Май Цзя - Заговор

– Это должен быть математик. Первое.

– Тогда второе, – я подхватил его слова. – Этот человек должен уметь говорить по-русски, лучше всего, если он учился в Советском Союзе. В-третьих, нужно, чтобы это был абсолютно надежный в политическом плане человек. Лучше, если возраста он будет не слишком большого – молодой или средних лет, и хорош – о, если холостяк.

– Это все?

– Это все.

– Четыре требования. А нужен только один человек.

– Все верно. Это четыре основных требования, а первые три – главные. В общем, наш принцип: не надо много людей, чем меньше, тем лучше, а если найдется один, идеальный, то этого уже достаточно. Это не военная тактика «людскими волнами» – чем больше народу, тем сильнее. Здесь один математик должен попытаться взломать лабиринт, тщательно созданный другим математиком. И не важно, тот ли этот человек, кто создает этот лабиринт, или тот, кто его взламывает, – необходимо отобрать одного из ста, самого достойного. Вот такой человек нам как раз и нужен. Но я надеюсь, что вы предоставите нескольких кандидатов.

– Сколько примерно нужно?

– А что, разве у вас их много?

– Ну, десять с лишним наберется.

– Тогда давайте я с ними встречусь.

– Когда?

– Как можно скорее.

– Самое быстрое – завтра.

– Тогда организуйте как можно скорее.

Может, оттого, что я был слишком строг, или оттого, что он был чрезмерно напряжен, в общем, наша беседа была слишком деловой, не было никаких лишних слов, легкости, церемоний, никакого юмора, в результате, когда он уходил, мы даже не попрощались.

Утром следующего дня, поднявшись после завтрака в свою комнату, я увидел, что из соседнего номера охранников выходят два человека. Один из них был секретарь Ван, а другой был мне незнаком. Ван представил его, и я понял, что это один из тех, кто прибыл на собеседование. Он был кандидатом математических наук, в прошлом году вернулся из Советского Союза, и он был первым, с кем я встретился. После этого в мою комнату постоянно входили и выходили, люди, и к вечеру я провел интервью с двенадцатью кандидатами (из них было две женщины). Из них лишь половина провела в моем номере более пяти минут. Другими словами, их пребывание тут было очень коротким. Например, того, пришедшего первым кандидата математических наук, вернувшегося из СССР. Позже секретарь Ван сказал, что, по его мнению, это самая подходящая кандидатура, поэтому он лично привел его. Но в действительности, когда вошел он со мной в номер, я, не сказав ни слова, осмотрел его и попросил уйти.

Почему?

Секретарь Ван в недоумении расспрашивал меня почему.

Дело было так: когда мы вошли в номер, я специально молча напустил на себя надменный, презрительный вид.

На самом деле я проверял его психологические качества. Возможно, он даже не осознавал, что, когда я изображал молчаливое высокомерие, на его лице застыла радушная и заискивающая улыбка. Он был чрезмерно внимателен ко мне: когда я захотел закурить, он тут же подскочил и помог прикурить, по собственной инициативе заварил мне чай, и все в таком духе. Я подумал, что такой человек больше подходит для работы с людьми, а не для дешифровки в полнейшем молчании и одиночестве. Андронов любил говорить, что взламывание кодов – это беседа с мертвецом. Тебе не надо вслушиваться в слова или всматриваться в лицо собеседника и не надо быть к нему внимательным, ты должен всеми средствами вслушиваться в биение сердца мертвеца.

Да, взламывая код, ты слышишь биение сердца мертвеца!

Какое биение сердца у мертвого? Это парадокс. Расшифровка кода – это уже само по себе огромный парадокс. Почему считается, что взлом кодов самая жестокая и абсурдная профессия в мире? Потому что в нормальных условиях никакой код невозможно взломать в период его ограниченного действия, и это нормально, а вот его взлом – это уже ненормально. «Небесные тайны нельзя открывать», а твоя профессия – именно вскрытие тайн, из-за этого твоя судьба становится жестокой и абсурдной. Это означает, что у наших дешифровщиков должны быть такие отличные психологические качества, такие, как абсолютное хладнокровие – абсолютное хладнокровие перед лицом абсолютной жестокости и абсурда. То есть если человек, сталкиваясь с усердно изображаемым высокомерием, приходит в замешательство и, забыв о своем положении, раболепно пытается угодить, подстроиться, то можно представить, насколько он слаб и безволен. Как же я в таком человеке увижу перспективу? Следует иметь в виду, что свет, который мы ищем, – тонкий, словно паутинка, к тому же сверкает недолго, как молния. Вероятно, мы должны быть хладнокровными, словно мертвецы, не падать духом перед хаосом и бедами, и так день за днем, ночь за ночью, и только тогда возможно случайно натолкнуться на него.

Естественно, написание кодов – это особая наука, и для нее необходимыми и важными условиями являются выдающиеся математические способности и хорошие психологические качества. Это как два крыла – одно невозможно без другого. В определенном смысле я не мог быть уверенным, что мои суждения о математических способностях соискателей были абсолютно научными и логичными, возможно, я судил о них предвзято и неоправданно сурово. Но я могу утверждать одно: моя интуиция насчет их психологических качеств меня не подводила. Я руководствовался принципом разборчивости: иногда лучше вообще обойтись без людей, чем выбрать несоответствующих, нельзя ничего делать для видимости, когда людей много, это не обязательно хорошо, и, наоборот, если мало народу – не факт, что это плохо. Поэтому я, упрямо следуя своим принципам отбора, сначала отобрал шестерых из двенадцати, а потом устроил для них письменный экзамен.

Содержанием этого экзамена стали материалы для отбора из документов капитана Ху. Это были две математические задачи, созданные на основе уже расшифрованных кодов среднего уровня. Конечно же, это были не полные коды, но в определенной степени они отражали математические способности кандидатов и степень их понимания процесса дешифровки. В нынешних условиях это был единственный эффективный метод испытать их. Я решил сначала дать им одну задачу и два часа времени на ее решение. Это был экзамен «с открытой книгой», то есть можно было пользоваться любыми материалами, единственное условие – выполнить задание абсолютно самостоятельно. Чтобы показать свою искренность и выразить благодарность, я предоставил экзаменующимся и наблюдающим за ними питание из расчета два юаня на человека, а еще я выдал каждому по три юаня в качестве некоторой компенсации. Я выдал секретарю Вану сто юаней и талоны, по которым можно было в любом продовольственном пункте или мясном магазине купить десять цзиней29 риса и столько же свинины. Я заметил, что Ван остолбенел, уставившись на толстую пачку денег и два, непонятно, настоящих или фальшивых, талона. Он был смущен такой внезапной щедростью. В те годы у многих были проблемы с едой.

Дисциплина на экзамене была отличная, результаты тоже удовлетворительные, победили трое, жаль лишь, что те двое, которых так активно рекомендовал секретарь Ван, сдали пустые листы ответов. После обеда я огласил ему имена трех победителей и попросил договориться о встрече. Ван организовал встречу в его кабинете. Я дал им вторую экзаменационную задачу, чтобы они решили ее самостоятельно. В этот раз я специально не стал централизованно организовывать общий экзамен, потому что хотел проверить их моральные качества: смогут ли они при отсутствии контроля и ограничений так же придерживаться дисциплины? Не стоит и говорить о том, что нужный мне человек должен был быть среди них. Я явственно ощущал разочарование в моем выборе, исходившее от товарища Вана, возможно, причиной этому было то, что я не выбрал ни одного из тех, кого рекомендовал он. Но тут уж ничего не поделать, кто-то любит зелень, а кто-то редьку, я не могу составлять свое меню из продуктов, которые нравятся ему. Это как с банкетом, который он устроил в мою честь. Он много раз уговаривал меня выпить с ним вина, и каждый раз я решительно отказывался. Не пить ни капли вина вне дома – это была моя привычка, выработанная годами.

Так называемый банкет – всего лишь большее, чем обычно, количество людей во время еды; это все были местные институтские руководители и известные люди. Так как людей было много, разговоров тоже, время еды тянулось бесконечно долго. После окончания мы через холл направились на улицу. Внезапно я заметил, что на диванчике для гостей сидят несколько человек, среди которых находилась девушка, неотрывно глядевшая прямо на меня. Взгляд у нее был смелый и горящий. Она немного напоминала ветреную красотку. На вид ей было тридцать, может быть, чуть больше, губы накрашены ярко-красной помадой, на ней была «ленинка»30 в черно-белую полоску, на голове – белый платок, выглядела она по-заграничному, модно и соблазнительно, словно актриса, играющая роль шпионки в кино. В какой-то момент мне даже показалось, что она двусмысленно улыбнулась мне. Я не мог поверить, что это правда, уж лучше бы это была иллюзия. Даже если это был обман чувств, я все равно почувствовал обжигающий страх и больше не посмел коситься в ее сторону.