Лю Чжэньюнь - Меня зовут Лю Юэцзинь

Лю Чжэньюнь

Меня зовут Лю Юэцзинь

© О. П. Родионова, перевод, 2016

© Издательский дом «Гиперион», оформление, 2016

Глава 1. Синемордый Ян Чжи

Ян Чжи по прозвищу Синемордый нарвался на Чжан Дуаньдуань в ресторанчике Лао Ганя «Синьчжоуская[1] резиденция вкуса». Лао Гань из-за проблем с горлом разговаривал с присвистом. И хотя это стоило ему больших усилий, он все равно не умолкал. Когда Ян Чжи умял пять присыпанных кунжутом лепешек вместе с бараньей похлебкой, к нему подошел Лао Гань, рассчитал его и, присев напротив, стал рассказывать, как вчера вечером с моста «Дахунмэньцяо», что рядом, на Пятом кольце, сиганул самоубийца: «Рассчитывал, что помрет, но не получилось, только ногу сломал. Зато досталось пяти ехавшим по развязке машинам – врезались одна в другую. Один «мерс» так вообще вынесло поперек дороги на соседнюю полосу, и его на полном ходу протаранил груженный углем грузовик с шаньсийскими номерами. В результате «мерседес» со всей дури впечатало в опору моста. В машине ехали мужчина и женщина. Мужчина получил перелом тазовых костей, а женщина скончалась на месте. Но это еще не самое интересное. Как потом выяснилось, погибшая была не женой, а любовницей того мужика. Нескоро еще разберутся с самой аварией, зато в больнице сейчас полный переполох. Вот мужик попал впросак – не ждал, не гадал», – заключил Лао Гань.

Но Синемордого сейчас больше волновали свои собственные заботы, поэтому, пытаясь закруглить разговор, он взял со стола поясную сумку и сказал:

– Лао Гань, из какой муки были сегодня твои лепешки? Какие-то они прогорклые.

– Почуял-таки. Только кое в чем ты ошибся: не в муке сегодня дело, а в кунжуте. Лао Ху, который мне его продал, взял и подмешал к свежему кунжуту прошлогодний. Считай, что одно-единственное зернышко раскрыло мне глаза на человека. – Тут он неожиданно спросил: – А ты нашел того, про кого я говорил в прошлый раз?

Ян Чжи и Лао Гань оба были выходцами из Шаньси, только Лао Гань – из Синьчжоу, а Ян Чжи – из Цзиньчэна[2]. И хотя один жил на севере провинции, а другой на юге, они все равно считались земляками. Однако в том, что Ян Чжи стал завсегдатаем «Синьчжоуской резиденции вкуса» их землячество было ни при чем, просто Синемордому нравилось, как Лао Гань готовит баранью похлебку. А та у него выходила отменная, хотя баранину он покупал, как и все остальные, на рынке. Казалось бы, готовил из тех же костей, однако похлебка у него, не в пример другим, получалась вкусной, насыщенной и ароматной. И если в свою похлебку Лао Гань действительно вкладывался, то в случае с кунжутными лепешками, закусками и горячими блюдами он халтурил. И Ян Чжи это не нравилось. От людей он слыхал, что баранья похлебка Лао Ганя оттого так хороша, что тот добавлял в нее соломку опийного мака, поэтому всякий, кто ее отведывал, тянулся к ней снова. Как-то ночью, двадцать пятого числа прошлого месяца, когда в доме Лао Ганя все спали, туда проник вор. Как потом выяснилось, он просто проходил мимо: в ресторан этот он никогда раньше не заходил и Лао Ганя знать не знал. В первом зале, где, собственно, располагался ресторан, стояли столы да лавки, но зачем они вору? В соседнем помещении была кухня с утварью, которая тоже его не интересовала, не для того он с таким трудом взламывал дверь. Вор решил, что деньги спрятаны в спальне, где спало все семейство. Но прозорливый Лао Гань денег там не держал, вырученную за день прибыль он заворачивал в пакетик и клал в жбан с кунжутом, который стоял на кухне. Сверху жбана – кунжут, а внутри – денежки. Лао Гань не хранил денег в спальне, потому как боялся, что их растаскают жена с детьми. Вот и получилось, что свое добро он прятал от домочадцев, а сохранил от вора. Вор стал шарить в спальне: проверил шкафы с тумбочками, переворошил лежавшую рядом одежду, даже прошелся рукой под подушкой Лао Ганя, но весь его улов составил три с половиной юаня. Вот уж загадка так загадка, не в силах ее разгадать, вор в растерянности присел на пол у кровати. Между тем Лао Гань уже давно не спал. Молча, стараясь не выдать себя лишним звуком, он поглядывал на пригорюнившегося вора. Наконец, не выдержав, он хохотнул. Закричи Лао Гань: «Держи вора!», – вор бы не испугался, потому как много раз попадал в подобные переплеты. Но сейчас, услышав чей-то смех, да ладно бы нормальный, а то с жутким присвистом, вор жутко перепугался и уже сам с воплем: «Вор!» – выскочил из дома. Но выскочил он все-таки не с пустыми руками: выбегая за дверь, он успел прихватить висевшую на стене куртку Лао Ганя. Денег в ней не лежало, да и от кожаной было лишь название, прямо как ресторан Лао Ганя: не ахти какое заведение, зато звучит ого-го! Однако в кармане той куртки лежала тетрадь в клеточку. Дело в том, что рядом с «Синьчжоуской резиденцией вкуса» находился рынок, а прямо за ним – стройплощадка. Поэтому в ресторан к Лао Ганю частенько заглядывали торговцы с рынка и рабочие со стройки. Данной публике изыски не требовались, народ приходил просто поесть. Это и подтолкнуло Лао Ганя прибегнуть к разного рода уловкам. У посетителей «Синьчжоуской резиденции вкуса» много денег не водилось, а бывало, что и они вовсе заканчивались, и в таких случаях Лао Гань кормил людей в долг. Приходя по одному, они в долги не влезали, ведь всегда заранее известно, во сколько обойдется заказ. Но доведись им прийти компанией из трех-пяти человек, приглашающая сторона легко могла и просчитаться. На халяву-то поесть всякий горазд, то одного гости захотят, то другого, а приглашающий знай себе хорохорится, выполняет любые прихоти. В результате денег не хватает и приходится оформлять долг у Лао Ганя, а потом возвращать при удобном случае. Записи этих расчетов и хранились в той самой тетрадке. Сама же тетрадка лежала во внутреннем кармане куртки. Вообще-то говоря, раньше Лао Гань не клал ее в карман, а вешал на гвоздик на стене рядом с курткой. Но однажды в его «Синьчжоускую резиденцию» заглянул торговец бараниной Лао Та, уроженец Внутренней Монголии. Пока он ждал свой заказ, от нечего делать снял с гвоздика тетрадку и стал ее изучать, то и дело громко озвучивая имена всех должников вместе с их долгами. Лао Та раззадорился, а Лао Гань, понимая, что они не одни, испугался, как бы все это не дошло до ушей должников и не сказалось на его бизнесе. Тогда он выхватил тетрадку из рук Лао Та и засунул ее в карман куртки. В тот раз он сделал это неосознанно, но постепенно это вошло у него в привычку: запишет, бывало, очередного должника и засунет тетрадку в куртку. Лао Гань и подумать не мог, что тетрадка окажется в руках вора. Записанные в ней долги по отдельности выглядели смешными, но если сложить их вместе, то выходила кругленькая сумма в тысячу с лишним юаней. На самом деле Лао Гань нутром чуял, кто в его «Резиденции вкуса» числится в должниках, у него, что называется, имелся еще и свой внутренний калькулятор. Однако пропажа тетрадки сулила ему неудачу в делах: он опасался, что без такого свидетельства должники будут увиливать от уплаты долгов. Поэтому-то Лао Гань и хотел вернуть эту тетрадку. Разговорившись со своим земляком и постоянным клиентом Ян Чжи, он узнал, что тот якобы водится с ворами. Лао Гань не стал уточнять, чем занимается сам Ян Чжи, да и последний на этот счет тоже помалкивал, тут, как говорится, не пойман – не вор. Тогда Лао Гань поинтересовался у Ян Чжи, как бы ему найти вора: «Куртка мне не нужна, а вот если он вернет ту тетрадку, я ему еще двадцать юаней в придачу дам».

Поэтому сейчас, когда Лао Гань снова вернулся к этой теме, Ян Чжи сплюнул на пол и сказал:

– Значит, как с просьбой обратиться, так это пожалуйста, а как накормить, так «платите денежки». Считай, что такое отношение и мне глаза на человека раскрыто.

Лао Гань, крепко зажав в кулаке деньги, просипел:

– Так, по-твоему, выходит, я эти деньги должен тебе вернуть?

Ян Чжи оставил его вопрос висеть в воздухе, взял сумку и направился к выходу. По пути вытирая салфеткой рот, он вдруг заметил за столиком у самой двери худенькую девушку, перед которой стояла чашка с бараньей похлебкой. Однако девушка не ела, а просто задумчиво смотрела в окно: на улицах уже зажглись фонари, мимо куда-то по своим делам торопились прохожие. Покинув «Синьчжоускую резиденцию вкуса», Ян Чжи, уже подходя к остановке, решил закурить, но, похлопав себя по карманам, вспомнил, что оставил сигареты в ресторане. Сначала он хотел было вернуться за ними, но передумал и направился к ближайшему ларьку. Купив новую пачку, Ян Чжи вытащил сигарету, зажег ее и хотел уже отправиться дальше, как вдруг его догнала та самая девушка, которую он приметил в ресторане. Поравнявшись с Ян Чжи, она предложила:

– Может, развлечемся?

Только сейчас до Ян Чжи дошло, что она была «ночной бабочкой». Ее худенькое тело и детское личико тянули лет на семнадцать-восемнадцать. Рассмотрев ее повнимательнее, Ян Чжи заключил, что она совсем не походила на опытных уличных потаскушек, которые смотрели на мужчин, словно кошки на мышек. Девица же эта, наоборот, смотрела на Ян Чжи, словно мышка на кота, да и от своих слов тут же зарделась. Она не стеснялась того, что была «ночной бабочкой», хотя ее и отличало редкое для этой профессии смущение. Именно данное обстоятельство и тронуло Ян Чжи, поэтому, не имея прежде планов развлечься, он вдруг этого захотел. Синемордый кивнул, и тогда девушка повела его в свое жилище. По дороге Ян Чжи стал задавать ей вопросы: