, привыкший к частым жалобам пациента, особо не встревожился, но посоветовал поберечь себя, из-за чего Джейн пришлось все свободное время проводить у постели больного. Впрочем, в начале декабря врачу удалось убедить дядюшку Стивена, что его здоровье вполне восстановилось.
Вскоре после этого Джейн случайно встретила Даниэля Мейсона у ворот соборного подворья.
– Ах, мисс Шокли, по-моему, Джетро Уилсон снова запил!
– С чего вы взяли?
– Он деньги на содержание детей присылать перестал, и никаких вестей от него вот уже неделю не получают.
– Может быть, он болен?
– Ох, кто его знает! Я постараюсь с ним сегодня связаться.
– Не утруждайте себя понапрасну, мистер Мейсон. Я к нему сама съезжу.
После целого месяца неотрывных забот о дядюшке Стивене Джейн обрадовалась возможности уехать из города. Ясным морозным днем она приехала в Уинтерборн и медленно направилась к усадьбе по обледеневшей улочке, подтопленной разлившимся ручьем.
Из трубы на крыше вился тонкий дымок – в доме кто-то был. Джейн решительно постучала в дверь, и на порог вышел Джетро. Одет он был небрежно, дыхание его пахло джином, впалые щеки покрывала щетина, глаза сверкали голодным блеском.
– Вы позволите войти?
Он молча провел ее в гостиную.
У зажженного камина стоял деревянный табурет, на столе посреди комнаты лежала початая краюха хлеба. Джетро предложил Джейн единственное кресло, обтянутое грубой холстиной.
– Мистер Мейсон просил узнать, почему вы задерживаете выплату содержания детям, – начала Джейн.
– Денег нет, – сказал Уилсон. – Детей придется забрать.
– И как же вы их прокормите, без денег?
– Корову продам, – ответил он, глядя в огонь. – Из вырученных денег заплачу, что должен, и детей к себе заберу. Вот только рождественских подарков им не достанется.
– Вы и впрямь хотите корову продать?
– Ну, ничего не поделаешь, мисс, – вздохнул он.
– А дальше как жить будете?
– Как-нибудь проживем… – Он посмотрел на нее потухшим, невыразительным взглядом. – От усадьбы придется отказаться. Съедем отсюда, буду работу искать.
– А что вы умеете делать?
– Да что угодно.
Джейн задумалась: в производстве сукна – застой, на ковровой фабрике в Уилтоне трудятся две сотни работников, на кожевенную фабрику в Солсбери требуются дубильщики, есть еще бумажная фабрика в Даунтоне, и на железной дороге всегда нужны рабочие руки… Нет, вряд ли Джетро Уилсон согласится на такую работу.
– Однажды у мистера Мейсона письмо читали, от какого-то Годфри, из Австралии, – сказал он. – Вот где крестьянам вольготно живется! И еды вдоволь. Туда многие уезжать собрались.
– Да, я знаю. А вы бы тоже уехали?
– Нет, уезжать я не хочу, – признался он. – Есть у меня родственник, на севере, у него молочная ферма, сыроварня… Говорит, ему помощники нужны. Я бы к нему подался, да не привык на кого-то спину гнуть. Я сам себе хозяин.
– Наверняка дела в усадьбе можно поправить, – подбодрила его Джейн.
Он посмотрел на нее как на неразумного младенца:
– Ничего не выйдет, мисс.
«Он, конечно, сам виноват, – досадовала Джейн про себя. – Хозяйство ведет по старинке… Вот если бы ему подсказать и деньгами помочь…»
– А если найдутся желающие в усадьбу деньги вложить? – внезапно воскликнула она.
– Кто ж это такой щедрый? – усомнился он.
Джейн с улыбкой взглянула на него:
– Я.
Денег потребовалось не так уж и много, и Джейн с восторгом взялась за обустройство усадьбы.
– Вот как счета составим, я потребую с вас проценты за мой вклад, – объяснила она Уилсону.
Нововведения он воспринял как неизбежное зло и хозяйствовал с прежней невозмутимостью, не выказывая ни излишней признательности за помощь, ни дерзкой самоуверенности.
Первым делом Джейн заставила его обзавестись овцами гемпширской породы и объяснила, чем и как их кормить. За советами она постоянно обращалась к местным арендаторам и землевладельцам, которые с готовностью делились своим опытом, хотя и удивлялись ее неожиданному интересу к сельскому хозяйству.
– Навоз для полей на западных склонах дешевле закупать на стороне, – однажды заявила она.
Уилсон ошеломленно посмотрел на нее, но возражать не стал.
В остальном Джейн вела себя разумно – держалась особняком, в каждодневные дела не вмешивалась, уверяла Уилсона, что всего лишь печется о финансовом состоянии усадьбы, однако раз в неделю приезжала в Уинтерборн.
Дети Уилсона по-прежнему жили у методистов в Барфорде.
– Вы вдовец, за детьми присматривать некому, – напоминала ему Джейн. – А там их грамоте обучат…
Впрочем, и сама Джейн исподволь многому научилась у Уилсона. Окружающие не догадывались, зачем она так часто уезжает на взгорье, а она часами бродила с Уилсоном по холмам, с огромным удовольствием слушая его рассказы о природе и о жизни на пустынной возвышенности.
К Джетро Уилсону вернулись силы и уверенность в себе. Всякий раз, приезжая в усадьбу, Джейн все больше убеждалась, что он неразрывными узами связан с окружающей местностью. Уилсон представлялся Джейн диким зверем, воплощением первозданной мощи. Когда он неторопливо бродил по пастбищам или сидел на валунах, наблюдая за овцами, Джейн невольно сравнивала его с ящерицей, греющейся на солнце. Когда он всматривался в затянутый тучами небосклон, то становился похожим на хищную птицу, сокола или коршуна, а когда расставлял силки у кроличьих нор, то ступал легко, по-кошачьи.
В церковь он не ходил, и Джейн не пыталась его заставлять, да и трезвенником не стал, как хотелось бы Мейсону, однако запои прекратились. Теперь он уделял больше внимания своей внешности, одевался чисто, был аккуратно причесан, а в черных глазах све тился ум. Он наверняка пользовался успехом у женщин, однако Джейн никогда не видела его со спутницей.
Ей нравилось проводить с ним время. Он умел отыскать скромные полевые цветы в зарослях дрока, посреди безжизненного ландшафта за четверть мили замечал кролика или зайца, углядывал в живых изгородях певчих птиц – щеврицу или каменку, показывал Джейн крошечных насекомых – долгоножек и журчалок, – прячущихся среди камней и в редких пучках травы. Однажды с луга на склоне холма взлетели синие бабочки, дрожащим маревом повиснув в воздухе. Джейн, вскрикнув от неожиданности, схватила Уилсона за руку и счастливо рассмеялась. Иногда она делила с ним нехит рую трапезу – краюху хлеба и кусок сыра на обед или картофель с беконом на ужин.
Об этих прогулках Джейн никому не рассказывала, догадываясь, что лучше хранить их в тайне, лишь призналась Даниэлю Мейсону, что ссудила Джетро Уилсону денег поправить хозяйство. Теперь Уилсон раз месяц приезжал в Сарум повидаться с Мейсоном и навестить детей.
– Мы их в методистской вере воспитываем, как подобает, – гордо заявлял Мейсон.
Сама Джейн ничуть не сомневалась, что помогает Уилсону из бескорыстных побуждений.
Однажды она услышала, как старуха, хлопоча на кухне в усадьбе, бормочет себе под нос:
– Вот дура-то, даром что из благородных… От него бабам одни беды, а ей и невдомек…
Джейн не придала никакого значения этим загадочным словам, решив, что старуха выжила из ума.
После Благовещения в Солсбери проходила ежегодная весенняя ярмарка, где в основном заключались сделки о закупках сукна и шерсти. Джейн очень хотелось внести уют в дом Уилсона, однако, боясь показаться назойливой, она просто объявила, что делает ему подарок, и вручила деньги на приобретение пледов и одеял.
Один из каноников на соборном подворье пригласил дядюшку Стивена на чай, и Джейн, воспользовавшись долгожданной передышкой, велела Уилсону зайти к ней, чтобы обсудить хозяйственные расходы.
