Лю Чжэньюнь - Меня зовут Лю Юэцзинь
Когда Хань Шэнли привел на рынок Лю Юэцзиня и они подошли к утиной лавке, Брат Цао, расположившись в своем кресле, с лупой в руках читал газету. Прочитав строчку, он промокал салфеткой слезившиеся глаза. Рядом в углу мальчик-крепыш пытался забить утку. Сразу было видно, что он в этом деле новичок и устроился на работу недавно. Отвернувшись от своей жертвы, он ударил по ней ножом так, что из ее шеи фонтаном хлынула кровь. Утка затрепыхалась, и в результате струя крови вместо тазика на полу, описав вираж, брызнула прямо на стену. Крепыш стушевался и попытался схватить утку за голову; на этот раз кровь опрыскала газету брата Цао, заодно замарав ему руку. Тут же в лавке находился лысый Цуй. Он смотрел телевизор, где по подиуму прохаживались модели в мини-юбках. Оторвавшись от экрана, он подошел к новичку и пнул его.
– Твою мать, ну теперь-то ты понял? Куда ты рыпаешься выходить на улицу, если даже утку боишься зарезать?
Брат Цао сохранял невозмутимость. Отложив газету он салфеткой вытер руку и приструнил лысого:
– А может, это и неплохо, если он побыстрее окажется в деле.
Он ласково обратился к крепышу:
– Скажи-ка мне, Хунлян, кто ходит по улицам?
Крепыш, которого звали Хунляном, подумав, ответил:
– Люди.
Брат Цао вздохнул и стал его поучать:
– Это тебе мама так говорила, а вот я говорю, что на улицах сплошь одни волки.
Лысый, сплюнув в сторону Хунляна, устрашающе заметил:
– Выйдешь за порог, и съедят тебя сразу!
Хунлян, не смея возразить, снова запустил руку в корзину и вытащил еще одну утку. Та неистово заверещала. Хань Шэнли, который так и стоял, держась за косяк, окликнул хозяина:
– Брат Цао, дело есть.
Брат Цао не мог разглядеть гостя; похоже, с Хань Шэнли он был не очень знаком, голоса его он не узнал, поэтому, повернувшись к двери, спросил:
– Кто это?
– Шэнли, Шэнли из Хэнани.
Брат Цао, похоже, что-то вспомнил:
– Так это Шэнли пожаловал!
– Брат Цао, я вот что тебе скажу: у моего родственника в районе Храма облака милосердия украли сумку. Думаю, это сделали твои люди.
Похоже, брата Цао такое заявление покоробило. Нахмурив брови, он парировал:
– Что это еще за «мои люди»? Мы все тут земляки, все знакомы.
С этими словами он взял другую газету и, приложив к ней лупу, снова погрузился в чтение, забыв про гостей. Хань Шэнли и Лю Юэцзинь несколько стушевались. На полу барахталось уже несколько забитых уток. Лысый подобрал их и забросил в обработочный барабан, из которого уже валил пар; потом нажал на кнопку, и машина заработала. После этого лысый Цуй похлопал рука об руку и подошел к дверям:
– И сколько в сумке было денег?
– Четыре тысячи сто юаней, братец Цуй.
Стоявший за спиной у Хань Шэнли Лю Юэцзинь тоже решил встрять в разговор:
– Братец Цуй, мне даже не деньги нужны: в сумке лежала важная бумага.
Тут же он поспешил добавить:
– У того вора на лице родимое пятно.
Не обратив внимания на это замечание, лысый Цуй лениво протянул:
– Надобно тысячу оставить в задаток.
Хань Шэнли глянул на Лю Юэцзиня: тот стоял дурак дураком. Откуда он мог знать, что с него как с пострадавшего за возврат сумки начнут требовать деньги? Однако сообразив, что таковы здешние правила, он больше не осмелился задавать вопросов, а вместо этого быстренько вывернул свои карманы. Но откуда там было взяться крупным бумажкам – так, мелочевка по пять-десять юаней. В итоге он наскреб чуть больше ста юаней. Лысый Цуй нахмурился:
– Ты вообще как, всерьез хочешь найти свою сумку или не очень?
– Братец Цуй, у меня при себе только это, я могу сбегать и принести еще.
В это время брат Цао оторвался от газеты и, посмотрев в сторону гостей, вроде как хотел что-то сказать, но тут в клетке над его головой послышалось шубуршание, и проснувшаяся птичка отчетливо произнесла: «Всем нелегко». Брат Цао одобрительно кивнул: «Метко сказано». Тогда лысый Цуй взял имевшиеся деньги и снова уставился в телевизор. Лю Юэцзинь, спохватившись, стал благодарить то ли птичку, то ли брата Цао: «Спасибо-спасибо, спасибо-спасибо».
Глава 12. Цюй Ли
Янь Гэ нашел-таки Цюй Ли. Убежав из дома, она не поехала ни в Шанхай, ни куда-то еще, а осталась в Пекине. На самом деле Янь Гэ об этом знал. И если бы он хотел, то уже давно бы ее нашел. Но поскольку искал он ее для виду, то все еще притворялся, что пребывает в поисках. Янь Гэ знал о местонахождении Цюй Ли вовсе не потому, что изучил все ее уловки, а потому, что водителя Цюй Ли подкупил водитель Янь Гэ. Точнее, его не то чтобы подкупили, он просто был под контролем. Иначе говоря, водитель Цюй Ли был шпионом Янь Гэ.
Водителя Цюй Ли звали Лао Вэнь. Этот Лао Вэнь в свое время был шефом водителя Янь Гэ, Сяо Бая. Когда Лао Вэнь еще работал водителем грузовика на пекинском станкостроительном заводе, Сяо Бай был его помощником. Позже именно Лао Вэнь порекомендовал Янь Гэ взять Сяо Бая на работу. У Янь Гэ тогда в южном пригороде Пекина появился свой ипподром, поэтому Сяо Бай устроился к Янь Гэ не в качестве водителя, а в качестве конюха. А станкостроительный завод к тому времени вообще закрыли. Зарплата на ипподроме была намного выше, да и сама работа с лошадьми оказалась Сяо Баю по душе. Три года назад, как раз на праздник «Двойной пятерки»[19], Янь Гэ откушал традиционные в этот день цзунцзы[20] и вместе с приятелями отправился на ипподром покататься на лошадях. У Янь Гэ была лошадка из породы голландских скакунов по кличке Стеффи. Эта лошадь отличалась покладистым характером; катаясь на ней, Янь Гэ испытывал истинное удовольствие. Лошадь звонко отбивала заданный ритм; следуя желаниям хозяина, она скакала то быстро, то спокойно, моментально реагируя на любые его прихоти. Такое безмолвное взаимопонимание напоминало Янь Гэ поведение некоторых любовниц в постели. И, надо отметить, нечасто встретишь такую лошадку или женщину. В тот день Янь Гэ немного выпил и теперь прогулочным шагом нарезал по стадиону круги на своей Стеффи. Остальные его приятели тоже разобрали лошадей и ехали рядом. Держась вместе, они просто болтали обо всем на свете. Там же в южном пригороде стоял военный аэродром, где частенько проводились учения. В тот день в небо тоже взлетело несколько самолетов. Они, как всегда отрабатывали свою технику пилотажа, поэтому никто на это не обращал никакого внимания. Но вдруг один из самолетов во время пике слишком сильно приблизился к ипподрому, за ним красным хвостом тянулся след от горючего. От мощного рева самолета вся трава пригнулась к земле. Народ перепугался, а вот лошади на это никак не отреагировали, одна только Стеффи заволновалась. Ее испугал не столько вираж, сколько красный хвост от самолета. В этом, конечно же, была вина Янь Гэ. У всех других лошадей на глазах были шоры, а Стеффи оказалась сегодня без них, потому как Янь Гэ считал ее покладистой. А тут так некстати начались эти учения. Волнение Стеффи переросло в какое-то безумие, она, как сумасшедшая, стала носиться по всему стадиону, норовя кого-нибудь или что-нибудь сбить. Приятели Янь Гэ, видя такое дело, кто остановился, кто слез со своих лошадей и повел в конюшню. Местным инструкторам раньше не приходилось сталкиваться с такими проблемами, поэтому, застигнутые врасплох, они растерянно топтались на месте. И только новичок Сяо Бай, который в этот момент резал в конюшне солому, выбежал на шум и схватил Стеффи за вожжи. Та неслась, как оголтелая; Сяо Бай расстелился по земле, но вожжи не отпускал, так и тащился на бешеной скорости за Стеффи. И только когда последовал гулкий удар, и Сяо Бай врезался в дерево, сломав четыре ребра, Стеффи наконец остановилась. Сяо Бай провалялся в больнице три месяца. После выписки на ипподром он уже не вернулся, а стал работать у Янь Гэ водителем.
Лао Вэню в этом году исполнялось сорок восемь. Он был родом из провинции Хубэй. Когда-то давно он служил в воинских частях, но потом сменил профессию и остался в Пекине. Его отличала преданность людям и равнодушие к деньгам. Однако имелся у него такой изъян, как слабость к женскому полу, и это несмотря на возраст. Изъян этот появился у него еще в молодые годы. Работая на заводе, он спутался там с одной бухгалтершей, из-за чего был побит ее мужем. И даже сейчас, работая водителем в доме у Янь Гэ, он втихомолку лапал горничную из Аньхоя. Прошлой весной та украла у Цюй Ли украшения: кольца, серьги, ожерелья и прочее. Украла все это она не за один день, воровство продолжалось примерно в течение месяца. И воровала она не простые безделушки: на кольце красовался сапфир, ожерелье сверкало изумрудами, в сережках блестели бриллианты. Стоимость драгоценностей исчислялась в сотню с лишним тысяч юаней. Поскольку украденное добро горничной, живущей в доме Янь Гэ, положить было некуда, она отдала его на хранение Лао Вэню. Тот, понятное дело, пытался воспротивиться, боясь, как бы все не раскрылось, но женщина настаивала на своем, объясняя, что Цюй Ли счета не знает своим украшениям, а значит никакой пропажи не заметит. И Лао Вэню пришлось покориться. Принеся драгоценности домой, он спрятал их за экран батареи. Спустя месяц Цюй Ли вдруг обнаружила пропажу и заподозрила, что украшения могли приглянуться одной из служанок, проблема состояла лишь в том, что их работало сразу трое, и выяснить, какая из них провинилась, было сложно. Цюй Ли обыскала комнату каждой, но безрезультатно. Постепенно это дело забылось. В тот же год накануне праздника в честь образования КНР жена Лао Вэня проводила дома генеральную уборку и вдруг нащупала эти драгоценности за решеткой батареи. Казалось бы, такая находка должна была ее обрадовать, но она не осознавала их ценности, полагая, что это обычные безделушки, купленные на развалах. С другой стороны, стоимость ее совершенно не интересовала. Завидя предмет женского туалета, жена Лао Вэня тотчас поняла, что ее муж снова завел шашни на стороне. Как она поняла, эти украшения, видимо, предназначались для какой-то шлюхи. Подозрения относительно связей Лао Вэня на стороне были совершенно обоснованными, жена Лао Вэня ошиблась лишь в некоторых деталях. Дождавшись, когда муж вернется домой, она устроила ему грандиозный скандал. Тот, загнанный в угол, во всем признался. Жена Лао Вэня пришла в такую ярость, что не только передавила драгоценности, но еще и разбила телевизор. Как раз накануне праздника к ним, так сказать, на поклон к шефу заявился Сяо Бай. Такая традиция у них завелась еще со времен работы на станкостроительном заводе. Сяо Бай пришел с целым ящиком напитков и корзиной фруктов как раз тогда, когда супруги выясняли отношения. Увидав разбросанные украшения, Сяо Бай тотчас смекнул, что случилось, однако виду не подал; попытавшись помирить супругов и потерпев неудачу, откланялся. На следующий день, везя Янь Гэ, Сяо Бай по секрету рассказал ему о случившемся. Сяо Бай не то чтобы хотел выстрелить Лао Вэню в спину, тем более, что он был его шефом, однако, выбирая между шефом и директором Янем, Сяо Бай проявил расчетливость. К тому же была вероятность, что жена Лао Вэня поднимет шумиху и донесет о случившемся Цюй Ли и Янь Гэ. Тогда ему тоже достанется, ведь как-никак он был протеже Лао Вэня. Так что пока новость не выплеснулась наружу, Сяо Бай решил проявить инициативу. Сяо Бай предполагал, что Янь Гэ, узнав об этом, рассердится и выставит Лао Вэня за порог, но тот попросил Сяо Бая молчать, словно ничего не случилось. Сначала Сяо Бай расценил такой поступок как проявление великодушия со стороны Янь Гэ. Все-таки Лао Вэнь работал у него уже много лет, поэтому Янь Гэ, видимо, вместо ссоры решил дать тому шанс исправиться. Но великодушие здесь было ни при чем. Поступив так, Янь Гэ задумал использовать Сяо Бая в роли шантажиста, чтобы тот, пользуясь своим знанием, подкупил Лао Вэня и тем самым его контролировал. Таким образом, работая водителем Цюй Ли, Лао Вэнь превратился в своего рода шпиона. И теперь каждый шаг Цюй Ли передавался от Лао Вэня Сяо Баю и дальше к Янь Гэ, так что тот располагал самой достоверной информацией. Изначально Янь Гэ планировал, что слежка за Цюй Ли даст ему свободу личных передвижений, тогда он не думал о том, что может использовать такие сведения гораздо шире. Довольный, он как-то обмолвился: «Верно говорили наши предки: «Как аукнется, так и откликнется». Как тут не вспомнить Мэн Чанцзюня[21], который сбежал из тюрьмы, пока его слуги отвлекали стражу».
