Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии
– Вот наглец! – пробормотал Мейсон. – Мисс Шокли, я буду вам чрезвычайно признателен, если вы поможете мне образумить его… Или хотя бы детишкам его пособить.
Вот уже несколько лет Джейн Шокли принимала активное участие в благотворительной деятельности – в Саруме нищих хватало.
– Мисс Шокли – удивительная женщина! – восхищался Даниэль Мейсон.
Джейн по-прежнему преподавала в школе, а в летние месяцы, вооружившись сочинением мисс Найтингейл «Записки об уходе», работала сиделкой в больнице лорда Раднора.
– Если бы не ее дядюшка, она бы давно уехала из Сарума, – часто говорил Мейсон.
Приезд дядюшки стал для Джейн огромным разочарованием. Ясным декабрьским днем с поезда из Саутгемптона сошел тощий согбенный старик с землистым морщинистым лицом и выцветшими голубыми глазами; закутанный во множество пледов и шалей, он двигался с трудом, опираясь на толстую трость. Говорил он негромко, однако требовал к себе постоянного внимания, ясно давал понять, чего желает, и даже помыслить не мог, что его племяннице может хотеться чего-то иного, кроме как окружать его непрерывной заботой и лаской. К великому изумлению Джейн, человек, всецело посвятивший свою жизнь служению Господу, оказался закоренелым эгоистом.
– Боюсь, милочка, не жилец я на этом свете… – скорбно возвестил он при первой встрече с племянницей. – Недолго уж осталось ждать.
Стивену Шокли не было еще и шестидесяти лет.
С тех пор эти слова повторялись, как заклинание, особенно во время прогулок по городу, когда дядюшка снисходительно кивал знакомым, оказывавшим ему всевозможные знаки почтения.
– Ты слишком много времени в школе проводишь, – обиженно говорил он Джейн. – Лучше похлопочи по хозяйству…
Джейн смиренно кивала и, подавив раздраженный вздох, уходила бродить по соборному подворью.
Портерс еще раз просил ее руки.
– …И о дядюшке вашем я счастлив буду позаботиться…
– Умоляю вас, давайте не будем об этом! – воскликнула Джейн и велела больше о женитьбе не заговаривать.
Портерс смирился и, залечив сердечные раны, стал наперсником своенравной мисс Шокли. К тому времени он уже обжился в городе. Работы ему хватало. С появлением железной дороги население Солсбери постоянно увеличивалось; на западных окраинах, у Фишертона, и на севере, близ имения Уиндгемов, бурно развернулось жилищное строительство – у станции выросли ряды скромных домов для железнодорожников, а в предместьях возводились роскошные особняки в псевдоготическом стиле для состоятельных горожан.
Джозеф Портерс купил особняк.
Так и вышло, что Джейн Шокли осталась в Саруме, а для того чтобы развеять печальные мысли, занялась благотворительностью. Мистер Мейсон и его приятели из методистской церкви весьма энергично старались убедить горожан в пользе трезвости и воздержания; горожане слушали их с интересом, но особого желания вступать в общество трезвости не изъявляли.
– Нет, от пива за ужином я отказываться не намерена, – смеясь, говорила Джейн.
В то время даже обитатели соборного подворья не считали зазорным подавать к столу пиво, а не вино. Мистера Мейсона это весьма шокировало.
Подруги Джейн предпочитали посещать богадельни и приюты на соборном подворье, однако Джейн попросила Мейсона сводить ее в работный дом и в кварталы бедноты.
– Арендаторам на взгорье хуже всего приходится, – объяснил он и, глядя вслед отъезжающей телеге Джетро Уилсона, вздохнул. – Им я сочувствую, мисс Шокли. А вот этот сам во всем виноват.
Как обычно, после Михайлова дня, когда завершался сбор урожая, в Солсбери проходила трехдневная ярмарка; крупных сделок на ней заключалось немного, но развлечений было хоть отбавляй. На рыночной площади, заставленной качелями, каруселями, разноцветными ларьками и ярмарочными балаганами, до поздней ночи шумела толпа.
На второй день ярмарки, в девять вечера, у Птичьего Креста, Джейн Шокли увидела Уилсона.
Он стоял под готической аркой, пошатываясь и глядя вдаль невидящим, мутным взором; лицо побагровело, подбородок зарос щетиной. Несчастные дети в лохмотьях, дрожа от холода, сидели под крестом. Прохожие не обращали на них внимания.
Джейн подошла поближе.
Уилсон медленно шевелил губами, но Джейн не разбирала слов.
– Он поет, мисс, – пискнул малыш под крестом.
– Вы замерзли? Холодно же… – сказала она.
– Ага.
Джейн подступила к Уилсону, напряженно прислушалась. Он, совершенно ее не замечая, смотрел куда-то вдоль улицы, в направлении Фишертонского моста, и еле слышно бормотал:
– Тля заела репу…
Джейн распознала старинную песню уилтширских крестьян.
– Тля заела репу… – снова и снова бубнил он первую строку.
– И долго он здесь стоять собирается? – спросила Джейн.
– А кто его знает, – ответил мальчик.
– Пока не опомнится, – сказала девочка.
– Ясно, – вздохнула Джейн. – Вы тут окоченеете. Пойдемтека со мной.
Малыши послушно встали. Джейн повернулась к Браун-стрит, где жил мистер Мейсон.
– Эй, куда! Сидеть! – внезапно заорал Уилсон, схватив детей за шиворот, и дико сверкнул глазами. – А ты, сука, вали отсюда!
– Ой, мисс, это он не со зла… – заныла девочка.
– Пошла вон! – рявкнул Уилсон, сжал кулаки и грозно надвинулся на Джейн.
– Мисс, бегите!
– Никуда я не уйду, – невозмутимо заявила Джейн.
Уилсон, выпучив налитые кровью глаза, замахнулся – и плашмя упал на мостовую.
– Как и следовало ожидать, – прошептала Джейн.
Два дня спустя она зашла в приют общества трезвости, который Даниэль Мейсон устроил в Гринкрофте, на восточной окраине города.
– Джетро Уилсон пить бросил, – радостно сообщил Мейсон. – Уж не знаю, надолго ли, но и то хорошо.
– И как вам удалось его уговорить? – полюбопытствовала Джейн.
Мейсон с улыбкой тряхнул тяжелой головой:
– Не мне, а вам, мисс Шокли.
– Мне? Но я же только детей к вам отвела.
– Вот за вашу доброту они премного благодарны. А Уилсону сказали, что он на вас с кулаками накинулся.
– Он меня и пальцем не тронул, – возразила Джейн.
– Но он-то этого не знает! Устыдился и пообещал спиртного в рот не брать.
– Вот и славно, – улыбнулась Джейн. – А он горький пьяница?
– Вообще-то, нет. Иногда только в запой уходит… Ну, вы сами видели. А как напьется, дети его домой отволакивают. Несчастные малютки!
– Да, это ужасно…
– Он и сам понимает, что так дальше нельзя, согласен отдать их на воспитание в хорошую семью. Да вы сами взгляните, как он переменился!
При виде Джейн Уилсон вскочил со стула, отвесил неуклюжий, но почтительный поклон и с неожиданной прямотой посмотрел ей в лицо. В черных глазах сверкнула непонятная нежность. Он и впрямь изменился к лучшему: щеки бледные и впалые, но щетина сбрита, длинные каштановые волосы вымыты и аккуратно зачесаны со лба, потрепанный чистый сюртук ладно облегает сильное тело.
– Прошу прощения, мисс…
– Ничего страшного, бывает.
– Нет, я такого себе никогда не позволял! – упрямо возразил он. – На женщину руку поднимать – последнее дело.
«Он со мной на равных разговаривает», – удивленно подумала Джейн. Отчего-то ей это понравилось.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она.
– Много лучше. Перебрал я, конечно… – признался он.
– Да уж, – улыбнулась Джейн. – И давно ваша жена умерла?
– Три года как отмучилась. Родильная горячка… – негромко ответил Уилсон.
– А за детьми кто присматривает?
– Старуха за ними ходит. У меня еще батрак есть, а в страду приходится работников нанимать…
– Где ваша усадьба?
– В Уинтерборне, на самой окраине.
– Земли много?
– Пятьдесят акров.
Джейн печально вздохнула, хорошо представляя себе отчаянное положение Уилсона.
Крестьянские восстания в тридцатых годах XIX века не смогли сдержать наступления промышленной революции, и в сельском хозяйстве на территории Уэссекса произошли важные изменения. Теперь на полях Уилтшира появились не только механические молотилки, но и плуги с паровым двигателем.
– Даже с учетом возросшего заработка пахаря и расходами на топливо для плуга стоимость глубокой вспашки стала на треть дешевле, – объяснял Мейсон Джейн.
Теперь богатые землевладельцы поручали своим управляющим приобретать плуги с паровыми двигателями у фирмы «Браун и Мэй» в уилтширском городе Дивайзесе и обзаводились стадами улучшенных пород овец.
– Торговля шерстью и сукном уже не такое прибыльное занятие, как раньше, – рассказывал Мейсон. – Для выпаса полутора тысяч овец достаточно тысячи акров пастбищной земли на взгорье, а за стадом приглядывают всего три пастуха и несколько подпасков. Рабочих рук в Саруме много, но платят батракам гроши. Нищета гонит людей в работные дома – или в Австралию.
– Если батраки так бедствуют, как же арендаторы справляются?
– Им тоже худо. Землевладельцы сдают наделы в краткосрочную аренду, всего на год, и при этом стремятся извлечь максимальную выгоду с наименьшими расходами. Мелких арендаторов, таких как Джетро Уилсон, попросту выживают с земли.
